Глава 3 В течение пяти лет артист с огромным успехом выступал в мюзик-холлах, разъезжая по тем столицам, где можно наполнить большие залы по хорошим ценам. И всегда играл роль циркового клоуна, попавшего в жалкое, унизительное положение. Спейнгрейв умело использовал то известное обстоятельство, что клоун не кажется современной публике смешным. С откровенной жестокостью он демонстрировал отсутствие поводов для смеха, и шокированные зрители проникались внезапным сочувствием к клоуну. Искажение привычного образа рождало освобождение и вызывало безумный хохот. Так великий Люсьен Спейнгрейв обретал безграничную власть над публикой. Он обладал способностью играть на примитивных эмоциях. Серо-белое идиотское лицо клоуна могло мгновенно принять ошеломляюще печальное выражение, и от этого унылая покорность обретала ощутимый привкус боли. С появлением звукового кино жанр мюзик-холла пришел в упадок. Спейнгрейв организовал оригинальное представление, дополнив собственные номера музыкальными и драматическими вставками высокого класса. Джун он встретил в мастерской одного из друзей-художников. Высокая блондинка с правильными чертами лица и точеной фигурой выглядела не столько красивой, сколько статной и заметной. Формы ее казались художественно выверенными, но не щедрыми. Люсьен оценил достоинства модели строгим профессиональным взглядом. – Дай знать, когда закончишь с этой девушкой, – вполголоса попросил он друга. – Уже закончил, если ты готов предложить ей работу. Я должен оплатить три сеанса. Джун, познакомься с мистером Спейнгрейвом. Подобно многим моделям Джун отличалась респектабельностью на грани ханжества, а образование получила исключительно в области светского снобизма. В эту пору жизни девушка работала добросовестно и бескорыстно, соглашаясь служить каждому, кто изображал готовность относиться к ней как к леди. Красивая внешность позволяла Джун выглядеть холодной молодой королевой, по недоразумению переодетой в горничную. Спейнгрейв сам создал для нее великолепное платье из красного бархата, освобождавшее возвышенный образ от налета банальной повседневности. В спектаклях Спейнгрейва Джун предстояло держаться точно так же, как она держалась в мастерских художников: сидеть неподвижно, не произнося ни слова, и воплощать абсолютное равнодушие. Леди, которая никогда не смеется, – таким задумал образ великий артист. В первый вечер новая статистка едва не погубила номер – когда клоун неожиданно преобразился, а публика громко расхохоталась, Джун тоже засмеялась. – Перестань, дура! – прошипел Спейнгрейв с такой отчаянной злостью, что она тут же подчинилась. Кое-как, с ужимками и шутками, он выпутался из затруднения и избежал фиаско, однако обычного успеха не было. Когда занавес закрылся, девушка в слезах постучалась в дверь гримерной мастера. – Простите, мистер Спейнгрейв! Страшно виновата перед вами. Понимаю, почему вы рассердились. Но все произошло так неожиданно, так смешно, что удержаться было невозможно! – Я сам виноват: недостаточно вас подготовил! Приходите завтра в десять, пройдем номер еще раз. Но даже после дополнительной репетиции полной уверенности не возникло. Спейнгрейв угостил Джун ленчем в своей квартире, занимавшей верхний этаж театрального здания, и спросил, готова ли она к выступлению. – Все еще беспокоюсь насчет эпизода, где вы, мистер Спейнгрейв, во второй раз попадаете в ковер. Невыносимо смешно! – Хм! Знаю, что вы очень стараетесь. Наверное, даже слишком. Сядьте в это кресло, примите самую удобную позу и попробуйте полностью расслабиться. Не делайте над собой никаких усилий. Просто дайте возможность воле мягко перетечь в сознание и скажите себе, что смеяться нельзя. Повторяйте за мной: ковер совсем не смешон… кубок и поднос совсем не смешны… клоун не делает ничего смешного… я больше никогда не засмеюсь. Спейнгрейв оставил Джун в кресле и ушел в спальню, чтобы отдохнуть. А когда спустя два часа вернулся в гостиную, статистка сидела в той же позе. – Уф! Должно быть, задремала! – воскликнула она и добавила: – Теперь все в