Я протянул Боре флешку. – Давай послушаем. Вскоре раздался голос Никиты. – Вы кого-то встретили, произошел неприятный разговор? – Я главный режиссер и совладелец кино-объединения «Литстарс», мы снимаем телесериалы по заказам разных каналов, – произнес баритон, – их сейчас очень много. С актерами, режиссерами, техработниками проблем нет. Таких людей много! Беда со сценариями. Чтобы найти хороший, который зацепит зрителя, надо перелопатить кучу дерьма, а самотеком мало хорошего приходит. Нет, полно текстов, они падают на электронку, работает большой отдел, там просматривают синопсисы, но, увы, однотипные работы. Приходится обращаться к известным авторам, но не все готовы писать на заказ. Уже год уламываю Смолякову, упрашиваю, деньги хорошие предлагаю. Она отказывается, времени нет и не желает работать по чужой идее. На днях прибегает Лариса, начальник подразделения, который занимается просмотром предложений от авторов: «Дима, Дима! На почту прилетело прямо супер для нас. Посмотри! Именно такое канал VSN просит! Хорошо написано, похоже, профессионал состряпал. И не краткое содержание – целиком текст». Я Ларе доверяю, у нее глаз-ватерпас и нюх на то, что кассу соберет. Забрал сценарий, сижу, читаю. Минут через десять волосы на голове задрожали. Автор описал историю с таблетками в лесной школе, причем знал такие детали, которые никому, кроме меня и Шахова, не известны. Я ведь, когда все в школе закрутилось, взрослым правду не рассказал – о таком не распространяются. Да и вам тогда приврал, а вы не заметили, что лгу. – История с подменой коробок другая, не та, что вы рассказали? – уточнил Никита. – Нет. И она меня совсем не красит, вообще никак, подлецом выгляжу. Но что сделано, то сделано. Сижу в полном опупении – и звонок. На личный номер – подчеркиваю, на личный! У меня три мобильных. Один номер указан везде, там секретарь отвечает. По второму уже я, туда может позвонить автор, ну… уровня Смоляковой и не самые близкие друзья. Третий – личный, не на мое имя зарегистрирован. Он известен очень малому количеству людей. И звонок по нему раздался! У меня сработал автопилот, мигом ответил: «Слушаю». Не сомневался, беспокоит кто-то из семьи. И голос! Вроде знакомый: «Привет, Маслов!» Глава девятнадцатая – Следовало сбросить вызов, заблокировать номер. Да я от неожиданности ответил: «Слушаю». Баритон поинтересовался: «Сценарий прочел?» Я ответил: «Да». – «И как тебе?» – осведомился некто. Пришлось объяснить: «Нам такое не подходит». – «Почему?» – не сдался автор. Дал стандартный ответ: «Не рецензируем заявки». – «Ок. Обращусь лично к Маготину», – спокойно отреагировал мужчина. «К кому?» – уточнил я и услышал: «К главному владельцу объединения». – «Он никогда не смотрит сценарии», – зачем-то предупредил я. «Мой текст изучит с карандашом в руке, – засмеялся собеседник. – Дмитрий, как твой тесть, Евгений Маготин, отнесется к информации, что его зять, которого сделали бизнесменом, господин Маслов, собирался стать великим скрипачом? Но не повезло ему, не повезло! Сломали парню ручонку! И кто постарался? Короче, ты не в курсе! Евгений Маготин – мой хороший друг, только шепну ему: «Маслов подлец, обманул всех в школе, сделал Шахова виноватым. Парнишка отчаялся доказать, что он коробки с лекарствами местами не менял. В полном отчаянии решил убежать, под машину попал. Раз, и нет Игорька!» И что с тобой тесть сделает после такого известия? Стало тихо. Прошло пять секунд, десять, потом Извеков тихо спросил: – Дальше что? – Мне Шахов звонил, – прошептал Дмитрий. – Невозможно, – возразил Никита, – он погиб. – Значит, или он ожил, или вам показалось. Он один правду знал про руку. Я в коридоре стоял, Шахов из кабинета выбежал, схватил меня, кисть правой руки моей вывернул. Больно было так, что даже закричать не сумел, горло как ремнем перевязали. Игорь меня отпихнул и удрал. Я стою, еле дышу, потом на пол сел. Вы из кабинета вышли, удивились: «Дима, что произошло?» Я солгал: «Зацепился ногой за что-то, упал на