– Хочу спросить, Стенстоллер: как вы относитесь к вступлению в «Терракоту»? Буду рад вас представить, а лорд Тарм с готовностью поддержит. Десятого, после королевского приема, соберется комитет. Я в нем не состою, зато Тарм состоит. Возможно, в тот же день все за вас проголосуют. Итак, решение почти принято! Комитет уже обсудил и одобрил достойную кандидатуру. Уэстлейк не спешил уходить и с удовольствием рассуждал о Турции. Наконец-то «Терракота» завоевана! Брак Стенстоллера дал трещину давно, после пяти лет совместной жизни. Он понимал, что жена постоянно думала о разводе, а останавливало ее исключительно стремление мужа попасть в заветный клуб, хотя он ни разу не упомянул о своей мечте. Боже, какая же она благородная женщина! Уэстлейк тем временем с интересом рассматривал стеклянную витрину. – А у вас здесь немало занятных вещиц, Стенстоллер. Полагаю, каждая имеет свою яркую историю. – Сейчас покажу кое-что забавное, – проговорил хозяин, чтобы отвлечься от мыслей о вожделенном клубе, и, открыв витрину, достал золотую табакерку. – Неужели это та самая табакерка Хадденхема, о которой пишет Кайл в «Жизни Георга IV»? – изумленно воскликнул Уэстлейк. – «Ручаюсь за королевскую честь королевским подарком»? Да-да, конечно, так и есть! – При следующей встрече с Хадденхемом подарю ему прапрадедушкину табакерку и тем отпраздную помолвку Гвен с его сыном, – со скромным достоинством заметил Стенстоллер. Эта эффектная фраза и отправила его на виселицу – пусть и непрямым путем. Гвен была изящной блондинкой, стремительной и полной жизни. За современной маской в характере девушки скрывалась изрядная доля фамильной стойкости. Отец хотел сказать дочери что-нибудь проникновенное и впечатляющее, однако в последний момент испугался и ограничился шуткой: – Убегаешь от стареющих родителей при первой же возможности? Нехорошо, милая. Очень нехорошо. – Ошибаешься, это далеко не первая возможность! Папа, Дерек тебе понравился, правда? – Очень понравился! Но ты уверена, что захочешь кочевать по миру из посольства в посольство? – Мечтаю о дипломатической жизни. Вот только жаль, что с итальянским и немецким у меня пока слабовато. Будь добр, найми пару толковых учителей. И позволь, когда будем возвращаться в Англию, жить в садовом коттедже. Вчера мама сказала, что хочет, чтобы ты от него избавился. – Когда будете возвращаться в Англию, позволю вам жить в Хадденхем-Касле. – Но это невозможно! Арендатор снял поместье на несколько лет вперед! – Знаю. Но собираюсь предложить арендатору выгодные условия. – Замок потребуется нам только после того, как Дерек станет послом. – Гвен взглянула на отца с тревогой. – Пап, ты ведь не сходишь с ума, правда? – Всю жизнь ждал подходящего момента, чтобы сойти с ума. Ну а теперь беги к себе, дочка. Хочу поговорить с твоей мамой, пока она не легла спать. Хильда ждала его в своей комнате – строгой, с внушительным изображением собора Нотр-Дам на стене. – Ты об этом мечтал, Катберт, не так ли? – многозначительно улыбнулась жена. – Не думаю, что мальчик сказал отцу хотя бы слово. Если бы леди Хадденхем была жива, наверняка возникли бы трудности. Графиня отличалась крайней старомодностью. Супруги обменялись несколькими банальными фразами относительно помолвки. Разговор натужный, бесцельный и раздражающий: Стенстоллер пришел к жене вовсе не для того, чтобы рассуждать о Гвен, поскольку рассуждать здесь было не о чем. – Тебе известно, Хильда, что я… когда-то подумывал о вступлении в клуб «Терракота»? – Известно, причем давным-давно. – Она затаила дыхание. – Уэстлейк… сегодня в кабинете? Неужели он… – Да. Днем они собрались большой компанией и все обсудили. Он предложит, а лорд Тарм поддержит как член комитета. – Ах, Катберт, до чего же я рада! Стенстоллер даже предположить не мог, что жена воспримет новость так бурно. Хильда горячо его обняла. И он подумал: «Значит, наш брак все-таки не окончательно развалился». Глава 4 Если старик Хадденхем и не пустился в пляс от радости, как обещал сын, то, во всяком случае, прислал