порядке, мистер Спейнгрейв. Не волнуйтесь: больше никогда не засмеюсь. Глава 4 Номер под названием «Леди, которая никогда не смеется» завоевал небывалую популярность, продержался в афише четыре года и был снят только после того, как статистка заболела пневмонией. Спейнгрейв мог без труда найти ей замену, однако Джун работала преданно и добросовестно, а потому как порядочный работодатель он чувствовал себя обязанным сохранить место за ней. Больше того: как порядочный работодатель он явился в больницу и принес обычный в таких случаях подарок – виноград. В течение четырех лет Джун гастролировала в составе труппы по Европе и Америке, и все же за столь долгое время Спейнгрейв едва перекинулся со статисткой двумя словами и до сих пор ничего о ней не знал. Он постарался завязать разговор и выяснил, что Джун, как только забывала о светской благовоспитанности, сразу становилась простой, общительной и приятной девушкой. Маэстро подозревал, что друзей у нее не много, и во время следующего визита спросил, так ли это. – О, даже не знаю, мистер Спейнгрейв! Обычно я легко схожусь с людьми, но все же предпочитаю сохранять некоторую дистанцию. Разумеется, всегда существуют мужчины определенного сорта, но меня они не привлекают. Признаюсь откровенно: порой мне кажется, что обыкновенные люди считают меня немного странной, и оттого иногда возникает чувство одиночества, если понимаете, что я имею в виду. Спейнгрейв понимал отлично, в сотни раз лучше, чем она. В часы высшего откровения – во время работы над автопортретом – ему удалось найти формулу коммерческого успеха, но больше ничего. Во время следующей встречи он предложил статистке выйти за него замуж. – О, мистер Спейнгрейв! – изумленно воскликнула Джун. – Конечно, я согласна, если вы уверены, что хотите этого! – И добавила, немного помолчав: – Вот только потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть к мысли о браке. Видите ли, мне всегда казалось, что вы не такой, как остальные мужчины. Он задохнулся, как будто в грудь внезапно вонзился кинжал. – С тех пор как вы проявили редкую доброту после моего провала – в тот первый раз, когда я засмеялась, – я отношусь к вам как к особенному человеку и считаю вас гораздо выше всех, кого довелось встретить в жизни, и потому немного смущаюсь. – Ах, дорогая! – воскликнул Спейнгрейв с любовью и бесконечной благодарностью. – И я тоже смущен из-за того, что вы столь высокого мнения обо мне. Что ж, на первых порах придется помочь друг другу. Три года подряд они помогали друг другу – с разными последствиями для очень разных характеров. Из добросовестной статистки Джун превратилась в добросовестную жену и честно старалась всячески услужить и доставить удовольствие знаменитому мужу. Обнаружив, что Люсьен особенно ценит красоту и гармонию, научилась элегантно, со вкусом одеваться. А когда ее присутствия не требовалось, располагала временем по собственному усмотрению и развивалась в собственном направлении. В определенном смысле Джун любила мужа, хотя и не была влюблена. В условиях финансового благополучия активизировались прежде дремавшие свойства ее натуры. Джун начала гордиться ролью супруги богатого, знаменитого, почитаемого в свете человека, но светские люди не нуждались ни в средствах, ни в связях, ни в общении. Высшие сферы по-прежнему оставались для нее закрытыми, однако в местных яхт-клубах и на теннисных кортах миссис Спейнгрейв стала видной персоной. Очень быстро у нее возник широкий круг друзей. Несмотря на легкое высокомерие в отношениях с окружающими, Джун пользовалась всеобщей симпатией. Она никогда не смеялась над шутками и остротами, и эта особенность воспринималась как напоминание о муже – величайшем в мире клоуне. Один из молодых людей, Фред Перрис – высокий, темноволосый и красивый, как театральный гвардеец, – проявлял особую привязанность к безупречной леди. Спейнгрейв, в свою очередь, с горечью сознавал частичный провал супружества, в котором он с тайным унижением винил исключительно себя. В важнейших вопросах их совместной жизни жена повиновалась