Мысль о любовном треугольнике приходила в голову многим, однако со словом «любовный» возникла неувязка, поскольку довольно скоро выяснилось, что на момент смерти женщину не связывали романтические отношения ни с одним, ни с другим мужчиной. Барнс в сопровождении помощника прибыл к жилищу Арнотта в половине девятого утра. Йолсум, дом из пяти комнат с гаражом, стоял особняком на полуакре земли в конце тихой улочки. Служанка средних лет проводила полицейских в столовую, а несколько минут спустя в комнату ворвался Сесил Арнотт в домашнем халате, поправ все правила полицейского расследования. – Догадываюсь, почему вы здесь. Хью Трейнер и женщина, жившая здесь под видом моей жены! Они мертвы? – Да. Мне жаль, что приходится говорить это, – пробормотал Барнс. – Но что заставило вас подумать, будто они мертвы, мистер Арнотт? – Вы! Ваш мундир! Вдобавок Трейнер признался, что выпил лишнего и не может вести машину. Вначале он позволил мне сесть за руль и я отвез его к миссис Берчем, но потом настоял, что дальше справится сам. Как случилась авария? – Они погибли вовсе не в аварии, а от яда. Их нашли в машине Трейнера на Кармоддел-лейн, неподалеку от парка Хэмпстед-Хит. Барнс ожидал бурной реакции, но Арнотт воспринял информацию спокойно. Несмотря на то что ему едва исполнился тридцать один год, ощущалась в нем какая-то внутренняя отрешенность и вместе с тем необычная властность. Пепельные с проседью волосы и уверенная манера держаться придавали ему облик энергичного, решительного мужчины лет сорока, а в голосе довольно приятного тембра проскальзывало легкое жеманство, предполагающее, будто слушатель уже согласился с его суждением. – Похоже, вы не удивлены, мистер Арнотт? – закинул пробный камень Барнс. – И да и нет. Миссис Ролингс была весьма истеричной особой и могла выкинуть все, что угодно. Но Трейнер… меня удивил. Я не назвал бы его человеком с расстроенными нервами. Трудно поверить, что он принял яд. Беседа заняла около двух часов. В итоге Арнотт подписал составленное заявление. Если опустить обычные формальности и повторы, суть его сводилась к следующему: «О моей связи с Мейбл Ролингс было известно всем нашим знакомым, которые обращались с нами как с супругами. Однако последние полгода наши отношения были чисто дружескими, хоть мы и жили под одной крышей. Все мое время и силы занимала работа, и это неизбежно привело к тому, что я не уделял Мейбл должного внимания. Накануне вечером я работал дома, у себя в кабинете на втором этаже. В этот день у прислуги был выходной. Мейбл собиралась на вечеринку к нашей знакомой, миссис Берчем. Около восьми она вошла ко мне в комнату, одетая в меховое пальто, и сказала, что его приобрел для нее Трейнер с правом вернуть покупку и добавила: вещь можно выкупить очень дешево, за триста фунтов. Я ответил, что мне нужно подумать, триста фунтов – сумма немалая: едва ли мы можем позволить себе подобные траты на одежду. Наш разговор прервался из-за прихода одного из механиков, что работают в моей экспериментальной мастерской. Тот задержался на работе сверхурочно и пришел кое о чем меня спросить. Я впустил его сам, поскольку прислуги не было дома. Мы поговорили внизу, и минут десять спустя я поднялся в кабинет. Мейбл, обиженная моими сомнениями, устроила сцену из-за шубы. Вспыхнула ссора, и она заявила: «Ладно, если ты не купишь мне шубу, ее купит Хью Трейнер. Я сейчас же покину твой дом, и ты меня больше не увидишь. Я ухожу к нему». Думаю, это ее точные слова. Так, в меховом пальто, она и ушла. Несколько минут спустя мне позвонила миссис Берчем, чтобы узнать, почему не приехала Мейбл, и я сказал, что та ушла от меня к Трейнеру. Около девяти Мейбл вернулась и, извинившись за гневную вспышку, призналась, что не собиралась уходить к Трейнеру, только хотела меня уязвить. Мейбл стыдилась своей вздорной выходки. Видя, как она огорчена, и стремясь ее утешить, я согласился купить ей шубу. Мы как раз говорили об этом, когда пришел Трейнер. Было примерно четверть десятого. Я открыл ему дверь. Мейбл