– Ну, он – стопроцентный англичанин, образцовый британский джентльмен. Все по стрелочке, по правилам, сдержанный, но было сложно понять, что у него на уме, – ведь он мало говорил, с людьми сходился тяжело… Но был хорошим человеком. Мне он нравился. Он казался холодным, но был добрым. Высокий и всегда в идеально выглаженной одежде, вот такой. – Он говорил по-японски? – Нет, язык не знал. Вот и на родину вернулся по-английски – ни слова никому не сказав. И ведь как-то умудрился завести в Японии детей… – Чем он занимается сейчас? – Наверняка встретил счастливую старость где-нибудь в Англии. Страна, идеальная для пенсии. – Кем он был по профессии? Чем занимался на родине? – Отец, кажется, сначала был художником. Он прибыл в Японию вместе с Вооруженными силами США в сорок пятом году, заработав целое состояние с начала войны, благодаря моему деду, очень вовремя взявшемуся за производство боеприпасов. Кажется, в детстве я часто слышал, что он всегда восхищался Японией, ее культурой и женщинами. Уже приехав в Японию, он повстречал матушку в ресторане в Исэдзаки-тё и сразу женился – это была любовь с первого взгляда… С другой стороны, отец был дальновидным бизнесменом, поэтому решил побыстрее открыть школу для детей из семей расквартированных здесь экспедиционных войск. Ему понадобился участок под строительство, желательно неподалеку от центра Йокогамы. Земля здесь хорошая, но после войны ее удалось урвать за бесценок – владелец, кажется, погиб во время авианалета… Так вот, отец купил землю, построил школу и дом директора, где и поселился с матушкой. – Понятно. А как он справлялся с управлением школой? – Прекрасно справлялся. Студентов было много, поэтому работали без убытков. Преподаватели подобрались талантливые, репутация школы была отличной! – Почему школа внезапно закрылась в семидесятом году? – Отец попросту устал жить в Японии и захотел вернуться в Англию. Принял решение – и, кажется, сразу уехал. – Кажется? Вы не провожали его в аэропорт? – Его отъезд выпал на мои студенческие годы. Я тогда учился в университете в Сэндае, брат жил в Токио, а сестру госпитализировали с туберкулезной инфекцией. Приехав на каникулы домой, я спросил у матери, куда он подевался, и она сказала, что отец вернулся в Англию, вот и всё. Тогда я удивился, конечно, но сейчас не вижу в этом ничего необычного – отец был не из тех людей, кто близок с собственными детьми. Кажется, Зибольд[48] как-то сказал, что дальневосточные страны – что-то вроде игровой площадки для европейских мужчин. Приехать в далекую Японию, пожить с гейшей, сделать ей детей – не о таком ли приключении мечтают все мужчины?.. Да, он поступил безответственно, но, уехав из дома, оставил семье все имущество. Нам было все равно, мы ни в чем не испытывали нужды. Матушка, кажется, и не вспоминает о нем – ни разу не намекнула, что хочет встретиться с ним или поехать в Англию. Думаю, она просто рада, что не пришлось до конца жизни работать в том ресторане в Исэдзаки-тё. – Неужели можно так просто развестись и сразу же покинуть страну? Не будет ли проблем с регистрацией? – спросил я. Юдзуру отрицательно покачал головой. – Я точно не знаю, но, кажется, у них там не ведут посемейные списки – семья в Японии попросту не считается. Даже доказать наше родство будет нелегко. Так что, наверное, это все отцовская кровь виновата – из-за нее я до сих пор не остепенился. – И Юдзуру пронзительно засмеялся. Ноги сами привели нас к камфорному лавру. Нас тотчас накрыло громким шелестом листьев, накатившим, словно то и дело набегающие на берег волны. Я невольно посмотрел вверх. Митараи тоже смотрел в небо. В лучах закатного солнца темная крона дерева нависала над нами мрачной тучей. Меня охватил ужас от мысли, что на дереве могло притаиться нечто зловещее. Но, к счастью, в кроне ничего не было. 3 Подойдя ближе к гранитным столбам у ворот, я заметил, что висячий замок исчез, защелка отодвинута, а ворота приоткрыты в сторону сада. Должно быть, дочь Тэруо Миюки уже вернулась из школы. – О, какой чудесный сад! – сказанные Митараи слова больше походили на лесть. Придомовая территория, на которую мы до этого могли посмотреть только из-за ворот, действительно выглядела как ботанический сад. В воздухе стоял неповторимый аромат редких растений. Сад оказался больше, чем я представлял. От самых ворот до увитых плющом стен