Мама Катберта никогда не спрашивала о чужих семейных связях. Только на последнем курсе Оксфордского университета юноша понял, какими обстоятельствами его биографии интересовалась леди Хадденхем, причем узнавание произошло через горькие слезы унижения. В последующие годы юноша узнал много нового: например, что модные журналы пишут об особом мире, открытом для тех сограждан, кто обладает приличными манерами, достойной родословной и достаточным количеством денег, а также что мощь и влияние блестящей толпы ограничены ипподромом и торговыми улицами Уэст-Энда. Да, в этой толпе то и дело вспыхивали яркие титулы, однако уже в колледже Чичестера Катберт успел выяснить, что титул вовсе не определяет настоящее положение человека. С помощью друга Чарлза Хендона он получил возможность заглянуть в тесный круг избранных, а вскоре с удивлением обнаружил, что отец многое знает об этом закрытом сообществе. – Выигрыш на скачках в Дерби или что-нибудь в этом роде не произведет впечатления на «настоящих людей». За несколько поколений, пока ведем бизнес с аристократами, мы успели кое-что понять. Время от времени некоторые из них попадают в большую политику: например Сесилы, Черчилли и другие, – однако, как правило, ограничиваются структурами управления. Влияние этих людей наиболее велико в армии, на флоте, на государственной службе и в дипломатическом корпусе. Все они безоговорочно доверяют нашей фирме, хотя и несколько своеобразно – иначе, чем принято доверять в Сити. Это дает мне основание думать, что ты имеешь шанс попасть в их круг. Отец сказал сыну слишком много или слишком мало. Возможно, он никогда не слышал о клубе «Радлингтон» – небольшом объединении «настоящих людей», сплоченной компании избранных студентов Оксфорда. Хендон, разумеется, сразу стал полноправным членом этого союза. Стенстоллер сначала надеялся, а потом упорно стремился попасть на запретную территорию, однако первый курс успеха не принес, а затем и второй прошел впустую. Катберт пользовался популярностью в университете, особенно после яркого исполнения роли Лаэрта в «Гамлете», поставленном студенческим драматическим обществом. Чтобы убедительно выступить в сцене дуэли, юноша полгода брал серьезные уроки фехтования и в результате достиг бесспорного мастерства, даже спустя много лет способного лишить жизни двух взрослых, полных сил мужчин. Знаменательный инцидент с клубом «Радлингтон» произошел, когда Стенстоллер учился на втором курсе, а Хендон – на третьем. Незадолго до этого скончался лорд Хадденхем. Старший из сыновей графа, окончив Итон, поступил на военную службу и погиб в Южной Африке. Таким образом, Чарлз получил титул и поместье, серьезно отягощенное налогом на наследство. Он заранее позаботился, чтобы младший товарищ попал к его научному руководителю. Однажды, войдя в кабинет наставника, Стенстоллер услышал голос Хендона: – Все дело в налоге на наследство, сэр. Банк отказывается предоставить заем в тысячу фунтов до тех пор, пока положение полностью не исправится, поэтому я решил уйти из университета в конце семестра. А вот и Стенстоллер! Не стесняйся, старик, заходи! Мы уже закончили. В тот же вечер, после обеда, Стенстоллер отправился в комнату Хендона и застал друга в раздумье. – Слышал, как ты говорил Уоллинхему о намерении прервать учебу. – Так и есть. Причем без малейшего сожаления. Только пока не стоит объявлять об этом всем вокруг. В следующую субботу состоится обед в «Радлингтоне» – вот тогда и сообщу членам клуба о своем уходе по семейным обстоятельствам. В результате вместо дипломатического корпуса попаду в армию. Ничего не поделаешь: наследство диктует собственные условия! – Хендон, позволь одолжить тебе тысячу фунтов. – Брось, Стенстоллер! Катберт не знал, как друг воспримет предложение материальной помощи, и продолжил с тяжело бьющимся сердцем: – Чувствуешь себя оскорбленным? Напрасно! Если вдруг придется бросить университет из-за того, что я не осмелился предложить деньги… – Я вовсе не оскорблен, милый ты чудак! Просто до крайности удивлен. Готов броситься тебе на шею! Но прежде должен объяснить, в чем загвоздка. Если банк осторожничает, значит, скорее всего знает, что поместье выберется из долгов дьявольски не скоро. – Я не спешу: отдашь дьявольски не скоро. – Правда? О, тогда все в порядке. Огромное спасибо! Теперь на обеде в «Радлингтоне» не придется ничего говорить. Стенстоллер достал чековую книжку. «Выплатить… – Он едва не написал «Чарлзу Хендону». – …лорду Хадденхему одну тысячу фунтов. Катберт Стенстоллер». – Спасибо! Завтра банкиров хватит удар. И поделом! – воскликнул Чарли, когда друг протянул ему чек. – Послушай, Хендон! – после некоторых колебаний обратился к нему молодой человек, как и было принято в те времена, не по имени, а по фамилии. – Как попасть в «Радлингтон»? – О, честное слово, не знаю! Все происходит как-то само собой. Когда поступаешь в