так же безропотно и безотказно, как когда-то повиновалась во время репетиций. И все же в семейных отношениях существовал барьер, преодолеть который с годами так и не удалось. Если Джун и не испытывала благоговения перед мужем, то, несомненно, проявляла излишнее уважение, исключающее непосредственность общения. Подобно туче над Спейнгрейвом нависла мрачная уверенность: жена смотрит на него совсем не так, как полагалось бы смотреть на любимого мужа. Он не располагал свободным временем, чтобы ездить с ней в гости, а на ее вечеринках появлялся далеко не регулярно. Радовался, что у Джун много друзей, хотя сам находил их людьми шумными, пустыми и недалекими. Однажды днем, в первую неделю августа, когда Спейнгрейв дремал в гостиной, сидя в глубоком кресле, внезапно послышался странный, незнакомый звук. Он мгновенно проснулся и насторожился. Звук повторился: стало ясно, что доносится он из сада. Это был смех Джун. По спине пробежал холодок, а в сознании против воли зародилась опасная мысль. Он никогда не слышал ее смеха – ни разу после того первого вечера, когда она сорвала номер. Спейнгрейв выбежал в сад, но никого не увидел, поэтому заглянул за разросшиеся кусты лавра, где и обнаружил жену в объятиях Фреда Перриса. – Фред! Ах, зачем же ты это сделал? – кокетливо-укоризненно воскликнула Джун, совершенно не сопротивляясь. – К чему притворяться, милая? Тебе вовсе не было противно, разве не так? – Но от этого еще хуже! Если прежде незачем было беспокоить Люсьена, то теперь придется ему обо всем рассказать. Спейнгрейв тихо вернулся в гостиную, снова сел в кресло, взял книгу и сделал вид, что читает. Жена вошла через несколько минут, не забыв предварительно поправить волосы и привести в порядок помятое платье. – Люсьен, я должна признаться: Фред Перрис только что меня поцеловал. И не прощаясь, а по-настоящему. Боюсь, что часть вины лежит и на мне. – Думаю, не стоит терять голову по пустякам, дорогая. Лучше пригласи его в дом. – Он уже ушел. Ты очень на меня сердишься? Спейнгрейв задумался. Конечно, он тоже мог бы страстно обнять и расцеловать жену, но заставить вот так весело и игриво рассмеяться был не в силах. В отличие от других мужей, которые это умели. – Я не сержусь на тебя, Джун: на подобные поступки нельзя сердиться. Скажи, ты влюблена в мистера Перриса? Она помолчала, обдумывая вопрос и пытаясь разобраться в себе, но ответа не нашла. – Не понимаю, что такое любовь. Миссис Спейнгрейв говорила вполне искренне, хотя и не совсем правдиво. Очень скоро ей предстояло обнаружить, что она отлично понимает, что такое любовь. «И все же, – подумал Спейнгрейв, – еще осталось время, чтобы исправить положение». – В таком случае давай забудем об этом, дорогая. – Я так рада, что ты не сердишься, Люсьен. Уверена, что смогу забыть. Постараюсь думать о других вещах. – Постарайся думать обо мне! – посоветовал Спейнгрейв и легко поднялся с кресла. И снова послышалась восхитительная звенящая трель, ее заново обретенный смех. Трепеща от восторга, он обнял жену. – Смеешься, потому что наконец-то счастлива? – Смеюсь, потому что ты ужасно смешно вскочил – совсем как игрушка-попрыгунчик. Момент оказался разрушенным, а поцелуй испорченным. Однако Спейнгрейв не терял надежды на новые поцелуи – «настоящие», способные завладеть ее проснувшимся воображением. Джун сказала, что перед обедом хотела бы покататься на лодке. Спейнгрейв подготовил лодку, позвал жену и замер в ожидании, упершись одной ногой в дно, а другой стоя на дощатом причале, наблюдая за ее приближением с острым, заново пробудившимся желанием. И опять она засмеялась: – Когда ты стоишь вот так, с забавным выражением лица, ты что-то мне напоминаешь. Вот только не могу понять, что именно! – Возможно, пуделя в ожидании вкусного обеда? – предположил Спейнгрейв. – Нет, не это. – Джун приняла вопрос всерьез. – Надо бы вспомнить. Он постарался заглушить возникшую в душе смутную тревогу. Искать причину не хотелось, тем более что Джун уже рассказывала о предстоящей вечеринке с коктейлем. – Когда это будет, дорогая?