все еще плакала, поэтому сказала, что спустится к нам позже, после того как приведет себя в порядок. Трейнер довольно грубо потребовал объяснить, почему я сказал миссис Берчем, будто Мейбл ушла к нему. Мне подумалось, что он выпил лишнего, хотя пьяным я бы его не назвал. Я выписал ему чек на триста футов, а он вручил мне расписку. Потом Трейнер заявил, что хочет знать, как обстоят дела на самом деле, и пожелал увидеть Мейбл в моем присутствии. Я снова поднялся в кабинет и привел ее. Трейнер заговорил: «Мейбл, ты сдержала обещание, которое дала мне в прошлом мае? Ты сказала Арнотту, что мы с тобой любовники?» Его слова удивили меня и немного рассердили, но не задели моих чувств по причине, о которой я уже упоминал. Мейбл, заметно смутившись, произнесла: «Я немедленно ухожу». – «Наверное, тебе следует уйти со мной», – сказал Трейнер. По его тону я понял, что он надеялся услышать отказ, но Мейбл согласилась на его предложение и решила покинуть дом сейчас же, не задержавшись даже для того, чтобы взять с собой самое необходимое. За вещами она собиралась заехать на следующий день, когда я буду на работе. Я поднялся в спальню и, сложив кое-что из ее одежды в небольшой чемодан, передал его Трейнеру со словами: «По-моему, тебе не стоит садиться за руль». Он ответил: «Верно, я немного расстроен, что неудивительно!» Я предложил довезти их до дома Трейнера, а на обратном пути зайти к миссис Берчем, рассказать о нашем решении. Все сели в машину. Но когда мы проезжали мимо дома миссис Берчем, а это было по дороге, Трейнер заверил меня, что чувствует себя лучше, и настоял, чтобы я вышел. Я зашел к миссис Берчем и провел несколько минут в ее доме, где шла вечеринка. Это было между десятью и половиной одиннадцатого. Домой я вернулся примерно в одиннадцать». Делом об отравлении занялся Скотленд-Ярд, но следствию не удалось отыскать хотя бы одну неувязку, чтобы пробить брешь в истории Арнотта. Напротив, все его показания полностью подтвердились. Мерл Берчем на слушании в коронерском суде не сочла нужным скрывать неприязнь к Арнотту и гневно заявила, что тот не уделял Мейбл должного внимания, а потому повинен в трагедии. Если бедняжка и изменяла ему, хотя миссис Берчем сомневалась, что в подобных обстоятельствах можно говорить об измене, то поделом, Арнотт это заслужил. Неудивительно, что Трейнер, человек открытый и прямой, тяготился тайной связью с Мейбл: мужчин всегда терзает чувство вины, когда приходится идти на обман. «Трейнер признался мне, что уже не хочет уводить Мейбл от Арнотта, – рассказала свидетельница, – но все вокруг знали, что он любил ее долгие годы!» Словом, желая очернить Арнотта, миссис Берчем своей обличительной речью подкрепила версию, что Трейнер, чувствуя себя связанным моральными обязательствами перед женщиной, которую больше не любил, покончил с собой, убедив любовницу последовать его примеру. В пользу этой версии свидетельствовали следы гальваниума, обнаруженные в квартире Трейнера. Согласно заключению медицинской экспертизы, смерть наступила между девятью часами вечера и часом ночи, однако сказать, кто умер первым: женщина или мужчина, – медики не смогли. Полиция же высказалась на этот счет более определенно. Исходя из допущения, что речь идет о двойном самоубийстве, женщина приняла яд первой, а Трейнер отнес ее тело в машину. Как иначе объяснить, что ее шуба и туфли остались сухими дождливой ночью? Рассматривалась также вероятность, что эти двое вместе или порознь приняли яд где-то еще, а их тела отнес в машину некто третий – тот, кто, возможно, и снабдил их отравой. Предположение, что этим третьим лицом мог быть Арнотт, отмели как безосновательное. Вывод подтверждал простой расчет времени. – Возьмем Йолсум, дом мистера Арнотта, за отправную точку, – проговорил коронер, подводя итоги слушания. – Обратите внимание: расстояние между Йолсумом и домом миссис Берчем в Хэмпстеде – полторы мили. До квартиры Трейнера в Килберне еще две мили фактически в том же направлении. Кармоддел-лейн, где нашли машину