университет, знакомишься с другими студентами, и кто-нибудь у тебя спрашивает, не хочешь ли ты стать членом клуба, где уже есть и другие твои знакомые. Бывает и по-другому: кто-то из родственников просит своего давнего приятеля за тобой присмотреть, и тогда секретарь присылает записку с приглашением. Стенстоллер ждал продолжения, однако на этом разговор прервался и больше не возобновился. «Выплатить лорду Хадденхему одну тысячу фунтов». И все впустую! Снова семейные связи, как и шесть лет назад. Оказывается, не только женщины выясняют родословную. Вернувшись к себе, Стенстоллер сразу написал отцу письмо с просьбой дать банку распоряжение оплатить чек и подробно объяснил обстоятельства. Вскоре после отправки письма университетский курьер принес записку от Хадденхема: «Дорогой Стенстоллер! С твоей стороны было чертовски любезно оказать мне помощь. Невозможно выразить, как тронул меня твой поступок. Однако, поразмыслив, я пришел к выводу, что следует позволить событиям развиваться своим чередом. Поэтому возвращаю чек. Искренне преданный Чарлз Хендон. – Господи, какой же я дурак! – воскликнул Стенстоллер и в отчаянии закрыл лицо руками. В первый, самый мерзкий год учебы в колледже Чичестера Хендон поддерживал его и направлял, потом дождался поступления товарища в Оксфорд и распахнул перед ним множество дверей. Легко оказывал и так же легко принимал услуги. Дружба, несомненно, была настоящей. «Мне нравится Стенстоллер. Кто он?» Хендон относился к нему с искренней симпатией, но все же вместо того, чтобы предложить вожделенное членство в «Радлингтоне», решил проститься сначала с университетом, а потом и с дипломатической карьерой. Следующим утром Катберт оформил однодневный отпуск и уехал в Лондон, чтобы объяснить отцу, почему тысяча фунтов больше не нужна. – Вот в чем кроется их сила, – заключил Стенстоллер-старший, выслушав сына. – Каждый готов поступиться собственными интересами, лишь бы не подвергнуть опасности остальных. – Мое членство в клубе представляет опасность? Они разговаривали в кабинете, в комнате, где без труда смогли бы разместиться человек тридцать. На огромной каминной полке, под стеклянным колпаком, сдержанно поблескивали золотые часы. Вся мебель: письменный стол, кресла, шкафы, диваны, – была чиппендейловской, в соответствии со вкусом Стенстоллера I. – Угрозу несет не твое членство в клубе, а ощущение, что в обмен на финансовую помощь ты просишь сделать шаг, способный затронуть отношения Хадденхема с ему подобными. Право, мой мальчик, это всего лишь буря в стакане воды. Карьера твоего друга не пострадает. Банк уже сделал запрос по этому поводу. Мы и прежде вели дела с семьей графа, а потому готовы предоставить гарантии относительно платежеспособности нынешнего лорда Хадденхема. – Не понимаю, отец. Мы ведь не ростовщики, правда? И если банк не займется этим делом… – Иди сюда, Катберт. Стенстоллер IV открыл стеклянную витрину – точно такую же, какие встречаются в музеях, – и достал золотую табакерку. На одной ее стороне был изображен королевский вензель, а на другой – герб графов Хадденхемов, снабженный девизом на вульгарной латыни. – Подарок прапрадедушке твоего друга от развратного шута, имевшего несчастье стать английским королем Георгом IV. Хадденхему было приказано срочно занять десять тысяч фунтов на очередное непристойное похождение высочайшей особы, и твой прапрадедушка ответил на это: «Не дам королю ни пенни, потому что не доверяю ему, но с радостью предоставлю нужную сумму вам, милорд». – «Ваши слова граничат с государственной изменой, мистер Стенстоллер, – заметил лорд Хадденхем. Полагаю, что во взгляде графа при этом светилось лукавство, поскольку его светлость достал из кармана вот эту табакерку и добавил: «Ручаюсь за королевскую честь королевским подарком». Король в очередной раз подтвердил отсутствие чести, и мы заплатили за эту табакерку десять тысяч фунтов, но в то же время помогли Хадденхему выполнить поручение монарха, а он рассказал о великодушии Стенстоллеров в своем кругу. Спустя год мы получили заказ на колониальный заем в десять миллионов фунтов и уже через несколько дней заработали на этой операции сто тысяч. С тех пор подобный бизнес плывет в руки сам, без малейших усилий или затрат с нашей стороны. Так что старинная табакерка принесла семье не меньше двух миллионов чистой прибыли. Катберт вернулся в Оксфорд, а уже следующим вечером в его комнату ворвался возбужденный Хадденхем. – Послушай, Стенстоллер! Великолепная новость! Знаю, что ты обрадуешься! Все-таки на обеде в «Радлингтоне» говорить ничего не придется. Судя по всему, управляющий банком отказал мне в займе случайно, после тяжелой ночи, но, к счастью, вовремя одумался! Последовало полное ярких фантазий рассуждение относительно привычек и склонностей банковских служащих, однако по поводу вступления в клуб «Радлингтон» не прозвучало ни слова. Глава 