– Именно об этом я и подумала, – кивнула Нина. – Его совершенно не интересовала сексуальная сторона преступления. Поэтому я сильно сомневаюсь, что он мог бы убить взрослую женщину, она была ему неинтересна. Если это вообще «он»! Прозвучит чудовищно, но иногда такую извращенную ненависть к детям проявляют женщины. Я слишком мало знаю об этом человеке, чтобы сказать вам больше. – Да и мы тебе паспорт не предъявим. Но главное: прямо сейчас он опасен или нет? Нина задумалась, просчитывая все варианты. Это давалось ей труднее, чем раньше: мысли ползли непривычно медленно, путались, терялись. Она решила, что устала, и не придала этому большого значения. – Нет, рискну предположить, что он не опасен для живых детей. Он наверняка немало заплатил за эту постановку. Он осознает в себе ярость и боится ее, потому и ищет такие способы ее выпустить. Сейчас он это сделал и на некоторое время успокоится. Но что будет дальше – большой вопрос! – Спасибо, Нина. Признательны. Они хотели сказать что-то еще, и это было видно. Наверняка про вино. Или что она сегодня плохо выглядит – подумаешь, голову помыть не успела! Нина не собиралась терпеть ни то, ни другое, она выпроводила близнецов за дверь, сославшись на то, что у нее скоро клиент. Клиента не было. Точнее, был, но не сейчас, а сейчас образовалось «окно», потому что визит отменили… Их в последнее время отменяли все чаще. Нина запрещала себе думать о том, почему это происходит. Вот и как с таким справляться без «обезболивающего»? Она не собиралась отказываться от уже привычных бокалов вина, но и пить больше не собиралась. Вот же, все под контролем! Однако скоро Захар в очередной раз проявил себя, и стало совсем плохо. Печальная весть пришла не от него, нет. Еще бы! Он не любит признаваться в своих грехах, ему куда приятнее петь себе дифирамбы и срывать аплодисменты. А если он накосячил, он попытается это скрыть. Так что правду Нина узнала от своей подруги. Ей на телефон пришли фотографии – кто-то снял на мобильный несколько глянцево блестящих страниц книги. И на этих страницах был изображен маленький голый мальчик. Ее сын. Ее Никита. Подруга еще не успела напечатать пояснение, как Нина все поняла. Разговор об этом состоялся еще осенью – и завершился очередным грандиозным скандалом, от которого у соседей сверху наверняка подпрыгивала крышечка на чайнике, а у соседей снизу и вовсе люстры взрывались. Захару предложили поучаствовать в международном проекте, посвященном помощи детям-инвалидам. На словах это звучало красиво, а если вкопаться в суть, вылезали весьма неприятные детали. Детей для этого проекта предполагалось фотографировать «такими, как есть» – без одежды, без декораций, просто на фоне серого полотна, обнажая все изменения тел. Нине эта затея сразу же не понравилась. Во-первых, Никита не нуждался ни в какой спонсорской помощи, семья могла дать ему все, что нужно. Во-вторых, идея раздеть маленького человека, выставить его на всеобщее обозрение вот таким беззащитным была не такой уж благородной. Кто будет смотреть на эти фотографии? С какими намерениями? Будет он жалеть Никиту – или испытает нечто совершенно другое? Ведь по этому ребенку не видно, что он болен, на фото просто очень красивый маленький мальчик! Захар тогда верещал, что она губит его международную карьеру – как будто можно загубить то, чего нет! Но под конец он вроде как смирился и признал ее правоту, хотя Нине это стоило бесчисленного множества сожженных нервов и крика до боли в горле. Ей казалось, что вопрос закрыт. И вот выясняется, что Захар попросту затаился. Он выждал момент, когда ее не будет дома – это несложно, она ведь работает, в отличие от него. Он сам вывез сына на съемку, отправил фотографии организаторам, книга-каталог напечатана, и ничего уже не исправишь. Возможно, на то и был расчет: Захар ожидал, что она примет неизбежное и угомонится. Как бы не так! Не помня себя, Нина покинула кабинет, ей хватило здравого смысла лишь на то, чтобы запереть дверь, звонить клиентам и отменять те немногие встречи, что еще остались, не было сил. Ей нужно было как можно скорее увидеть Захара. А увидев его, она сделала то, чего не делала никогда: она набросилась на него. Нина не до конца понимала, что происходит, перед глазами стояли те проклятые фотографии. Она кричала, плакала, нападала снова и снова, как бешеная кошка. Захар сначала растерялся, да и большой силой он не отличался, поэтому Нина сумела оставить на его щеках глубокие кровавые царапины. Однако он наконец сумел вырваться, он отшвырнул ее от себя с такой силой, что она ударилась о стену. У Нины ненадолго помутнело в глазах, и Захар