Трейнера с телами, находится в миле с четвертью от Йолсума, в двух милях от дома миссис Берчем и в трех с половиной милях от квартиры Трейнера. Цифры, разумеется, приблизительные. Таким образом, у нас получился треугольник, вершины которого – Йолсум, квартира Трейнера и Кармоддел-лейн. Дом миссис Берчем расположен примерно посередине между первой и второй точками. Теперь о времени. Мистер Арнотт сообщил нам, что вышел из своего особняка вместе с Трейнером и Мейбл Ролингс до половины одиннадцатого, после чего все трое сели в машину. В десять тридцать он уже вошел в дом миссис Берчем, где пробыл минут пять-десять. Полчаса спустя (приблизительно столько времени требуется, чтобы пройти пешком полторы мили) мистер Арнотт, вернувшись домой, пожелал доброй ночи своей экономке. Исходя из вышесказанного, с половины одиннадцатого он уже не представляет интереса для следствия. О Трейнере нам известно, что он появился на вечеринке у миссис Берчем около девяти. Здесь ему передали новость, побудившую его немедленно отправиться в Йолсум, куда он прибыл примерно в четверть десятого. После короткого объяснения с хозяином дома Трейнер получил чек на триста фунтов (учитывая обстоятельства, весьма щедрый жест со стороны мистера Арнотта). Далее последовала бурная сцена признания, которая, несомненно, и привела к трагедии. Как мы знаем, Трейнер оставался в обществе мистера Арнотта до десяти тридцати. О его дальнейших передвижениях мы не можем сказать ничего определенного, однако в деле имеются две косвенные улики, указывающие, что Трейнер поехал к себе на квартиру. Первая из них – найденный в квартире чемодан покойной женщины с вещами, собранными мистером Арноттом до половины одиннадцатого. Вторая – следы яда в молочной бутылке и на серванте. Возможно ли, что Трейнер добавил яд в напиток, прежде чем отправился к миссис Берчем? Как мы помним, он не знал, что в его предосудительных отношениях с Мейбл Ролингс назревает кризис, пока не прибыл на вечеринку. Он передал любовнице шубу, из чего следует логическое заключение, что о ее смерти Трейнер не помышлял. Мы ничего не можем сказать о передвижениях обоих покойных после того, как те покинули квартиру Трейнера, но с точки зрения задачи, которую нам предстоит решить, подобные сведения не важны. Если вы считаете, что после половины одиннадцатого Трейнер, возможно полупьяный, в состоянии, близком к истерике, смешал напиток с ядом, а позднее передал его женщине (с ее согласия или нет) и выпил сам, ваш прямой долг вынести соответствующий вердикт. Коллегия присяжных послушно вынесла решение о виновности Хью Трейнера в убийстве и самоубийстве, оговорив особо, что в деле не представлено убедительных объяснений, каким образом покойный добыл гальваниум. Поскольку нам известно, что в действительности и Трейнера, и Мейбл Ролингс убил Сесил Арнотт, приходится признать: преступление было выполнено виртуозно и продумано до мелочей. Кажущаяся несуразность поведения жертв, беспорядочные метания и нервные срывы складывались в безупречную картину, подталкивая к мысли о двойном самоубийстве, совершенном спонтанно, в порыве отчаяния. Скотленд-Ярд согласился с заключением коронерского жюри в отношении Арнотта, хотя участие третьего лица в деле не вызывало сомнений. Подобная уверенность основывалась на данных экспертизы: ни на аптечной склянке, ни на молочной бутылке, ни на серванте, ни в машине Трейнера не нашли отпечатков пальцев. Коронер особо подчеркнул великодушие и щедрость Сесила Арнотта. Те, кто знал о маленькой слабости инженера, посмеялись, прочитав этот панегирик, а сам Арнотт попросту не придал ему значения и вернулся к прерванной работе. Пятнадцать месяцев спустя он представил усовершенствованную модель двигателя, известную как «Арнотт II», которую немедленно запустили в производство. Интервью с изобретателем, снабженные фотографиями, появились во многих научных журналах и газетах. Попали они и на страницы массовой печати как история блестящего успеха. Итак, Арнотт, всячески демонстрируя