«Пр». Теперь у меня возник вопрос, но связанные с ним эмоции бушевали, и мне потребовалось время, чтобы связать свои слова воедино. «Ты все еще хочешь, чтобы мы были вместе?» Я долго набирал эти слова, прежде чем отправить, но ответ Джереми был очень быстрым. «Д». Затем, после короткой паузы: «А т?» В моей груди щемило, пока я пытался быть достаточно храбрым, чтобы отправить эти слова, а теперь в ней были теплота и счастье. «Да, я хочу быть твоим парнем. Больше, чем когда-либо». «С». Минуту я напевал, чувствуя себя счастливым, наслаждающимся счастьем от того, что Джереми все еще хочет быть со мной. Но я быстро пришел в себя. Это Джереми нужно почувствовать себя лучше. «Я беспокоюсь, что они не позволят мне увидеться с тобой прямо сейчас, но не волнуйся. Я буду настаивать, пока не добьюсь своего. Я умею быть настойчивым». «Не. С.». Я раскачивался и напевал, набираясь храбрости для следующего вопроса. «Могу ли я быть настойчивым с твоей мамой?» Он помолчал, а потом написал: «Янз». Это сокращение для «я не знаю». «Не думаю, что твоя мать любит меня. И это меня расстраивает. Я практикую свои социальные навыки всякий раз, прежде чем прийти к тебе, но она корчит неприятные мне гримасы. Что я делаю не так?» Прошло много времени, прежде чем Джереми ответил. «Мама хочет чтобы все были норм особ я». Мне бы хотелось, чтобы он использовал знаки препинания, чтобы я мог его понять. «Ты хотел сказать, что твоя мама хочет, чтобы все были нормальными, особенно ты?» Когда он прислал еще одно «Д», я помотал головой и покачался, прежде чем ответить. «Джереми, нет такого понятия, как «нормальный». Со стороны твоей матери неправильно говорить «быть нормальным». У меня аутизм. У моей тети тоже аутизм. У моего папы непереносимость лактозы. Ноги моей матери на целый размер отличаются друг от друга, а рукава в её одежде всегда ей коротки. Все люди разные. Все в этом мире отличаются друг от друга, так как кто-то может быть «нормальным»?» Я боялся, что он напишет «Вс» или «Х», но после долгой паузы он ответил. «Моя мама верит в нормальность и то, что я не могу быть таким, расстраивает меня». Я пытался придумать ответ, но он написал снова. «Иногда я хочу убить себя, много раз я пытался». Я стал громко мычать, и мне пришлось махать своими руками, прежде чем я смог писать снова. «Джереми, меня расстраивает, когда ты говоришь подобные вещи. Пожалуйста, больше не пытайся себя убить, я этого не вынесу. Если ты убьешь себя, ты больше не будешь жить». «Иногда жить намного труднее». Он сказал странную вещь. Я попытался осмыслить его слова, но они не имели смысла. Как это, жить труднее? Все, что ему нужно было делать, продолжать дышать и есть не слишком горячую и холодную пищу. Или он ограничен и в этом? «Извини, Джереми. Думаю, что я не понимаю, что ты имеешь в виду. Как это, жить труднее?» Ответ вновь занял у него много времени, поэтому я напевал и раскачивался, пока ждал его. Когда пришло его сообщение, я заставил себя читать медленно и внимательно, чтобы понять. «Мои эмоции переполняют меня, мне трудно их удержать. Они прогибают меня, делают меня неуклюжим, усталым и разбитым. Иногда мне кажется, что я все еще держу ведро с водой, но пытаюсь держать океан, а это очень трудно. Порой я думаю, что предпочел бы не держать мой океан, даже если это означает, что я больше не буду жить». Громко напевая, я качался. Я формировал руками знаки и хлопал, прежде чем смог напечатать ответ. Это еще одна хорошая черта Джереми. Он использует метафоры, которые я могу понять. Я ответил: «Аутизм для меня, как океан. Меня подавляют мелочи, чувства, прикосновения. Все остальные могут читать по лицам, я не могу. Все остальные могут смотреть людям в глаза, я — нет. Только аутисты