– Но Герберт утверждал, что Рут была в Ритином платье, которое пахло гарденией. А сейчас не пахнет! Впрочем, за три месяца духи вполне могли выветриться. Пожалуй, надо отдать вещи на анализ в департамент химических исследований. Поиски нужного бланка казались инспектору хлопотными, а заполнение заявки на экспертизу представлялось занятием долгим и скучным. Поэтому Рейсон предпочел обратиться за консультацией к своей двадцатилетней племяннице. – Скажи, пожалуйста: когда наносишь духи на платье, как долго держится запах? – Что ты, дядя! На платье никто ничего не наносит! Во-первых, портится одежда, а во-вторых, аромат становится затхлым. Причем ни одна подруга не скажет об этом из вредности. Душат всегда только волосы и за ушами. Следовательно, если аромат гардении присутствовал, значит, Рут взяла духи Риты и специально ими подушилась. Но что, если запаха не было или платье не принадлежало Рите? Вскоре мысль оформилась и приобрела ясность. Если Рут действительно надела платье подруги и надушилась ее духами, значит, Герберт сказал правду. Если нет – значит, солгал! Интересно, что сообщит само платье. Рейсон принялся искать фабричные этикетки, но ни на платье, ни на джемпере их не оказалось: похоже, платье было сшито своими руками или на заказ деревенской портнихой. Желая получить общую картину, уже на следующий день инспектор уголовной полиции Рейсон приехал в Хемел. – Да, я сшила этот костюмчик для бедняжки, – подтвердила местная портниха мисс Амсти. – В качестве подарка от мисс Уотлингтон. Она сама придумала фасон: платье-фартук и к нему желтая блузка. Должна сказать, что получилось очень мило. «Зря тащился из Лондона», – подумал Рейсон и из вежливости уточнил: – А этот джемпер тоже вы сшили? К платью? – Нет-нет, не я! Разве не видите, что он вязаный, фабричной работы? К тому же вовсе не Ритин. Его носила мисс Уотлингтон. Я собственными глазами видела ее в день убийства в желтом джемпере. Признаюсь, всегда находила его ужасным. К тому же джемпер шерстяной, а я сшила легкую блузку из шелка. – В таком случае эти вещи не составляли комплекта, да и вообще принадлежали разным женщинам? Но ведь при желании их можно было носить вместе, разве не так? – Можно, – пожала плечами мисс Амсти, – но это выглядело бы крайне нелепо. Во-первых, на джемпере высокий воротник. Во-вторых, длина совсем не подходит – особенно длина рукавов. В результате разговора с портнихой возникла загадка относительно происхождения пятен крови на джемпере и платье. Сочетание двух предметов одежды считалось невозможным из-за его нелепости, но в то же время на каждом из них явственно проступали следы, якобы одновременно оставленные пораненной рукой Каддена. Во время допроса Кадден опознал и платье, и джемпер. Рейсон записал показания мисс Амсти, попросил прочитать и в случае согласия расписаться. Рут решила, что можно без стеснения приехать в регистрационное бюро в одной машине и не стыдиться чемоданов, подтверждавших законность представленных адресов. Внешне она очень изменилась: вкус в одежде, который прежде проявлялся исключительно в отношении Риты, теперь сосредоточился на ней самой. В холле регистрационного бюро пару встретил инспектор уголовной полиции Рейсон и вежливо представился. – Сожалею, мистер Кадден, но вынужден попросить вас обоих проехать со мной в полицейское управление. В свидетельстве, предоставленном коронерскому суду, выявлены серьезные противоречия. Пару отвезли в Скотленд-Ярд и проводили в кабинет старшего офицера, где в присутствии четырех полицейских Рут предложили присесть, а Герберту напомнили его собственные свидетельства, а потом показали открытое светло-зеленое платье без рукавов. – Это то самое платье? – Насколько помню, да. – Он перевернул вещественное доказательство. – Да, конечно: вот и пятно крови. Тот же вопрос прозвучал в отношении желтого джемпера. Мистер Кадден рассмотрел вещь и снова дал положительный ответ. – Мисс Уотлингтон, согласны ли вы, что эти два