другу юности сердечную телеграмму, а следом и письмо, в котором сообщил, что десятого числа приедет в Лондон на королевский прием и что они обязательно должны вместе пообедать в «Варсити», поскольку оба состояли членами этого клуба, как и Уэстлейк. В то время клуб занимал в тупике недалеко от улицы Пикадилли солидное здание, из которого можно было попасть прямиком в Грин-парк. Хадденхем постарел раньше Стенстоллера и превратился в коренастого коротышку с толстой жилистой шеей. В течение пяти лет он занимал пост посла, но воспринимал высокую должность без малейшей помпезности, поскольку относился к собственному положению с тем же равнодушием, что и к положению любого другого человека, поэтому держался с типичным для своего круга видом благодушного всемогущества, способным повергнуть королей и коммунистов в состояние застенчивой неловкости и готовности к подчинению. – Послушай, Стенстоллер! – Граф едва ли не вдохновенно пожал руку старинному приятелю. – Отдаешь ли ты себе отчет в том, что при благоприятном стечении обстоятельств уже в обозримом будущем мы можем стать дедушками? А я до сих пор представляю тебя неловким парнишкой, который пытается навести порядок в кабинете Эллерсона, но лишь поднимает тучу пыли. Таким образом, граф задал тональность застольной беседе. Стенстоллер немедленно переключился с воспоминаний о далеком прошлом на динамичную современность. – Кстати, Хендон! Доводилось ли тебе слышать о табакерке твоего прадеда? – Еще бы! Можно сказать, вырос на этой легенде. «Ваши слова граничат с государственной изменой, мистер Стенстоллер». Бог мой, в жизни не приходило в голову, что это касается тебя! – И не просто касается. Сегодня я принес эту табакерку! – провозгласил Стенстоллер. – Раз нашим семьям суждено соединиться, хочу вернуть реликвию хозяину. О, проклятье! Кажется, забыл в кармане пальто. Сейчас спущусь в гардероб. – Огромное спасибо! Но не спеши, старик. Вернешь, когда соберемся уходить. А сейчас давай поговорим о детях. Видишь ли, я не в состоянии дать Дереку больше тех пятисот фунтов в год, которые он получает сейчас. – Не беспокойся. Я надежно обеспечу Гвен – вернее, уже начал: перекупил аренду Хадденхем-Касла. Нынешний наниматель обязался съехать в трехмесячный срок после предупреждения. Преподнесу контракт зятю в качестве свадебного подарка. – Старина, ты потрясаешь! Даже не мечтал туда вернуться! Надеюсь, когда выйду в отставку, молодежь выделит мне комнатку в крыле Чичестера. – Пусть фамильное поместье станет детям родным гнездом на то время, которое они смогут проводить в Англии, – скромно вставил Стенстоллер. – Да-да, как раз это я и хотел сказать! Полагаю, впрочем, что ввиду счастливых перемен в личной жизни Дереку стоит бросить дипломатический корпус и перейти на службу в министерство иностранных дел, чтобы постоянно жить дома. Стенстоллер почувствовал, что свирепеет, хотя еще не понял почему. – Гвен будет глубоко разочарована, Хендон. Девочка уже начала заниматься языками – итальянским и немецким, при том что французским владеет свободно. Мечтает совершить тур по европейским столицам и твердо намерена сделать мужа послом, по примеру его отца. Каково? Едва заметное движение брови собеседника напомнило Стенстоллеру о том, что члены тесного круга никогда не оглашают своих честолюбивых планов. Он совершил грубую ошибку. – Если твоя дочь мечтает стать супругой дипломата, то только потому, что не представляет, на какую жизнь себя обрекает. Да и сам Дерек пока этого не знает. Поверь, никакой романтики. Первые пятнадцать-двадцать лет – сплошная скука, практически безысходная. Работать и отдыхать приходится в одном и том же замкнутом, очень узком кругу, где почти все – твои родственники, родственники твоей жены или родственники родственников. Вот оно что! Оказывается, все опять упирается в семейные связи! Однако Стенстоллер уже не был студентом, когда-то испугавшимся этих зловещих слов. Гнев медленно нарастал, и как раз в эту минуту к Хадденхему подошел старший официант: – Звонил полковник