должны учиться распознавать эмоции на лицах, чтобы понять, что люди имеют в виду. Когда ты аутист, все ведут себя так, будто ты недочеловек. Я злюсь на свою семью за то, что они говорили, что я нормальный, но, когда я рассказал им, что я твой парень, они сказали, что я не могу им быть. Получается, что они врали, и я — недочеловек». Меня переполняла ярость, но я откинул её на задний план. Я хотел не сердиться, а продолжить разговаривать с Джереми. «Это мой океан! Я притворяюсь похожим на остальных людей, насколько могу, чтобы они не видели во мне подобие робота. Я не робот. Я живой, и чувства у меня такие же, как у всех. И я хочу, чтобы у меня был парень. Только мой океан не хочет моей смерти. Он хочет, чтобы я боролся. Джереми, я хочу, чтобы и ты боролся. Я хочу, чтобы мы держали наши океаны вместе». Я дал ему время прочитать смс, ведь я много написал. Я перечитал то, что он говорил об океанах, и что я ответил ему. Может я не всегда понимаю аналогии, но эта мне понравилась. В ней был смысл. Мой аутизм не мокрый, и в нем нет рыбы, но он огромен и неудержим, да и большинство людей думает, что с этим сложно справиться. Мне кажется, что с депрессией та же история. Я попытался представить себе ведро, достаточно большое, чтобы вместить в себя океаны, и понял, что это ведро — Земля. Это означает, что мы с Джереми пытаемся удержать целую планету воды. Это несправедливо, но папа говорит, что такова жизнь. Джереми ответил мне снова: «Если время будет совсем неудачным, я напишу «Х» и отвечу позже. И если уже я напишу тебе не вовремя или когда тебе нужно отдохнуть, ты тоже используешь «Х». Такой план тебе подходит, Джереми?» «Д. С.». А затем он прислал знак <3. Сначала я грешил на математику, а потом вспомнил, что это был код для бокового сердца. Оно должно было быть правильной стороной вверх, если бы это была смайл-картинка, но они не были установлены в его телефоне. Я смеялся и напевал, когда отправлял ему сердце в ответ. Неделя после того, как миссис Сэмсон застала нас с Джереми, была очень напряженной. Я носил свою футболку с Далеком17 не снимая, и вынужден был стирать её каждый вечер. Если вы носите одну и ту же футболку два дня подряд, люди буду говорить, что от вас плохо пахнет. В нашем доме каждый имел право носить футболку с Далеком, потому что все ссорились. Мама и Алтея ссорились со мной, ссорились друг с другом. Папа ссорился с ними и вытаскивал меня из дома поесть мороженого, которого я за эту неделю съел столько, что начал его ненавидеть. Потом мы перешли на просмотр «Братьев Блюз», от которого мой животик не страдал расстройством. Я любил моего отца и до этой недели, но из-за того, что он продолжал защищать меня перед мамой и Алтеей, я стал его любить еще больше. Когда я жаловался, что они несправедливы ко мне, он соглашался. — Как ты мог, Даг?! — возмутилась мама, а Алтея сверлила папу глазами, но он покачал пальцем перед их лицами. — Вы не можете сказать ему, что он нормальный, такой же, как и все, а потом вести себя с ним, будто бы он умственно отсталый. Обычно, когда папа произносит эти слова, я говорю ему, что он должен прекратить так говорить, но у него было такое красное лицо, что мне показалось это не лучшим временем, чтобы его перебивать. Но я сказал ему, что он должен прекратить использовать эти слова, когда мы смотрели фильм, а папа засмеялся и щелкнул меня по носу. Джереми и я переписывались, но отвечал он не всегда, и могу сказать, что с каждым днем ему становилось все грустнее. Он говорил, что я все еще не могу приходить к нему домой, да и моя мама тоже не позволила бы к нему пойти. Даже мой отец сказал «нет». Только с моей встречи с доктором Нортом все начало налаживаться. Доктор Норт не только врач, но