предмета одежды, прежде принадлежавшие покойной, были на вас в тот самый вечер? – Да, согласна, – подтвердила Рут, хотя уже догадалась, что произошло, и поняла, что надежды на избавление почти не осталось. Старший полицейский офицер сухо произнес: – Вы оба задержаны по подозрению в причастности к убийству Риты Стивенс. – Нет! – решительно возразила Рут. – Мистер Кадден все время отвечал искренне. В женской одежде он не различает ничего, кроме цвета. Цвет этого джемпера вполне мог ввести его в заблуждение: на допросе предметы показывали не в комплекте, а по очереди. – Рут, я ничего не понимаю! – воскликнул Герберт. – Мисс Уотлингтон любезно пытается избавить вас от затруднений, – пояснил старший полицейский офицер. – Боюсь, что напрасно. – Нет, не напрасно, – уверенно парировала Рут. – Попрошу джентльменов оставаться на своих местах. Позвольте мне зайти за кресло начальника и дайте обе вещи. За спинами мужчин она молниеносно скинула с себя элегантный костюм, сменив его на желтый джемпер и светло-зеленое платье-фартук. После этого, в том самом нелепом виде, о котором говорила мисс Амсти, вышла и остановилась на глазах у всех. Полицейские ошеломленно замерли. – Герберт, чтобы раз и навсегда покончить с путаницей, ответь, пожалуйста, правдиво на мой вопрос. В тот вечер я была одета вот так или как-то иначе? – Нет, конечно же, нет! Шея была открыта. И руки тоже. И ты выглядела достойно. А эти вещи совсем не подходят друг другу. – Видите, он невиновен. – Рут посмотрела на старшего полицейского офицера и его коллег, помолчала и добавила: – Что вряд ли можно сказать обо мне. Как трудно стать своим Глава 1 В тех редких случаях, когда нынешний лорд Хадденхем появляется в светских новостях – и даже когда не появляется, – люди обязательно обсуждают громкое убийство его отца в 1935 году. Некоторые упорно доказывают, что богатый банкир Стенстоллер ни в чем не виноват, а золотую табакерку с королевским вензелем кто-то коварно подсунул в карман жертвы уже после убийства. Сторонники этой версии утверждают, что признание Стенстоллера и последующая его казнь стали инсценировкой, разыгранной с целью обмана общественности. Объективные факты немногочисленны и просты. Тихим весенним вечером лорд Хадденхем шел пешком по Грин-парку. На пустынной аллее, примерно в трехстах ярдах от Букингемского дворца, ему в горло вонзили острый предмет. Ограбления не произошло. После нескольких не получивших подтверждения подозрений след окончательно пропал. Год спустя департамент нераскрытых дел обнаружил вещественное доказательство, прямо указывающее на вину мистера Стенстоллера – главы столетнего финансового учреждения с безупречной репутацией. Добавьте к этому то обстоятельство, что, к радости обоих отцов, друживших со школьных дней, сын Хадденхема обручился с дочерью Стенстоллера, и вы без труда поймете, почему общественность испытала глубокое недоумение. Разговоры продолжались и после мировой войны, причем в застольных беседах место преступления как-то незаметно передвинулось еще ближе к Букингемскому дворцу: «Практически во дворе, почти под носом у часового, которому, можете быть уверены, приказали ничего не замечать!» Шепотом называли имена различных иностранных королевских особ. Если бы Стенстоллер защищался в суде, война началась бы уже в 1936 году, однако по причинам, способным изумить даже Гитлера. И так далее. Тот факт, что сторона обвинения так и не назвала мотив убийства, заставил публику заподозрить некий подвох. Подвох, разумеется, существовал, причем фундаментальный, однако отсутствовала сенсация, пригодная для первой полосы газет: на заседании суда ни разу не прозвучали имена иностранных особ королевской крови, известных светских дам или пользующихся всеобщим уважением джентльменов. Образно выражаясь, ключ к разгадке следует искать в преамбуле к американской декларации прав человека, точнее, в параграфе о всеобщем равенстве. Или в той странной церемонии, когда на границе