воспользовался этим, чтобы удрать. Выяснять отношения он не собирался и виноватым себя не считал. Вполне возможно, он отправился снимать побои – это было бы логично для него! Она же кое-как поднялась и направилась на кухню. Из своей комнаты высунулась Ася и испуганно спросила: – Мама, что происходит? – Иди к себе! – рявкнула Нина. – Делай уроки, а можешь идти гулять со своей любимой Александрой, мне уже все равно! – Мама… – Не лезь, я сказала! Где-то совсем близко рыдал перепуганный Никита, но Нину больше не волновало даже это. Она кое-как добралась до кухни, достала те самые бутылки вина, которые пообещала себе опустошать медленно, бокал за бокалом. Сейчас все это стало неважным. Она даже на бокалы не разменивалась, пила большими глотками прямо из горла. Боль постепенно уходила – и мир, этот ненавистный мир, который в последнее время издевался над ней, растворялся. Нине становилось тепло и хорошо. Она уже не слышала ни плача, ни воплей. Можно было ни о чем не думать и не тревожиться. Она как будто оказалась в уютном коконе своего тела: не важно, что происходит за его пределами, важно, что ей легко сейчас. Нет чувства времени и пространства – да и не надо! Память тоже заберите. Пусть будет только покой. А потом покой вдруг разлетелся вдребезги, как стекло, по которому ударили кувалдой – потому что пришла боль. Словно кувалдой ударили как раз по Нине. Она даже не почувствовала, куда – куда-то в центр туловища, кажется, и оттуда боль волнами расползалась повсюду, по каждой клеточке ее тела. Мир, от которого она пряталась непонятно сколько, вернулся – но не ее любимой кухней, а фаянсовой белизной унитаза, над которым ее выворачивало наизнанку. – Закончила? – поинтересовался холодный голос рядом с ней. Голос был знакомый, но у Нины так болела голова, что она не могла вспомнить, кто это. Ответа от нее и не ожидали. Кто-то бесцеремонно схватил ее за волосы, перетащил от унитаза к ванной, и Нина почувствовала, как ей на голову полились ледяные струи воды. Это усиливало боль – но это же отрезвляло. Целую вечность спустя она пришла в себя настолько, что сумела крикнуть: – Хватит! Не надо! Вот тогда ее отпустили, позволили замереть на полу ванной, пытаясь отдышаться. Нина сумела кое-как повернуть голову в сторону своего мучителя и обнаружила, что за ней наблюдает Александра. Только это была не та Сашка, которую она нянчила в детстве, и даже не непонятная, но смирная Александра, которая вдруг вернулась в их жизнь. Это было нечто другое… хищное и опасное, напрочь лишенное симпатии к своей жертве. В какой-то безумный момент Нине показалось, что рядом с ней стоит дикая кошка, непостижимым образом принявшая облик ее сестры. Она только кажется разумной и цивилизованной, секунда – и она порвет свою жертву на кровавые лоскуты. – Что происходит?.. – с трудом произнесла Нина. – Нет. – Что – нет? – Сейчас ты не в состоянии обсуждать это. Нужно сначала привести тебя в человеческий вид, а потом говорить, как с человеком. Александра помогла ей добраться из ванной на кухню, швырнула полотенце, но заботы в этом не было, только необходимость. Затем сестра заставила Нину выпить пару таблеток, хотя пить не хотелось, измучанный желудок протестовал сейчас против всего. Но кто будет спорить с дикой кошкой? Где-то через полчаса Нина пришла в себя достаточно, чтобы говорить, и вот тогда накатил стыд. Жгучий, абсолютный, болезненный. До нее дошло, что пить она начала еще вчера днем, а сейчас уже утро следующего дня, и она совершенно не помнит, что было в эти часы, что она делала, говорила. Как опозорила себя. В квартире было тихо – до дрожи, до болезненно замершего сердца. Утих плач Никиты, из комнаты Аси не доносилось ни звука. Это была неправильно… – Где мои дети? – Спохватилась наконец! Господи, Нина, я понимаю, что тебе могло быть плохо. Я даже догадываюсь, из-за чего – точнее, из-за кого! Но ты не могла подумать, как этот твой алкозагул повлияет на них? Что они увидят? – Где они? Потом можешь мне морали читать, сначала скажи, куда ты их дела! Они в порядке? – Ян повез их к Пашке с Жанной, они пока поживут там. Не бойся, Пашке мы не скажем правду, он будет считать, что у тебя грипп. Но в твоих же интересах этот грипп вылечить, сестренка. Потому что даже сейчас я не могу сказать, что твои дети в порядке после того, что они увидели! Отлично. Она никак не могла найти способ вернуть любовь дочери после того случая в декабре, а теперь стало только хуже! Нина почувствовала, как с глаз сорвались первые горячие слезы – и остановить их никак не получалось. Александра эти слезы тоже заметила и наконец сменила гнев на милость. Она села рядом с