Халлингберн, милорд. Спрашивал, не найдется ли у вас получаса зайти к нему. – Спасибо за сообщение. Такси не вызывайте – быстрее и удобнее пройти через парк. Стенстоллер понял, что звонок означает срочный вызов в королевский дворец для доклада. – Полагаю, я потребовался, чтобы представить информацию относительно недавних болгарских событий, – пояснил Хадденхем, поднимаясь из-за стола. – Хорошо, что во дворце полчаса означают ровно тридцать минут. Вернусь, чтобы забрать табакерку, если ты еще будешь здесь. Ах господи, ну что за день! Прилетел на самолете к завтраку. В десять уже сидел на заседании кабинета министров. В одиннадцать начался прием во дворце, а вслед за ним ленч. А потом еще и заседание комитета в «Терракоте»! Стенстоллеру показалось, что на грудь упала ледяная глыба, однако, прежде чем Хадденхем ушел, он все же нашел в себе силы спросить: – Ты принимал участие в заседании комитета «Терракоты»? Граф повернулся и печально, с мучительным трудом подбирая слова, произнес: – Старина, мне очень жаль – право, бесконечно жаль, – что, прежде чем позволить Уэстлейку и Тарму предложить свою кандидатуру, ты не посоветовался со мной. – Но почему, Хендон? – Извини, пора идти. Нельзя заставлять их ждать. Поговорим, когда вернусь. Сомнений не осталось: черный шар и провал! Самообладание стремительно улетучивалось. Стенстоллер усилием воли постарался вернуться в момент перед катастрофой, которую воображение отказывалось принять, потом сказал себе, что честолюбивая мечта двадцати трех лет жизни только что потерпела крушение, и, наконец, вспомнил о Хильде, доверчиво прильнувшей к груди и заплакавшей от счастья, потому что ее долголетняя верность принесла мужу успех. Он не знал, как принять жестокий и несправедливый удар судьбы, и впервые в жизни подумал о самоубийстве. Внезапно буря миновала, и Стенстоллер почувствовал себя так, как чувствовал лишь однажды, выпив слишком много старого, выдержанного бренди: холодным, решительным, сосредоточенным на достижении какой-то неведомой цели. Он ни на миг не усомнился, что черный шар бросил не кто-нибудь, а сам Хадденхем, потому что давным-давно, еще в Оксфорде, сын банкира попытался проникнуть в клуб «Радлингтон», проявив отсутствие сдержанности, приличествующей члену тесного круга избранных. Прежде чем потребовать сатисфакции, надо выполнить обещание и вернуть Хадденхему табакерку, сказал себе Стенстоллер, потому что всегда считал, что, оставив у себя подарок короля, прапрадедушка поступил, мягко говоря, не по-джентльменски. Опасное состояние духа миновало бы, не причинив физического вреда, если бы насмешливая и жестокая судьба не сунула ему в руку шпагу – да, шпагу в самом прямом и ужасном смысле этого слова! В клубе стало душно, и Стенстоллер, решив подождать Хадденхема у входа в парк, спустился в гардероб, где и услышал возмущенный голос Уэстлейка, горячо возражавшего служащему: – Но что же, черт возьми, я буду с ней делать? Завтра в семь улетаю из страны. Придется дать жене телеграмму, чтобы зашла в клуб и забрала. О, Стенстоллер! Рад видеть! Представляете, переодевался здесь для визита во дворец, и лакей засунул шпагу под ремни саквояжа, потому что внутрь она не поместилась. А железная дорога отправила шпагу обратно, потому что по закону эта штука считается смертельным оружием. Подумать только: церемониальная шпага – смертельное оружие! Ей даже буханку хлеба не разрежешь, а острие как наконечник зонта. – Отдайте ее мне! – машинально, в ледяном тумане, предложил Стенстоллер. – Возьму домой, а утром отнесу леди Уэстлейк. Пока баронет рассыпался в благодарностях, Стенстоллер забрал из гардероба пальто и в холле принял от Уэстлейка шпагу. Ремень, представлявший собой широкую кожаную портупею, неуклюже болтался под ногами, и хозяин заметил: – Можно отстегнуть и свернуть. Вот только найдется ли в карманах вашего пальто место? В одном из карманов лежала книга, а другой занимала золотая табакерка. Стенстоллер переложил реликвию в нагрудный карман, что не укрылось от взгляда Уэстлейка: