Подогнав машину к дверям, Ламберт обратился к швейцару: – Если мистер Чондри будет спрашивать миссис Чондри, передайте ему, что они с сестрой уехали с мистером Ламбертом. Как и было задумано, сначала он завез домой Эйлин, а затем подъехал к дому Чондри. В холл они вошли вместе, и он сразу же направился в кабинет Артура, искусно превращенный миссис Чондри в малую гостиную, – большая предназначалась для торжественных случаев. Даже в 1936 году в пригороде найти приходящую прислугу было непросто, поэтому, кроме них двоих, в доме не было ни души. – Ну вот и все, – объявил Джеймс. – Я побуду здесь еще с полчаса – до приезда полиции: лучше, если они застанут меня здесь. А пока налей мне выпить, дорогая, чтобы все выглядело естественно. – Полиции? – эхом отозвалась Филлис. – Какой еще полиции? – Лицо ее выражало туповатое изумление. – Успокойся, девочка моя! Ты великолепно держалась весь вечер. Ну же, не раскисай. Осталось совсем чуть-чуть. Все идет хорошо, как я и обещал. Я отогнал «крайслер» на пустырь и выключил фары. Полицейские найдут его в два счета, а нам только это и нужно. – Джеймс! – Филлис в ужасе округлила глаза, схватившись за грудь. – Ты убил Артура? – Держи себя в руках, Фил! Я же сказал, что все будет в порядке. Артур даже ничего не почувствовал. – Какой ужас! – простонала Филлис. – Не могу поверить! С ума сойти… – Все не так уж страшно! Это убийство из милосердия. Ты ведь не шутила, когда так говорила, верно? – К чему вспоминать об этом теперь?! – сквозь рыдания воскликнула Филлис. – Я и вообразить не могла, что ты способен на подобные безумства! Ламберт растерянно захлопал глазами, решительно не понимая, почему Филлис вдруг пошла на попятный. Для него всякая мысль служила прелюдией к действию. Если вы не собираетесь ничего совершать, то какой смысл об этом думать? Странности миссис Чондри он приписал расстроенным нервам. Нужно было как можно скорее успокоить ее, пока не появилась полиция. Она снова затряслась от ужаса. – Джеймс! Ох, Джеймс, тебя повесят! Я этого не вынесу. – Если ты не перестанешь причитать, повесят нас обоих! Эти слова заставили ее замолчать и обратиться в слух. – Если меня посадят на скамью подсудимых, ты отправишься на виселицу вместе со мной и никакие мои заверения тебя не спасут. Я совершил преступление, а ты лишь позвонила. Допустим. Но телефонного звонка довольно. – Излагая суть закона, Ламберт намеренно слегка сгустил краски. – Я все предусмотрел. От тебя требуется только одно: говорить правду. Опиши полиции, как прошел вечер, ничего не утаивая и не привирая. Расскажи, как ты позвонила Артуру и как потом забыла об этом, когда я предложил подогнать машину. Ведь в точности так все и происходило. Перескажи все подробности, кроме двух: что это я попросил тебя позвонить Артуру и что я его убил. Ты уверяла, будто готова во всем меня слушаться, – теперь самое время. Филлис прерывисто вздохнула, глотая слезы, но постепенно успокоилась и с грустной улыбкой сказала: – Бедный Джеймс! Знаю, теперь ты жалеешь, что не подумал обо мне. Можешь не волноваться: я справлюсь. – Вот это другой разговор, девочка моя! – Он потрепал ее по плечу, и Филлис потянулась было к нему, подставляя губы для поцелуя, но Джеймс не откликнулся на ее призыв. – Позволь я вытру слезы. Не хочу, чтобы тебя увидели заплаканной. Ламберт попытался промокнуть ей щеки батистовым платком, но она протестующе отстранилась и, достав пудреницу, ловко и быстро стерла следы слез, что вернуло ей присутствие духа. – В машине был мой несессер из крокодиловой кожи? Я отдавала его в мастерскую, починить, и Артур сказал, что заберет его по дороге. – Да, и твой пурпурный шарф. Я осмотрел машину… потом. Не думай о мелочах. Филлис промолчала, и Джеймс спросил: – Тебя что-то тревожит? – Артур… в машине? – Нет. Не забивай этим голову. – Я подумала… может, забрать несессер? Если в машине никого нет, его могут украсть. Бедняжка! Она совершенно утратила чувство реальности. Забрать несессер? И полиция немедленно выйдет на их след! – Мне не пришло в голову захватить его, – отозвался Ламберт, не желая с ней спорить. – Это красивая вещь, – вздохнула Филлис. – Я была безумно расстроена, когда порвала кожу, но Артур сказал, что мастер зашьет аккуратно и будет совершенно незаметно. Если бы Джеймс хоть что-нибудь понимал в смене настроений Филлис, то ни за что не поверил бы ее россказням об «убийстве из милосердия». Всего лишь час назад он убил ее мужа, и теперь жизнь их обоих зависела от того, насколько убедительным покажется ее рассказ полиции. Неужели в эту минуту она могла искренне беспокоиться о каком-то несессере? Это казалось непостижимым, немыслимым. Ламберт решил, что Филлис прибегла к невинной уловке, чтобы избавиться от мыслей о «всяких ужасах», как поступила бы на ее месте любая женщина. – Артур заплатил за него сто двадцать фунтов – все принадлежности из настоящего золота! – Ну надо же! Я и не знал, что подобная вещица может стоить такую уйму денег. Филлис продолжала увлеченно рассказывать о несессере, но Джеймс не слушал, озабоченно поглядывая на часы, хотя временами поддакивал, не прерывая щебета безутешной вдовы, – воспоминания о несессере весьма успешно отвлекали ее от опасных мыслей. Полчаса, которые он провел в доме за бокалом виски, отдавая дань памяти покойному мужу Филлис, истекли, а оставаться дольше было бы рискованно. В гостиной он задержался еще на десять минут, не решаясь уйти, а потом, уже надев плащ, помедлил в холле в надежде, что полиция застанет его выходящим из дома. – Как только я уйду, поднимись в спальню и переоденься. Спустишься к полицейским в пеньюаре. Скажешь, что я зашел выпить глоток виски, и поведаешь обо всем, кроме того, о чем я предупреждал. – Я буду храброй, – пообещала Филлис. – Ради тебя. Ламберт не стал спорить. Инстинкт самосохранения подсказал ему удачный ответ: – Ничего другого я и не ожидал! Ты у меня смелая. Завтра я буду гордиться тобой еще больше, чем сегодня. Уверен, ты справишься. Что тебе полицейские? Если кто-то в минуту опасности и теряет голову, то ты не такая. Джеймс покинул дом за десять минут до полуночи. Филлис послушно поднялась в спальню, а четверть часа спустя, в элегантном бледно-лиловом неглиже, открыла дверь суперинтенданту и сержанту местной полиции. Сержант хорошо знал свое дело: до него доходили все окрестные сплетни, – потому успел коротко изложить своему начальнику основную суть, опустив лишние подробности. Полицейские ожидали обнаружить преступный сговор в стиле Томпсон – Байуотерса, и поведение миссис Чондри лишь укрепило их подозрения. Увидев их, она изобразила должную степень тревоги. Суперинтендант и сержант попросили разрешения войти в дом, и хозяйка проводила их в гостиную. Ей хватило благоразумия хранить молчание. Появление полиции в доме в полночь обычно не предвещает ничего доброго, и стражи порядка вправе ожидать, что даже ни в чем не повинный человек невольно занервничает. В кабинете миссис Чондри повернулась к ним и застыла, будто собиралась с силами, чтобы услышать страшную новость. Суперинтендант произнес заранее заготовленную короткую речь, сообщив вдове, что ее муж убит. Она негромко вскрикнула, прижав ладонь ко лбу, затем проворно приложила к глазам воздушный кружевной платочек, извинилась, надломленным голосом предложила мужчинам присесть, а потом не без изящества, но как будто без сил, упала на кожаный диван. Разбросанные на нем подушки выгодно оттеняли нежный лиловый цвет ее пеньюара, а кружевной платочек, как выразились бы театральные критики, приковал к себе внимание зрителей. И суперинтенданту, и сержанту случалось видеть плачущих женщин, и не раз, поэтому в известном смысле их можно было считать экспертами по женским рыданиям. И сейчас оба могли авторитетно заявить, что ажурный платочек миссис Чондри – вещица совершенно бесполезная – играл лишь декоративную роль. Между тем их пытались убедить, будто эта тряпица осушала обильные слезы. В деле все явственнее проступали черты печально известного прецедента Томпсон – Байуотерса. Немного выждав, сержант начал обычный допрос, основанный на уже установленных фактах. Филлис отвечала четко и правдиво. – Если я правильно понял, миссис Чондри, – вмешался суперинтендант, – муж сказал вам утром перед уходом на службу, что заедет за вами в танцевальный зал после собрания в клубе «Гринфеллоуз»? – Нет. Я собиралась вызвать машину из гаража Ламберта и заехать за сестрой, что и сделала, но позднее, во время танцев, позвонила мужу в клуб и попросила после собрания отвезти меня домой. – Почему? – Потому что мистер Ламберт сам приехал за нами, вместо того чтобы прислать кого-то из своих людей. Мы знакомы с ним лично, он не только проводил нас в зал, но и танцевал с нами. А мой муж иногда бывает… то есть был… довольно ревнив. Вот я и подумала, что следует ему позвонить. – Я обязан спросить вас, миссис Чондри, имелись ли у вашего мужа основания для ревности. – Ну, я не знаю… – Она смущенно запнулась. – Конечно, у Артура не было реальных причин, если вы об этом, но он мог думать, будто они есть. Он часто воображал бог знает что, а потом просил прощения. Во всяком случае, я решила, что лучше позвонить – так будет спокойнее. Полицейские не рассчитывали услышать столь чистосердечное признание, однако за искренностью миссис Чондри мог скрываться простой расчет, что о ее звонке так или иначе станет известно. Отвечая на дальнейшие вопросы, она рассказала, как забыла о телефонном разговоре с мужем, пока Ламберт не напомнил ей, и как тот отвез ее домой, зашел в дом и прождал Артура Чондри почти до полуночи. Суперинтендант видел, что нужно проверить показания вдовы и собрать новые факты. Сержант уже завершал допрос: – Я попросил бы вас указать, какие ценности мог иметь при себе ваш муж, когда на него напали. – Мой муж был казначеем «Гринфеллоуза» и, возможно, вез с собой крупную сумму. Думаю, из-за денег его и убили. Примерно такого ответа и ожидали полицейские. Миссис Чондри подбросила им версию – убийство с целью ограбления. В деле 1922 года ограбление тоже использовалось как завеса, скрывавшая подлинный мотив. – Покойный перевозил какие-нибудь иные ценности в момент?.. – Ну, он должен был забрать из галантерейного салона Ларота на Риджент-стрит мой дорожный несессер из крокодиловой кожи стоимостью сто двадцать фунтов. И позавчера я забыла в машине свой пурпурный шарф. Эти вещи должны лежать на заднем сиденье. – Она помолчала, пока сержант делал записи в блокноте, а затем добавила: – Вы ведь нашли несессер, верно? На заднем сиденье? – Почему вы так уверены, что он был в автомобиле, миссис Чондри? И вдобавок на заднем сиденье? Филлис смутно поняла, что допустила промах, но в эту минуту ее больше всего заботила судьба несессера. – Артур вечно ерзает и широко расставляет… то есть расставлял ноги. Я не хотела, чтобы он ненароком повредил дорогую вещь. Муж обещал положить несессер на заднее сиденье. – С растущей тревогой она настойчиво спросила вновь: – Вы нашли его? – Мы видели шарф, но несессера не было, – отозвался суперинтендант. – Вы хотите сказать, что он исчез? Его украли? – Я лишь заметил, что его не было в машине вашего мужа, когда мы ее осматривали. – Вы должны вернуть его мне! – Голос Филлис сорвался на визг. – Просто обязаны! На этот раз вдова разразилась самыми настоящими слезами, пополнив список рыдающих женщин, которых доводилось видеть полицейским. Искренность ее горя понял бы даже непрофессионал. По щекам ее черными ручейками ползла тушь, уродуя красивое личико. Воздушный платочек только размазывал грязные потеки. Казалось, раздавленная несчастьем, она начисто забыла о цели допроса. Шумно всхлипывая, миссис Чондри продолжала взволнованную исповедь: – Никогда себе не прощу. Мне следовало забрать несессер из салона. Ах какая жалость! Все из-за того досадного случая. Я задела за ручку на дверце машины, и кожа порвалась на самом видном месте. Полицейские пришли в замешательство, однако терпеливо выслушали миссис Чондри и вежливо пообещали помочь, когда та призвала их сделать все возможное, чтобы отыскать милый ее сердцу несессер. В ответ на просьбу сержанта описать пропажу она нашла в себе силы превозмочь горе и охотно, даже с излишним рвением, представила подробнейший отчет, указав размер, форму и цвет несессера, поведав о тройном ряде аксессуаров и обо всех отделениях, перечислив принадлежности маникюрного набора и без запинки выдав названия всех флаконов, – как выяснилось, чемоданчик отдали в ремонт вместе со всем содержимым. Суперинтендант пришел в уныние. История о несессере ценой сто двадцать фунтов, если подтвердится, угрожала разрушить версию о том, что ограбление служило лишь завесой, скрывавшей истинный мотив убийства.