руку». Помните? – Смутно, – признался Извеков. – Вы меня в медпункт отвели, там запястье перебинтовали, врач решил, просто ушиб. Потом, спустя два дня, когда адски заболело, отвезли на рентген, выяснили – перелом. Уже стало известно, что Игорь умер, но я все равно не рассказал, как он со мной поступил. Боялся, начнут вопросы задавать, правда вылезет, – объяснил бывший воспитанник лесной школы. – Что мне делать? – Для начала успокоиться, – начал раздавать советы психолог, – потом отстраненно посмотреть сверху на ситуацию. Покойный неспособен восстать из гроба. Вас шантажирует тот, кому известна ваша тайна. – Только трое владели информацией, – снова перешел на шепот посетитель. – Один умер. Я никому ничего не говорил, Зубова никогда рта не откроет. Это Шахов, он звонил, хочет отомстить. – Успокойтесь, вас намеренно пугают. Считать, что тайна останется тайной, можно лишь в том случае, когда ею владеет всего одна личность, та, что совершила поступок, который хочет скрыть. Но даже тогда возможна протечка. «Хозяин» секретов выпьет и с нетрезвых глаз разболтает кому-то информацию. Шахов мертв. Вы сидите передо мной. Что с Зубовой, не знаю. – Не видел Анжелику много лет, но она точно про ту историю никому никогда ничего не сообщит. Извеков засмеялся. – Не стоит доверять женщине тайну. – Коробки-то она поменяла, – вдруг сообщил Дмитрий. На этот раз пауза длилась двадцать секунд. Первым ее нарушил психолог: – Уверены? – Видел собственными глазами, – промямлил Дима. – Но молчал, потому что украл запеканку. – Запеканку? – переспросил Извеков и перешел с посетителем на «ты»: – Рассказывай. – Кормили в школе неплохо, но однообразно, все знали: в понедельник на завтрак творог, сметана, какао. А во вторник – геркулесовая каша, кусок сыра. Все заранее расписано, не меняется. Вот в субботу очень было интересно, что дадут, мы могли только гадать. На полдник всегда нечто особенно замечательное: булочки с корицей, яблоко в тесте, взбитые сливки, пирог с курагой… Повторялись вкусняшки раз в три-четыре месяца. Я обожал творожную запеканку. Ни до, ни после никогда такую не ел, лучше любого пирожного. Жаль, порции были маленькие. Мне всегда хотелось вторую, еще лучше третью, но добавки не давали. Супа хоть пять тарелок схомячь, на кухне только обрадуются. А творожника всем по одной штуке. Я дружил с поварихой, всегда вызывался дежурить в столовой, посуду расставлял, корзинки с хлебом. Меня за работу всегда вкусным угощали. Ватрушку давали, пирожок, но запеканки никогда не было среди наград! Послышались бульканье, звяканье – Маслов, наверное, выпил воды. И потом продолжил: – В очередную субботу накрываю полдник, куски творожника на тарелки разложены. Я их расставил, смотрю на вкусноту. Дети в столовую вот-вот зайдут. Тут меня словно черт в бок ткнул. Схватил порцию Шахова, в момент слопал, пустую тарелку на стол вернул. Потом за занавеской, которая кухню от зала отделяла, встал, решил подождать, пока все рассядутся, тогда выйти. Шахов всегда опаздывал, приходил, когда уже почти все поели, говорил: «Не хочу тупые рожи видеть!» Я подумал, сегодня он опять под занавес припрется. Первой сядет Анжелика – она раньше всех прибегала, – потом я выйду, Голубева и Воронов подтянутся. Если Игорь орать начнет, что его оставили без творожника, Анжелика скажет, что одна тарелка пустая стояла, когда она в столовку примчалась. И сначала пошло, как я рассчитывал. Зубова появилась, по сторонам оглянулась, убедилась, что никого нет. И вдруг! Она достала из кармана коробочку, высыпала из нее таблетки. Поменяла пеналы Илюхи и Ленки, добавила в них лекарства из упаковки, которую принесла, повернулась, посмотрела на драпировку, подошла к ней и говорит: «Маслов! Если решил спрятаться, всегда проверяй, не торчат ли из-под занавески твои ботинки». Я удивился, вышел, спросил: «Как ты поняла, что обувь моя?» – «Неважно. Знаю, кто порцию Игоря сожрал. Крошки на бороде». Я подбородок ладонью вытер, она засмеялась: «Испугался? Не было следов творога. Ты себя сейчас