3 Женитьба Катберта Стенстоллера на дочери одного из самых молодых судей Высокого суда Лондона ни в малейшей степени не повлияла на его продвижение по социальной лестнице, поскольку тесный круг не имел обыкновения вступать в неформальные отношения с юристами. Следующие десять лет успешный банкир посвятил работе и семье – впрочем, не забывая внимательно смотреть по сторонам. Однажды, на радость супруге, он даже появился в королевской ложе Аскота. Как в свое время предупреждал отец, энергия была потрачена напрасно. «Настоящие люди» посещали утренние приемы при дворе, светские гостиные и торжественные церемонии, но вовсе не интересовались той стороной королевской жизни, о которой пишут модные журналы. Монархия представлялась им исключительно государственным ведомством. Без лидеров, без четкой организации, без интереса к политике за исключением вопросов сохранения целостности Британии, они держались в стороне от общественной деятельности, игнорировали выборы, но в то же время как-то ненавязчиво и незаметно концентрировались вокруг действующего правительства. Не составило особого труда выяснить, что на данном этапе эквивалентом клуба «Радлингтон» служил клуб «Терракота», располагавшийся в неприметном здании неподалеку от Уайтхолла. Слуги здесь тоже назначались по наследственному принципу и увольнялись только по причине воровства, которого, впрочем, за долгую историю ни разу не случилось. Фешенебельный мир толстосумов не только никогда не переступал старинного порога – гостей клуб не принимал, – но едва ли слышал о скромном заведении, однако все европейские посольства знали о существовании «Терракоты». Стенстоллер твердо вознамерился вступить в клуб, на этот раз не совершая юношеских ошибок, но рассудил, что приглашения придется ждать лет двадцать, и почти не ошибся. Потребовалось двадцать три года безупречно честной, успешной работы и праведной жизни под ненавязчивым наблюдением и молчаливым одобрением авторитетных представителей тесного круга. После смерти отца Катберт продал старинный, теперь уже окруженный офисами особняк на окраине Сити, а фамильную мебель перевез в новый дом, вольготно расположившийся среди холмов графства Суррей, в сорока милях от Лондона, на участке площадью в сотню акров. Позже небольшая часть поместья была продана некоему Реджинальду Уэстлейку – молодому баронету, офицеру лейб-гвардии и полноправному члену клуба «Терракота». На сей раз помогая соседу строить дом, Стенстоллер не стал выяснять, каким образом попадают в закрытый клуб, потому что уже знал. Лорд Хадденхем, поступив на дипломатическую службу, почти постоянно жил за границей, но считал необходимым поддерживать школьную дружбу, поэтому, приезжая в отпуск, непременно назначал встречу. Женился он почти одновременно с Катбертом. Супруга графа располагала состоянием, вполне достаточным для безмятежной жизни, но слишком скромным для поддержания поместья Хадденхем-Касл, и его пришлось сдать в долгосрочную аренду. – Было бы забавно, – заметил Стенстоллер во время одного из дружеских обедов, – если бы наши дети, повзрослев, прониклись друг к другу нежными чувствами. – Действительно! Трудно представить что-нибудь лучше! – поддержал идею Хадденхем, однако Стенстоллер сразу понял, что графа такая перспектива вовсе не радует. И все же десять лет спустя Дерек Хендон и Гвен Стенстоллер встретились на Ривьере во время двухнедельных каникул и без памяти влюбились друг в друга. Стенстоллер оставался в Лондоне. Вернувшись из путешествия, жена едва успела высказать свои наблюдения и подозрения, как Дерек явился собственной персоной. – Послушайте, сэр! Я хочу жениться на Гвен, но она сказала, что надо спросить разрешения у вас. Надеюсь, вы согласны? – Для начинающего дипломата заход несколько прямолинеен, молодой человек, – улыбнулся Стенстоллер. – А в ответ на ваш вопрос имею удовольствие от имени супруги и от себя лично заявить: да, мы безоговорочно согласны. – Он на мгновение умолк, а потом уточнил: – Судя по всему, вы уже проконсультировались по данному поводу с лордом Хадденхемом? – С отцом? Но с ним незачем консультироваться. Завтра старик получит мою телеграмму и пустится в пляс от радости. В жизни Катберта Стенстоллера события развивались стремительно. После обеда на пороге дома возник сосед Уэстлейк. Поздравив Дерека Хендона с помолвкой, джентльмены удалились в кабинет. – Меня отправляют на дипломатическую службу в Турцию, – сообщил баронет. – Командировка начнется десятого числа и продлится год. Десятого в королевском дворце назначен утренний прием, так что придется лететь самолетом. Сегодня в «Терракоте» состоялось нечто вроде прощального ленча. Присутствовали многие ваши знакомые… Далее Уэстлейк перечислил несколько благородных имен и заговорил с таким увлечением, что сердце почтенного банкира забилось быстрее. Еще бы! Этого момента он ждал двадцать три года!