готовность сотрудничать с полицией, предстает перед нами в ходульном образе законопослушного обывателя, лишенного всякой индивидуальности. Первое происшествие, приоткрывшее его истинное лицо, случилось через год четыре месяца после убийства, когда статья о талантливом инженере, дополненная фотографиями, появилась в одной из газет западной Англии. Сам Арнотт в то время проводил отпуск за границей, где не терял времени даром: посещал инженерные выставки в Париже и Роттердаме. Некий уличный торговец принес в Скотленд-Ярд рыболовную удочку и корзину для рыбы, купленные у случайного прохожего за восемь шиллингов шесть пенсов, хотя удочка, на вид новая, стоила не меньше трех фунтов, а корзина – около десяти шиллингов. Торговец подумал, что вещи ворованные, и решил выслужиться перед полицией. Поиски владельца удочки привели сотрудников Скотленд-Ярда к инспектору речной полиции небольшой деревушки в Девоншире, который примерно двумя годами ранее продал удочку с корзиной для улова Сесилу Арнотту. Тот забыл рыболовные принадлежности в деревне, и инспектор хранил их на складе, пока не увидел в газете фотографию владельца. Узнав адрес инженера из той же газеты, инспектор отослал ему удочку и корзину наложенным платежом. Кто же затем продал удочку с корзиной за несколько шиллингов уличному торговцу? Он сам и ответил на этот вопрос, дав подробнейшее описание Арнотта. Преуспевающий инженер и выдающийся изобретатель продает рыболовные принадлежности по грошовой цене уличному торговцу? Это казалось невероятным и попросту абсурдным, но все же не доказывало, что Арнотт незаконным образом добыл гальваниум, а затем умышленно, злонамеренно подсунул его Трейнеру. Старший инспектор Карслейк не заинтересовался этим случаем, но имя и адрес Арнотта упоминались в полицейском отчете, поэтому удочку с корзиной для рыбы обычным порядком отправили в департамент нераскрытых дел. Увлеченный собственной нелепой версией, инспектор Рейсон отправился в Девоншир и побеседовал с Эйбелом Риддингом, служащим речной полиции, а неделю спустя нанес визит тетушке Сесила Арнотта, очаровательной пожилой даме, проживавшей в Шотландии. Приняв инспектора за приятеля Сесила, она рассказала ему массу подробностей, которые имели столь же далекое (или, напротив, близкое) отношение к смерти Мейбл Ролингс и Хью Трейнера, как и удочка с корзиной. Помимо всего прочего она показала Рейсону письмо, написанное более двадцати лет назад директором школы в Брайтоне. Глава 3 В 1913 году Сесил Арнотт, умный, талантливый мальчик десяти лет, учился в одной из самых дорогих начальных школ Брайтона. Как бывало каждую неделю, 19 июня его приехала навестить мать. Флоренс Арнотт, очаровательная женщина, признанная красавица с роскошной фигурой, была хоть и преданной, но никуда не годной женой и матерью. Ветреность и легкомыслие составляли главные черты характера этой милой, приятной, отнюдь не эгоистичной дамы. Легкая хрипотца придавала ее звучному контральто мечтательную томность. Миссис Арнотт стала, наверное, первой женщиной в Европе, которая, не будучи пилотом, оказалась жертвой аэроплана, поскольку два дня спустя погибла на «арене» автодрома «Бруклендс» – ее задело кончиком крыла. В тот год лето выдалось тропически жарким, и 19 июня было одним из немногих дождливых дней. Флоренс повела сына в отель «Метрополь», чтобы угостить чаем. Свидетельство некой больничной сестры, разглашенное без ее ведома, позволило нам двадцать лет спустя восстановить события того далекого дня. Мы даже можем утверждать, что, когда Флоренс вручила сыну пару монеток, в ресторане отеля оркестр играл композицию Ирвинга Берлина «Регтайм-банд Александра», которая только-только пришла из Америки. Выяснилось, что у сына кончились карманные деньги. Открыв кошелек, полный золотых соверенов, серебряных шиллингов и бронзовых пенсов, Флоренс замерла в нерешительности, не зная, что выбрать. В прошлый раз она дала мальчику соверен, но не могла вспомнить, как давно это было. Муж часто шептал ей между поцелуями, что она