выдал, когда начал лицо тереть. Что случится, когда расскажу Шахову, что его вкуснотень ты схрячил? Вы в одной комнате живете, он тебя ночью придушит». Я струхнул, попросил: «Пожалуйста, не выдавай меня, скажи, что, когда пришла, тарелка уже пустая была». – «Легко, – смеялась Зубова. – Даже не совру. На самом деле так и есть». Вот уж я обрадовался! А она продолжила: «Я твою тайну сохраню, а ты мою. Запомни: коробки переставил Шахов. Если вдруг нас спрашивать начнут, ты выступи и так скажи. А сейчас давай убежим, пока никого нет, вернемся, когда в столовой уже народ будет». И мы вылезли в окно! – Таблетки поменяла Зубова? – на всякий случай уточнил Извеков. – Да, – подтвердил Дмитрий. – Когда Шахов умер, мы испугались. Я сначала хотел пойти признаться, что наврал! Но Лика за рукав схватила: «Эй! Мозг оживи! Из-за кого Шахов под машину попал? Ты виноват! Молчи! А то в колонию отправят». Вот и все. – Когда у вас этот разговор состоялся? – поинтересовался Никита. – Вечером, в лазарет к ней влез через окно, – объяснил Маслов. – Анжи одна там лежала. – Могу напутать, но за Зубовой вроде родители сразу приехали, – проговорил Никита Андреевич. – Нет, – возразил рассказчик. – Дело вот как складывалось. Беседовали мы с Зубовой в субботу перед полдником. Потом Воронову и Голубевой плохо стало. Их сначала в лазарет положили, но затем увезли в больницу. В воскресенье утром Зинаида Яковлевна дознание устроила, врачи ей сказали, что дети съели не свои лекарства и еще какие-то в придачу. Пошла раскручиваться история. Милиционер приехал, сначала говорил с Анжеликой, потом хотел меня позвать. Лике плохо стало, думаю, она прикинулась, что сейчас в обморок упадет. Ее в лазарет положили. А вместо меня следователь позвал повариху. Потом воспитательница велела: «Зайди к Лике, она у тебя какую-то книгу просит, никак не пойму, что хочет». Я пришел, Анжелика говорит: «Найди в библиотеке книгу «Два капитана», писатель – Каверин, принеси, пожалуйста. Вот, название написала, чтобы ты не напутал». Я листок взял, а там фраза: «Не забудь сказать, что коробки Шахов перепутал, записку верни!» Так и поступил. В жизни не догадаетесь, что она сделала с бумагой! – Разорвала? – предположил Извеков. – Съела! – Съела? – переспросил психолог. – Именно так! – повысил голос Маслов. – Обрывок небольшой. В рот засунула, разжевала и – ам! И водой запила. Извеков издал смешок. – Девочка прочитала много шпионских романов. – Когда к следователю пошел, все доложил. Он мне велел никому больше не рассказывать. Потом у нас обед настал, я за столом один оказался. Илья, Лена в больнице, Анжелика в медпункте. Сижу, ем. Тут вопль! Шахов влетает, орет матом! Из кухни повариха вышла, крикнула: «А ну прекрати!» Он ее послал, стул схватил, на меня пошел. В этот момент дядя Коля, рабочий, в зал выглянул. Он к Игорю бросился, а тот прямо бешеный. Они с дядей Колей подрались. Шахов мужика об пол головой приложил, звук раздался… словно орех ногой раздавили, кровь по линолеуму потекла. Игорь завопил: «Всех вас убью!» – в окно выпрыгнул и – деру! Никто из воспитанников за ним не побежал. Все знали, Игорь псих. Если он в истерике, лучше с ним не пересекаться. Парень собой не управляет. А в тот раз Шахов был прямо зверь. Глава двадцатая – За мной прибежали в районе трех, – вспомнил Никита. – Обед у детей был в час. Тогда не изумился, а сейчас удивлен. Почему не сразу психолога кликнули, два часа ждали? – Зинаида Яковлевна быстро пришла, – бубнил Маслов. – Не знаю, кто и как ей доложил о происшествии, может, сказали: «Игорь буянит в столовой». Но Шахов постоянно был в истерике, дрался все время. Всем надоел, директрисе тоже, небось думала, ничего нового, очередной скандал. Вошла Макова в столовку, увидела дядю Колю в крови, как завизжит: «Хватит с меня! Пусть они своего идиота забирают!» И давай материться. Воспитанники стоят молча, не понимают, что с Зинаидой Яковлевной. Обычно от нее даже «дурак» не услышишь. А тут лихие обороты загибает. Дядя Коля к ней подошел: «Успокойтесь, я в порядке, просто носом в пол вошел, поэтому и кровищи много. Не зовите врача!» Зинаида Яковлевна на него поехала: «Кому ты нужен! Где Игорь?» Ребята в панике, девчонки плачут, мальчишки сопли не льют, но им тоже не по себе. Шахова все боялись. Кто-то Маковой сказал: «Игорь нас убить пообещал! Пусть меня родители домой заберут». Зинаида Яковлевна прямо посинела: «Надо мерзавца поймать, запереть! Сейчас позвоню его отцу! Все! Конец моему терпению пришел». И убежала. Мы стоим и не знаем, куда деваться, боимся выйти во двор. Вдруг с Игорем столкнемся, а тому в момент злобы на всех плевать! Нет у него стоп-крана! А мне хуже всех, я ж его оболгал! Шахов меня точно убить хочет. Что теперь делать? Идти к следователю, рассказывать правду? Лика лекарства поменяла, а я по ее приказу про Игоря наврал? Так она про запеканку расскажет! Понимаю, вам история с творожником фигней кажется. Ну, съел чужую порцию. Сейчас самому мне с высоты прожитых лет удивительно, и чего так запаниковал? Но тогда прямо еле жив был от ужаса. Не знаю, сколько времени мы в столовой все сидели, потом прибежала воспитательница, запыхалась, с трудом дышит: «Идите в библиотеку, будем пьесу разучивать, спектакль на Новый год ставить пора». Лучше ничего не придумала – на дворе лето. Мы потопали в книгохранилище. Я увидел, что под навесом стоит машина отца Шахова. Только у него такая, цвета поросячьего, ярко-розового, приметная очень. Едва добрались до библиотеки, сели, начали текст читать – ну, может, часа полтора-два пьесу учили, – вбегает дежурный, который на воротах в будке сидел: «Где Зинаида Яковлевна?» Валентина Семеновна ответила: «Наверное, у себя. Что случилось?» – «Шахова насмерть машина переехала, – уточнил мужик, – сейчас милиционер прикатил, сообщил». И тут мы все во двор кинулись. Плюхина детей остановить пытается, ее никто не слушает. Дежурный ухитрился нас обогнать, ворота запер. Валентина Семеновна рассердилась, велела всем в спальный корпус идти, разойтись по комнатам. Я у окна открытого встал. Гляжу – за Анжеликой женщина какая-то приехала и отец. Они по дорожке шагают, гравий у них под ногами хрустит. Тетка говорит: «Следовало мальчика оставить. Ты от меня отмахнулся: «Молчи, дура, сами с Надеждой Васильевной знаем, кого убивать!» – «Не говорил такого, – возразил ее спутник, – не обзывал тебя». – «Но подумал, – прицепилась к нему тетка. – Зачем мальчика зарезали, девочку оставили? Парню жить легче». – «Забыла, что врач сказал? Больной он вырастет, ущербный, а девочка нормальная, у нее проблем никаких. Прекрати тему поднимать, и так тошно. Заткнись». – «Не следовало мальчика жизни лишать, – уперлась тетка, – лучше бы от девчонки избавились! Или уж их… Перестань дымить сигаретой!» – «Договаривай, что сказать хотела. «Лучше бы от девчонки избавились! Или уж их…» Чего примолкла? Говори». – «Обдымил меня, вот и забыла, что сказать собиралась», – сбавила тон спутница мужчины. «Или двоих их на тот свет отправить? – уточнил отец Зубовой. – Ты поэтому дочку на пол уронила?» Гравий перестал шуршать – пара, похоже, остановилась. Тетка рассердилась: «Кто уронил?» – «Ты, – спокойно повторил мужчина. – В ванной девочку маленькую головой об пол приложила. Потом рыдала: «Ой-ой, мокренькая из рук вывернулась!» И ничего сразу не сказала, молчала. Да я заметил, не такая дочь, как всегда. Вялая, не ест, не плачет, целый день спит. Врача вызвал. Медик сразу ее на УЗИ. И что? Гематома под черепом! Откуда? Начал тебя расспрашивать, а ты сопли по лицу размазывать принялась: «Случайно шлепнулась она! Снаружи никаких повреждений! Думала, обошлось!» Поверил тебе, а сейчас сообразил: надумала дочь жизни лишить!» – «Мерзавец! – повысила голос тетка. – Мы всегда обвиняем других в том, что сами охотно совершим. Это ты давно хочешь смерти Лики!» – «Видишь?» – неожиданно спросил мужик. «Что?» – не поняла его спутница. «Первый этаж, окно открыто, кто-то может в помещении находиться, слышать наши разговоры. Лучше тебе пасть навсегда