Шел сентябрь 1984 года. Лето только закончилось, а в воздухе уже разливались освежающие запахи осени. В то время в Йокогаме частный детектив Киёси Митараи был никому не известен, поэтому дома у нас клиенты не появлялись. Заказов на расследования совсем не было: стоило появиться хоть какому-нибудь интересному заголовку или газетной статье, как Митараи, казалось, был готов сам выйти на улицы и начать разнюхивать. У меня тоже было довольно много свободного времени. Возможно, дело было в обыкновенной осенней хандре, но в тот год я почувствовал себя особенно одиноким – не приглашая никого из друзей, бесцельно бродил в одиночестве по улицам Йокогамы, берегу моря и старым складским районам. Я мог часами рассеянно наблюдать за волнами, приближающимися к каменной набережной у моих ног, за опавшими листьями, покрывавшими поверхность воды, за струйками фонтана, неуклонно поднимавшимися, чтобы обрушиться вниз. Вспоминая о том времени, я думаю, что был подавлен и испытывал некоторую ностальгию, возможно, из-за отсутствия в моей жизни любимой женщины. Слово «ностальгия» верно лишь отчасти – ведь Йокогама сперва была, так сказать, местом, вызывавшим именно горькие воспоминания. Стоило моему другу заговорить о переезде в Йокогаму, как я готов был кричать, что поеду куда угодно, только не туда. Со временем мои душевные раны затянулись, и места, куда, как я думал, больше не смогу ступить при жизни, стали производить совсем иное впечатление – я был удивлен, как скоро смог спокойно ходить по дорогам вдоль городского канала и рядом с главным иностранным кладбищем. Подобно тому, как алкоголь из горького пойла, от которого воротишь нос, постепенно превращается в сладкий нектар, эти места, порождавшие болезненные воспоминания, стали вызывать у меня теплые чувства. В конце концов, я был очень благодарен Митараи, заставившему меня переехать в этот район, – без этой шоковой терапии я, возможно, не смог бы до конца своих дней даже приблизиться к Йокогаме. Однако это была не единственная причина, по которой осенью 1984 года я бесцельно бродил по улицам. Сейчас я осознаю, что, возможно, чувствовал себя одиноким, потому что в кругу моего общения вообще недоставало женщин – чем старше я становился, тем отчетливее ощущал страх одиночества. Подсознательно я ждал, что, гуляя вот так по старым улицам этого приморского города, я встречу женщину – фантазия, порожденная прочитанными мной романами. Я был так молод тогда, что попросту не мог этого осознать. Кроме того, я всегда страшно завидовал своему другу. Митараи словно существовал вне рамок обыденности – ни отсутствие женщины, ни однообразная повседневность не волновали его; не было даже видимости того, что он тосковал по любви. Я мог дни напролет проводить в кресле, читая журналы или рисуя карикатуры, в то время как он спорил сам с собой о том, меняется ли вес волчка, если вращать его по часовой стрелке, а не против[1]. Или же посреди рассказа о пя́деницах[2], ползущих наперегонки по поверхности листа, он мог вдруг громко запеть непонятную песню на иностранном языке и удалиться к себе в комнату. Видя друга в таком состоянии, я стал еще глубже впадать в депрессию и все чаще слонялся по городу, не желая возвращаться домой. Однажды вечером, когда мой друг был занят уборкой, а я в одиночестве слушал музыку, зазвонил телефон. Звонки крайне редко предназначались мне, поэтому я сперва окликнул Митараи, чтобы тот поднял трубку, но он, похоже, не услышал, полностью поглощенный мытьем посуды после ужина. Я был вынужден подняться и ответить. – Алло, это дом господина Исиока? – вежливо спросил тихий женский голос. Меня обычно не называли по фамилии «Исиока». К осени 1984 года я написал только две книги о работе Митараи, но даже его имя было куда известнее моего. Честно говоря, и теперь по фамилии меня мало кто зовет, разве что мои редакторы да собеседники помладше. Кроме того, я никак не ожидал телефонного звонка. Что-то в этом женском голосе показалось мне странным, и я