здания в западном стиле шла узкая каменная дорожка, окруженная густыми насаждениями. Справа высокие деревья росли так плотно, что их нависающие ветви превращали дорожку в тоннель, петляющий сквозь темные заросли. Тоннели в саду тоже были. Окрашенные в белый цвет металлические полукруглые каркасы были до самого верха увиты виноградом и цветущими плетистыми розами. Между деревьями нашлось даже пространство для газона и небольшого пруда. Повсюду были расставлены каменные статуи; я заметил солнечные часы. Сад нельзя было назвать скучным – над ним явно потрудился настоящий мастер, вдохновившийся работами Моне или Ренуара. Листья деревьев разом задрожали на ветру, усилившемся с приходом сумерек, словно приветствуя нас своим шелестом. Раздувшиеся ветви походили на вздыбившую шерсть кошку, с недовольным шипением встречающую непрошеных гостей. Наслушавшись историй о камфорном лавре, растущем позади этого дома, я начал было думать, что растения и правда способны выражать эмоции, подобно людям. Мы прошли мимо деревьев ко входу в дом по узкой каменной дорожке, похожей на мощеные улочки европейских городов. Теперь, когда Марико Мори вернулась домой, мы передвигались быстрее. – Эти каменные дорожки были проложены до войны? – спросил Митараи. – Нет, кажется, отец специально вызывал мастера из Англии. – Ого. – Он облагородил и сад, и сам дом; все это стоило больших денег. Но я тогда еще не родился, так что всего не знаю. С моего рождения здесь ничего не меняли. Мы постепенно приближались к дому в европейском стиле – с наступлением сумерек он выглядел еще загадочнее. Старинное здание с выкрашенными в белый цвет стенами, большей частью покрытыми виноградной лозой с пышными листьями, все больше напоминало дом с привидениями. Я и представить себе не мог, что подобный дом может встретиться мне в родной Йокогаме – его словно поместили сюда, выкрав из далекой страны. Солнце еще не село, но окна первого этажа уже наполнились желтоватым светом. Петуха на крыше по-прежнему не было, только телевизионная антенна и по три трубы дымохода на каждом торце крыши, совсем как сятихоко. На одной из сторон виднелся небольшой пьедестал из цемента, где, вероятно, раньше и находилась статуя петуха, хлопавшего крыльями. – Земля здесь выглядит так, словно ее посыпали серебряной пудрой, – заметил Митараи. Еще из-за ворот мы обратили внимание на серебряный порошок на участках земли по обочинам дорожки. – Кажется, это осталось со времен стекольного завода. Похоже, какие-то химические вещества, долгое время применявшиеся для производства стекла, по какой-то причине осели в почве, поэтому так вышло, – ответил Юдзуру. Со стороны металлических ворот слегка накренившееся здание в европейском стиле благодаря своей форме походило на морского ската. Главный вход выделялся двумя величественными колоннами, по бокам от него были неприметные узкие двери, выкрашенные в белый цвет, – они выдавали преклонный возраст здания. – Прошу, – сказал Юдзуру, поднявшись по двум каменным ступенькам и направившись к входной двери. – Подождите, пожалуйста, – ответил Митараи. – Позвольте мне сперва взглянуть на тот самый камфорный лавр. – А, лавр, – спокойно повторил Юдзуру и повернулся: – Тогда вам сюда. Тэруо тем временем прошел в дом не оглядываясь. Мы втроем проследовали вдоль стены дома по направлению к камфорному лавру. Ветер усилился, заставляя трепетать бесчисленные виноградные листья, покрывавшие дом. Солнце практически село, на смену ему пришел туман. Приближаясь к углу дома, я все отчетливее слышал бешеный стук своего сердца – я вот-вот должен был увидеть лавр, убивший и съевший человека. Мы завернули за угол здания, борясь с накатившим волнением. Я перевел дыхание. – Ооо… – вырвалось из моего горла. Больше всего меня испугало не само дерево, а земля под ним. Казалось, что на земле позади дома извиваются бесчисленные змеи. Подобное ужасающее зрелище любого заставит остолбенеть от страха! Стоило присмотреться получше, и становилось понятно, что это были замысловатые корни огромного дерева, заполнившие весь задний двор. Между похожими на кровеносные сосуды волнистыми корнями густо рос папоротник. Задержав дыхание, я внимательно рассматривал загадочный пейзаж, и постепенно он перестал быть столь пугающим. Ужасные – на первый взгляд живые – змеи у наших ног на самом деле не двигались. Но стоило