сестрой и осторожно обняла за плечи. – Ну же, Нинка, что случилось? Мне-то ты можешь рассказать! И Нина действительно рассказала все – без исключения. Про свои сомнения, давнее чувство вины и затаенные страхи, которых с годами становилось все больше. Про ревность, вроде как глупую, но кислотную, не поддающуюся никаким доводам разума. Про Захара, который ее конкретно достал, которого она не то что не любит – терпеть не может. Но он стал неотъемлемой частью ее жизни, пророс в нее корнями, переплелся с ней так плотно, что вырывать слишком больно. А он это осознает и гадит, гадит, гадит. И выхода нет, просвета тоже нет, все стало слишком запутанным! Она просто хотела спрятаться. – А в итоге запугала собственных детей, – вздохнула Александра. – Это они тебя вызвали? – Ася. Она мне позвонила. Ася и правда испугалась неожиданного срыва матери. Она надеялась, что все образуется, пройдет само собой. Но Нина впервые в жизни упилась до неадекватного состояния, а Захар по отработанной уже методике исчез, не собираясь брать на себя ответственность за детей. Понятное дело, Асе было страшно. Мама, которую она любила несмотря ни на что, вдруг превратилась в незнакомое, невразумительно мычащее существо. Она сделала то, что на ее месте сделала бы любая четырнадцатилетняя девочка: она обратилась за помощью к старшей подруге. Близнецы, в свою очередь, еще при обсуждении фотографий почуяли неладное. Звонок Аси все равно стал для Александры неожиданностью – но не шоком. Поэтому близнецы бросили все и отправились к старшей сестре. Ян порывался сразу тащить Нину в больницу, но Александра отговорила его. Она поручила ему детей, а Ниной занялась сама. – Я не буду говорить тебе, что все на самом деле не так страшно. Все хреново, – признала Александра. – Но не безнадежно. – Они это видели. Ничего уже не исправить. – Ну да, видели. Но насчет «не исправить» ты погорячилась. Ты их мать, Нина, и это для них намного важнее, чем дружба со мной или с Яном. Ты зря ревнуешь. Понятно, что вот прямо сейчас я играю большую и яркую роль в жизни Аси. Но разве это так плохо? Ты думай вот о чем. Без меня она вполне может прожить. Без тебя – вряд ли. Ты можешь своим детям хотя бы мать нормальную обеспечить, если уж в отцы им выбрала хохлатого дятла? Нина бросила тяжелый взгляд на пустые бутылки, разбросанные на полу. – Это будет трудно. Кажется, я оказалась глубже, чем думала. – Это да, – согласилась Александра. – Но то, что ты это видишь, уже плюс. Ты справишься, я знаю. Я на твоей стороне, клянусь. Я тебя ни в чем не виню, потому что. Черт, да я сама побывала на таком дне, что уже никого не могу осуждать! Но выплыла же как-то. Я уже сейчас могу поклясться тебе, что не буду относиться к тебе хуже, когда все закончится. – Это ты. А Ян и Паша? Они не будут так милосердны! – Ну, допустим, к Яну я найду подход. Да, сейчас он судит ситуацию категоричней, чем я. Но он очень-очень тебя любит, и это в конце концов станет главным. А нежную Пашину психику мы и вовсе убережем от ненужных ему знаний. – Саша, я разрушила все. Мой бизнес, отношения с Захаром. – Подбирай слова правильно: не «разрушила отношения с Захаром», а «избавилась от вредоносного паразита». Что же до бизнеса, тот тут ситуацию исправить куда проще, чем вылечиться. Будем двигаться маленькими шажочками, и скоро станет легче, вот увидишь! Перед ней сидела та самая Александра, которую она совсем недавно отвергла – а четырнадцать лет назад предала. Сидела тут и делала для Нины то, что Нина должна была сделать для нее. Изменить это уже не получится, но если принять, то станет легче. Нина подалась вперед, крепко обняла ее и расплакалась на плече у своей младшей сестры, как маленькая девочка. Она не плакала вот так, навзрыд, беспомощно и честно, уже давно. Пожалуй, целых четырнадцать лет. Глава 8 Ян до сих пор не мог до конца поверить, что это действительно случилось – что Нина совершила такую глупость! Нина, которая всегда считалась самой спокойной и разумной из Эйлеров… Каждый раз, вспоминая, в каком виде он застал ее в квартире, Ян испытывал бессильный злой стыд. Понятно, что все это сводится к ее то уходящему, то приходящему сожителю. Так разве это открытие? Разве нынешний поступок Захарки стал откровением для кого-то, кроме Нины? С этим типом достаточно пообщаться пять минут, чтобы понять: пользы от него не будет никогда и ни в чем. Причем ясно это было с самого начала, годы ничего не изменили. Но Нина упорно цеплялась непонятно за какие иллюзии, изучала его, пыталась воспитывать. А смысл? Не нужно четырнадцать лет жевать кусок конского навоза, чтобы догадаться, что это не арахисовая халва!