еще и социальный работник. Сначала он работал врачом психиатром, а потом решил получить степень в области социальной работы, потому что думал, что эта работа важнее работы психиатра. Он долгое время был моим лечащим врачом. Когда я был маленьким, мы не жили с ним в одном городе, но, когда пришло время выбирать, в какую школу мне идти, мама узнала, что доктор Норт работает в больнице Эймса, и мы решили, что это идеальный вариант. Мама говорит, что большинство врачей в больнице называют его чокнутым старым хиппи, но, произнося это, она улыбается. Похоже, ей нравятся чокнутые старые хиппи. И мне очень нравился доктор Норт. Видимо, я тоже полюбил чокнутых старых хиппи. Я посещал доктора Норта каждые шесть недель. Мне нравилось с ним беседовать, это была хорошая перезагрузка для моего мозга. Будто в машине меняли масло, вот только мы не обменивались жидкостями. Это было бы мерзко. Мой крайний визит к нему был назначен перед Днем поминовения, поэтому у меня накопилось много тем для беседы с ним. Я рассказал ему о том, как репетировал свои социальные навыки для встречи, и насколько удачно все вышло. Я рассказал про депрессию Джереми (насколько все было плохо). Рассказал о том, как я помог ему убраться в его комнате и о нашем поцелуе. А потом дошло и до миссис Сэмсон, мамы, Алтеи и папы с его руганью. А также до того, что я все еще не могу увидеться с Джереми. Я говорил так быстро, что ему пришлось дважды сделать мне замечание, чтобы я говорил медленнее и разборчивее, он не понимал меня, а я все это время продолжал тараторить и размахивать руками. При докторе Норте было можно размахивать руками. Он говорил, что его кабинет — зона свободного выплеска энергии. — Каждую ночь мы обменивались эсэмэсками или картинками, но это не то. Я не мог поцеловать его эсэмэской. Я знал значение «Х» и «О», но вместе они портили весь код. Доктор спросил меня про код, и мне пришлось ему все объяснить. — Но теперь Джереми постоянно использует код и редко использует заглавные буквы. Три из четырех его смс я вынужден перепечатать с соблюдением пунктуации и грамматики, чтобы убедиться, что я понял его мысли. Да, и еще, мы долго не разговаривали. Я не могу с ним увидеться из-за его матери, убежденной, что Джереми должен быть «нормальным». Он не может быть нормальным. Даже если понятие «нормальный» существует, у Джереми серьезная депрессия. Но у него нет каких-то особых привычек или знаков, или других методов избавления от нее. А сейчас его мама просто вбивает в его голову, что он должен быть нормальным, и они оба расстроены. И это меня очень злит. Я хочу видеть Джереми, а Джереми хочет видеть меня. Ему восемнадцать, а мне девятнадцать. Мы можем все, что нам угодно. Мы же взрослые люди. Доктор Норт хороший слушатель. Он сидел на месте, пока я все это высказывал, а когда я прекратил, он поднял на секунду бороду, чтобы убедиться, что я закончил. — Это серьезная ситуация, Эммет. Я понимаю, как это тебя огорчает. Могу ли я сказать тебе, что ты хорошо потрудился, сдерживая свои эмоции во время всего этого? Смею предположить, что ты сдерживался лучше большинства взрослых, которые присутствуют в твоей жизни. Доктор Норт всегда так делал, спрашивал, может ли он сказать мне что-то приятное. Это всегда заставляло меня смеяться. — Да, вы можете мне это сказать. — Ты проделал очень хорошую работу, Эммет. Превосходную работу. И отличные советы, которые ты дал своему другу… — Моему парню, — перебивать невежливо, но я устал повторять кому бы то ни было, что мы были парой. — Прости. Ты дал своему парню столько полезных советов по способам его адаптации. Я надеюсь, ты гордишься тем, что ты для него такой хороший парень и друг. Я улыбнулся. — Я действительно горжусь. Спасибо.