очаровательная маленькая глупышка, которая не знает цены деньгам. Флоренс не хотела, чтобы Сесил унаследовал ее недостатки, поэтому решила не давать ему соверен и достала две полукроны. …яичницей в свежескошенном сене…[7] — негромко пропела Флоренс под звуки оркестра и обратилась к сыну: – Ты ведь еще не знаешь цены деньгам, верно, дружок? Но теперь ты уже большой мальчик и должен уметь обращаться с деньгами. Деньги, видишь ли, важная штука. Ты ведь не хочешь, чтобы папочка содержал тебя, когда ты станешь взрослым мужчиной, правда? Вот тебе пять шиллингов. Посмотрим, сколько у тебя останется, когда я приеду сюда на следующей неделе в день встречи выпускников. Даже в те дни пять шиллингов были суммой более чем скудной для мальчика из состоятельной семьи. Но Флоренс желала своему малышу только добра. Легкая хрипотца смягчила резкую нотку укоризны в ее голосе, придав ему еще большую проникновенность. – Я буду беречь деньги, матушка. А лучше и вовсе не стану их тратить, а сберегу для вас. Можно себе представить, сколь часто Флоренс давала подобные обещания своему мужу, облекая их в более изощренную словесную форму, как это обычно делают взрослые. Она не подозревала, что мальчик говорил всерьез и даже более того: с пугающей решимостью. Вечером, за пять минут до отхода ко сну, когда мальчишки шалили и дурачились, перед тем как разойтись по дортуарам, тринадцатилетний капитан школьной крикетной команды занимался самой нудной из своих административных обязанностей. – А, вот ты где, юный Арнотт! Мне нужен от тебя шиллинг на чаевые для смотрителей поля в день встречи выпускников. – Отцепись! – огрызнулся Сесил. – Не понимаю, почему мы должны платить им чаевые. Это их работа. – Не городи вздор! Все уже внесли деньги. Ты ведь не сквалыга, Арнотт? Монеты у тебя есть. Днем приезжала твоя мать. Мальчишки знают друг о друге все. Один мальчуган сделал робкую попытку оправдать непростительную скаредность приятеля и заискивающе пискнул: – Мать дала ему всего пять шиллингов. – Выходит, мамаша у него такая же скряга, как он. Остальные мальчишки покатились со смеху, и Сесилу показалось, будто они смеются над скупостью его матери. Словно бешеный звереныш он бросился на обидчиков, на всех разом, раздавая удары направо и налево. Ему удалось так основательно отделать тринадцатилетнего капитана крикетной команды, что сестре-распорядительнице пришлось останавливать кровь и прикладывать примочки. Сесила не наказали, но в следующем семестре, 10 октября, директор написал его отцу сочувственное письмо, где в самых деликатных и тактичных выражениях попросил забрать ребенка из школы. «Сесил не ладит со своими школьными товарищами. Другие ученики считают его жадным, и хотя все наши преподаватели и я сам делаем все возможное, чтобы развеять это предубеждение, боюсь, наши усилия напрасны. Думаю, бедный мальчик никак не может оправиться после трагической смерти матери. Должно быть, пережитое потрясение сказалось на хрупкой психике ребенка, отчего у него развилась странная боязнь потратить карманные деньги». Глава 4 Блестящие успехи в обучении привели восемнадцатилетнего Сесила в Оксфорд, где он стал обладателем сразу двух стипендий – в области математики и химии. Что же касается его отношений с другими студентами, особой любовью он не пользовался, хотя и приобрел некоторую популярность как футболист. Проучившись год в Оксфорде, Арнотт с согласия отца отказался от стипендий и поступил в Лондонский университет, что избавило его от необходимости жить в кампусе. Там он и получил диплом инженера. Каникулы он проводил чаще всего в Шотландии, в доме тетушки Элси, сестры его матери. Питая нежную привязанность к мальчику, она старалась не замечать его досадной маленькой слабости. С отцом у Сесила установились непростые отношения, хотя до ссор дело никогда не доходило. В 1926 году двадцатитрехлетний Сесил написал родителю письмо и, поблагодарив за проявленную щедрость, объявил, что получил небольшую должность в компании «Роллс-Ройс» и отныне будет обеспечивать