лондонского Сити монарх отдает шпагу лорд-мэру – в знак давнего закона, утверждающего, что король не имеет права войти в Сити с оружием без разрешения горожан. Однако в трагический момент убийства Стенстоллер думал не о декларациях и законах, а о чеке в тысячу фунтов, выписанном на имя Хадденхема тридцать лет назад, когда оба были молоды и учились в Оксфорде. Глава 2 Учеба в Оксфордском университете, а до этого четыре важных года, проведенных в колледже Чичестера, кардинально изменили семейную традицию Стенстоллеров. Во времена Наполеоновских войн Стенстоллер I был доверенным лицом Ротшильдов. После возведения Ротшильда в дворянское звание дружба оборвалась, поскольку Стенстоллер полагал, что старинные семьи Сити, представляющие аристократию особого рода, должны держаться в стороне от родовой знати. В середине XIX века Стенстоллер III стал лорд-мэром Лондона и почувствовал себя глубоко оскорбленным, когда королева Виктория предложила ему титул баронета. Стенстоллер IV решил, что такая позиция утратила актуальность. В результате в конце 90-х годов юный Катберт Стенстоллер был отправлен в колледже Чичестера с напутствием достойно подготовиться к важному шагу, к вступлению в тот круг, который модные журналы величают светским обществом. Традиции старинных семейств Сити, в то время еще в полной мере сохранившиеся, требовали, чтобы дети жили и развивались в тепличных условиях. В тринадцать лет одаренный интеллектом, но неопытный юноша покидал внушительный особняк XVIII века, домашних учителей и личного слугу, чтобы очутиться в аду «публичной школы», что в Британии означает особый вид закрытого частного учебного заведения. Педанты уверяют, что такие школы существуют только в Англии – их шесть, – и еще две есть в Шотландии. И все. Больше подобных нет ни в одной стране мира. На первом году обучения мальчик вместе с другими отпрысками состоятельных благородных семейств постиг основы приготовления пищи, а также узнал, как навести порядок в чужом кабинете, как чистить чужие кожаные ботинки для игры в крикет и как стоически, без жалоб, терпеть несправедливость. Кормили учеников отвратительно, да и жить приходилось в суровых условиях, без надежды на простейший комфорт. Вскоре после поступления в школу выяснилось, что старшие ученики обладают правом на глазах у всех бить младших за нерасторопность в игре и за любую мелочь. Иными словами, хотя на долю Катберта не выпало терпеть личные обиды, безжалостная система обучения подвергла его нескончаемым унижениям, которые, будь они направлены на сына рабочего, непременно спровоцировали бы гражданскую войну. Юный Стенстоллер подружился с Чарлзом Хендоном – своим «покровителем», то есть старшим, опытным товарищем, назначенным вести новичка по лабиринту неведомых правил и обязанностей. – Послушай, Стенстоллер! В субботу приезжает моя мамаша. Присоединяйся, если хочешь. Она славно угостит нас в «Ангеле». – Спасибо, Хендон. – Стенстоллер еще не забыл правила формальной вежливости. – Надо будет встретиться с тобой и с миссис Хендон в ресторане? – Нет, лучше вместе снимем старушку с поезда. Но только не вздумай называть ее «миссис Хендон». Мой отец – лорд Хадденхем, а мать – леди Хадденхем. Пойдем. До чая надо помочь утрамбовать нижнюю лужайку. Леди Хадденхем поняла, что приятель сына умнее и глубже большинства учеников закрытой частной школы, и, как только мальчик на несколько минут отлучился, заметила: – Мне нравится Стенстоллер. Кто он? – Не знаю, но спрошу, когда вернется. – Не говори глупости, Чарлз! Ни в коем случае нельзя вот так, прямо, выяснять происхождение человека. Это бестактно. Стенстоллер услышал разговор и, возвращаясь в школу вместе с Хендоном, уточнил: – Что имела в виду твоя мама, когда спросила, кто я? Она же слышала имя. – Ты не должен задавать подобные вопросы, – высокомерно ответил Хендон, но тут же смягчился: – Ее интересовало, кем была твоя мама до встречи с твоим папой. Женщины всегда уточняют семейные связи.