взволнованно задрожал. – Верно, – ответил я неуверенно. – Вы – Кадзуми Исиока? – спросила женщина. – Это я. Стоило мне ответить, как голос продолжил: – Я – ваша преданная поклонница. Хотела бы узнать, можем ли мы как-нибудь встретиться за чашкой чая… Ее слова меня осчастливили. – Что ж, премного благодарен. У меня сейчас довольно много работы с книгами – заказы на иллюстрации, которые нужно закончить на этой неделе, – но, возможно, на следующей неделе мы могли бы… В 1984 году я еще занимался иллюстрацией. – А мы не могли бы увидеться раньше? Мне неловко вас торопить… – Что ж, тогда в воскресенье… – А пораньше? – …в субботу… – …раньше? – …в пятницу? – Как насчет завтра? Мне очень неловко просить, но я как раз свободна завтра… – Нет, не стоит… Завтра? Ну хорошо. – Простите, пожалуйста! А в котором часу? – Когда вам будет удобно? Я был крайне взволнован предстоящей встречей с незнакомой женщиной. – Я встречусь с вами в любое время. Ее голос звучал спокойно, но настойчиво. – А где вы живете? – В Исэдзаки-тё. – Исэдзаки-тё? Это же совсем рядом! – Да, поэтому я читаю все ваши книги. И иллюстрации тоже люблю… – Благодарю. Тогда как насчет пяти часов вечера? Я прогуляюсь до Исэдзаки-тё. – Простите, но можно в три часа? – В три? Что ж… Наверное, да, могу. Куда мне подойти в три часа? – Господин Исиока, вы женаты? – Женат? Нет. – А дети? – Нет. Затем мы поговорили о зодиаке и прогнозах. Митараи немного обучил меня разным способам толкования гороскопов, поэтому по опыту я знал, что женщина, вероятно, будет рада поговорить о любом гадании. Она оказалась Скорпионом, и, сперва запутавшись в годе рождения, призналась, что родилась в конце 1951 года. Я повесил трубку в приподнятом настроении. Отправился на кухню, чтобы заварить чай, как будто желая налить и ей чашку. Впервые с самого моего рождения мне позвонила поклонница моих книг, моя поклонница! – Кто звонил? – спросил меня вытиравший посуду Митараи, когда я уже собирался ставить чайник на огонь. – Читательница. Призналась, что она – моя поклонница и хотела бы встретиться, – ответил я, будто пропев себе под нос. Митараи вытер руки и переспросил: – Хотела бы встретиться? Полчаса спустя он, совсем как англичанин, держа блюдце в левой руке и поднося чашку к губам правой, уточнил: – Значит, завтра? Я подтвердил и пересказал ему недавний телефонный разговор. Митараи поставил чайную чашку на стол и облокотился на спинку кресла. Он холодно смотрел на меня, нахмурившись и приподняв правую бровь. Его губы исказились в усмешке, правый уголок рта пополз вверх. Такое выражение лица я видел только у Митараи – всякий раз, когда он искренне считал собеседника идиотом. – Опыт – лучший учитель[3]. Поэтому, Исиока-кун, сейчас я, пожалуй, промолчу. Произнеся лишь это, он принялся обсуждать со мной недостатки системы здравоохранения – тему, волновавшую нас обоих. Хотя, признаюсь, я его не особенно слушал. * * * На следующий день я отправился к назначенному времени в кофейню в Исэдзаки-тё, на встречу с позвонившей мне женщиной. Обнаружив, что она еще не пришла, решил подождать ее, достав принесенный с собой журнал. Был ветреный и холодный вторник. Сквозь окно кафе я мог наблюдать за людьми, идущими по каменному тротуару у торгового центра Исэдзаки: их теплая одежда с длинными рукавами была наглухо застегнута, но они, похоже, все равно мерзли. После двадцати минут ожидания я решил несколько раз обойти небольшой торговый центр. Женщина упомянула, что видела мое лицо на обложке книги и сможет узнать меня, придя на встречу. – Простите, Исиока-сэнсэй[4]? – спустя полчаса ожидания раздался надо мной женский голос, и я поднял глаза от журнала. Передо мной стояла симпатичная пухленькая молодая женщина. Я поспешно поднялся, а она коротко поклонилась мне и села напротив. – Сэнсэй, вы выглядите намного моложе, чем на фотографии! У нее была светлая кожа и большие выразительные глаза, розовая помада и ямочки на щеках, появлявшиеся, стоило ей улыбнуться. – О, правда? – переспросил я.