мне медленно поднять взгляд от влажной земли под нашими ногами, как я снова удивленно протянул: – Ого-оо… Это и было то самое дерево? Все, как я себе представлял! Казалось, узловатый ствол гигантского дерева на самом деле был вырублен из камня. Перед нами возвышалась огромная черная скала, занявшая бо́льшую часть заднего двора. – Это потрясающе… – наконец произнес я. Мне было страшно подходить ближе. В древности считалось, что в больших деревьях обитают боги и духи. Подобные священные деревья[49] можно встретить по всей Японии. Я наконец понял, за что их обычно почитают, – камфорный лавр выглядел поистине величественно! Громадный толстый ствол с узлами и шишками, похожими на сжатые кулаки, напоминал свирепое животное. Я боролся с желанием опуститься перед ним на колени. Толщина ствола казалась невозможной: даже взявшись за руки, мы втроем все равно не смогли бы его обхватить. Впервые в жизни я видел настолько удивительный экземпляр. – В самом толстом месте у корней он достигает двадцати метров в обхвате, – уточнил Юдзуру. – Удивлены? Еще до войны власти префектуры Канагава признали его памятником природы. Вероятно, это самый большой камфорный лавр в Японии и точно самое большое и старое дерево всего региона Канто. – Сколько лет этому лавру? – спросил Митараи, не скрывая своего удивления. Он медленно приближался к дереву, осторожно переступая через его многочисленные корни. – Сюда приезжал чиновник, чтобы провести осмотр. По его словам, возраст дерева – где-то две тысячи лет! – Две тысячи?! – Митараи округлил глаза. – С незапамятных времен он наблюдал за историей человечества и по сей день остается здесь… – Действительно! Сменялись эпохи – Дзёмон, Яёи, Нара, Хэйан, Камакура, Муромати, Сэнгоку… это дерево живет очень долго. Дерево, которому две тысячи лет, – это не просто редкость, это загадка! Из-за этого редкого дерева в нашем дворе я очень много узнал о растениях в целом. Я написал много статей и даже всерьез задумывался о том, чтобы заниматься ботаникой. – А его размеры вы, должно быть, знаете наизусть? – спросил Митараи. – Конечно знаю. Высота дерева – около двадцати шести метров, ширина кроны с востока на запад – двадцать шесть метров, с севера на юг – тридцать один. Верхние ветви и ствол увиты разными растениями, в основном паразитами, – например, чешуекучником, бирючиной японской, сумахом сочным, восковым плющом, смолосемянником, японским перцем Зантоксилум и другими, – продолжил свою экскурсию Юдзуру. Я никак не мог прийти в себя. Никогда и представить себе не мог, что дерево может вырасти до таких размеров! Казалось, ствол лавра – это застывшая лава, извергнутая из разлома в земле под ним. Или грибовидное облако от атомного взрыва. Еще он был похож на столб черного дыма, поднимающийся от пожара на нефтехранилище. Ужасный, раздувшийся ствол был будто до краев наполнен таинственной силой, непостижимой для простых смертных вроде нас. Дерево было действительно пугающим. Могучий лавр с огромными шишками вовсе нельзя было назвать приятным на вид. От поднимавшегося на высоту в несколько десятков метров ствола отходило множество ветвей – толстых и тонких, извивавшихся во все стороны. С толстых ветвей свисало нечто похожее на сталактиты или сосульки – они, конечно же, тоже были частью дерева. Верхняя часть ствола действительно была приплюснута, а пасть с зазубринами по краям распахнута. Я сразу вспомнил рассказ владельца магазина игрушек у подножия холма и внимательно осмотрел ствол в поисках второго отверстия в складках коры. Оно было похоже на распахнутый в ужасном крике рот. Чем дольше я на него смотрел, тем больше участок вокруг него казался мне похожим на человеческое лицо. Казалось, я был готов признать, что, прислушавшись к дереву, можно расслышать плач заточенных в нем бесчисленных душ. Необыкновенное дерево! Даже просто стоя рядом с этим гигантским лавром, я ощущал его безмолвное давление на своих плечах. Скрученный и изгибающийся ствол хотелось назвать уродливым. Казалось, его изгибы символизируют собой все зло, что есть в этом мире. С того момента, как зашел за угол дома в западном стиле, я словно попал в другое измерение – таинственное, странное. Ветер затих. С наступлением сумерек густой туман постепенно окутывал нас и этот гигантский лавр. Я старался побороть ощущение, что все мое тело сковало холодными цепями.