себя сам. («Ты ведь не хочешь, чтобы папочка содержал тебя, когда ты станешь взрослым мужчиной, правда?») Отец пытался убедить его принять денежную помощь хотя бы в первые несколько лет, но Сесил уверил его, что у него настоящий талант беречь деньги и ему вполне довольно жалованья, чтобы жить, ни в чем себя не стесняя. Примечательно, что более половины жалованья молодой Арнотт тратил на собственные лабораторные исследования в Далстоне, где проводил серию экспериментов по очистке сплавов железа с помощью гальваниума. Сесил довольно скоро обнаружил, что построить успешную карьеру без дружбы с коллегами и полезных связей невозможно. С этим периодом его жизни связано множество неприглядных историй. Ему случалось, угостившись за чужой счет, улизнуть, когда приходила его очередь угощать, или поспешно выйти из такси, предоставив приятелю расплачиваться с шофером; он охотно обедал у знакомых и пользовался их гостеприимством, но к себе никого не приглашал. Тем не менее дела его шли успешно. Когда руководство «Роллс-Ройса» решило, что усовершенствованная модель двигателя Арнотта им не подходит, он добился встречи с главой американской автомобилестроительной компании во время увеселительной поездки, и тот немедленно предложил ему переехать в Америку вместе со своим изобретением. Но пока шли переговоры и приготовления, американец, не потрудившись дать вразумительные объяснения, пересмотрел свое предложение: отказался предоставить Сесилу Арнотту место в компании, однако подтвердил желание приобрести патентные права, существенно увеличив первоначальную сумму. Сесил охотно согласился и продал патент по цене, о которой не смел и мечтать. В действительности это означало, что американец заплатил немалые отступные, лишь бы не навязывать Арнотта коллегам. Будучи человеком далеко не глупым, Сесил прекрасно это сознавал, что привело его к нервному расстройству. Менее месяца спустя в приступе черной меланхолии он добавил себе в виски гальваниум. По чистой случайности (которую едва ли можно назвать счастливой, во всяком случае для Трейнера и Мейбл Ролингс) к нему заглянул знакомый медик. И как раз вовремя – большая доза гальваниума убивает безжалостно, словно удар ножом. Приятель спас Арнотту жизнь, доставив его в частную клинику, и изловчился напустить туману, чтобы выдать попытку самоубийства за несчастный случай. В больнице в горячечном бреду Сесил, захлебываясь словами, твердил об американском промышленнике, который требовал шиллинг по случаю дня встречи выпускников, угрожая оповестить все Соединенные Штаты о том, что у Сесила Арнотта мать скопидомка. Три месяца спустя доктор порекомендовал Сесилу небольшую гостиницу в Девоншире, добавив, что ловля форели пойдет ему на пользу. Сесил, казавшийся жалкой тенью прежнего себя, окончательно укрепился в мысли, что уже ни на что не способен. Постыдная слабость: боязнь денежных трат – расстроила его психику. Отцовское наследство и сумма, полученная за продажу патента, обеспечили ему состояние в двадцать семь тысяч. Он безропотно оплатил выставленный больницей счет на триста фунтов, отнеся расходы к «выплатам на капитальный ремонт», но ушел незаметно, крадучись, не оставив ни чаевых, ни подарков сестрам и сиделкам. Из клиники он отправился в деревушку Джендон, где вскоре и встретил Мейбл Ролингс. У инспектора речной полиции Арнотт купил удочку за три фунта и корзину для рыбы за пятнадцать шиллингов. Как и большинство постояльцев, выловленную форель он отдавал повару гостиницы, а тот готовил всевозможные рыбные блюда. В конце недели Сесил попросил вычесть стоимость рыбы из счета. Тягостная атмосфера, сложившаяся вокруг него после этого эпизода, заставила его снять комнату в скромном коттедже неподалеку. В последующие недели Арнотт все глубже погружался в меланхолию, вдобавок его преследовал страх потерять рассудок: когда его сразила болезнь, он работал над новым изобретением, но теперь едва мог вспомнить, о чем шла речь. Люди его пугали. Он сделался замкнутым и сторонился общества.