захлопнуть. А то язык до зоны доведет. Прекрати говорить об убийстве Роберта. Он умер!» Голоса стали удаляться. Больше ничего не услышал. Получается, у Анжелики был брат, которого родители почему-то убили? А девочку мать хотела лишить жизни, бросила крохотную дочку на пол ванной? Все Зубовы психи? – Не зная правды, не следует делать выводы, – высказался Извеков. – И не наша задача решать чужие проблемы. На этой фразе запись разговора завершилась. Может, кто-то спугнул секретаршу и она перестала фиксировать беседу. Глава двадцать первая – Отец Анжелики умер, и мы пребывали в уверенности, что Роберт появился на свет недоношенным и скончался. Но если вспомнить беседу матери Лики и ее отца, которую подслушал Маслов, то, вероятно, малыша убили! Но Елена Петровна сказала дочери, что ее папаша был отвратительным типом, сифилитиком, помешанным на сексе. Просто бред! Роберт его убил, за что его осудили. Надо еще раз поговорить с Плюхиной, – решил я, – она определенно что-то знает, поэтому сильно занервничала. – И Татьяна Васильевна Ласкина, которая сейчас стоит в местном магазине за прилавком, тоже владеет информацией, – подсказал Борис. – Вам придется еще раз съездить в лесную школу. – Шахов был психически неуравновешенным подростком, истериком. Семья, похоже, решила от него избавиться, сдала в лесную школу. Почему Макова взяла его к себе в гимназию? – Хорошие отношения с родителями или хорошие деньги, которые ей лично заплатили. Раскошелиться членам семьи пришлось изрядно – мальчик был проблемным. – Маслов уверен, что Игорь жив, он ему звонил, требовал начать съемки по сценарию, основная канва которого – давняя история в столовой гимназии. Что если события разворачивались так? Анжелика меняет лекарства, да еще подсыпает в пеналы пилюли, которые утаскивала у Анны Москвиной. Илья Воронов и Лена Голубева едва не умирают. Лика не хочет никаких подозрений в свой адрес, поэтому решает взвалить вину на Игоря. Зубову все считают тихой, неконфликтной, стеснительной. Никому в голову не приходит, что у ангела в душе живет дьявол. Ладно бы, Лика вспылила прилюдно, закричала на соседей по столу, подралась с ними. Ну сдали нервы, ну перегорели предохранители. Неприятно, однако почти с каждым за жизнь такое случается. Но в случае с Зубовой другая картина. Здесь хорошо продуманное, тщательно спланированное преступление. Сначала тихая мышка несколько раз утаскивает пилюли Москвиной, потом добавляет их в пеналы Воронова и Голубевой, меняет коробочки местами. Все у девочки идет по плану, нарушает сценарий любовь Маслова к творожной запеканке. Появление мальчика неожиданно, но девочка не теряется, использует Дмитрия в своих интересах. Зубова знает, что Маслов труслив, он испугается, что его начнут ругать, при всех опозорят, скажут, что это Дима украл чужой десерт. Дабы подобного не случилось, подросток готов оговорить Шахова. Тут надо еще учесть: Игорь груб со всеми и делит с Масловым спальню. Тихому Диме от соседа постоянно достается. Думаю, скрипачу не хотелось, чтобы все знали, что он слопал творожник, но еще сильнее он не желал находиться с хамом в одной комнате, в особенности ночью. Скорее всего, Дима боялся Игоря и подумал: «Если психопата выгонят из лесной школы, я перестану просыпаться от каждого шороха, ждать, что Шахов меня задушит». – Немного странно, что подросток здорово испугался из-за творожного изделия, – заметил Борис. – Так себя ведут дети лет пяти. У большинства тинейджеров другая реакция на обвинения: «Да, сожрал! И че? Ща пойду и еще возьму себе запеканку! Пошли все на..!» – Паспортный возраст часто не совпадает с ментальным, – улыбнулся я, – и многое зависит от ситуации. Всякий раз, когда вынужден присутствовать на очередном суаре маменьки, превращаюсь в десятилетнего Ваву, который мечтает забиться в свою детскую, а… Договорить я не успел – раздался громкий звук. Чей-то палец нажал на кнопку домофона и не собирался отпускать ее. Только одна женщина в моем окружении сообщает так о своем желании войти в мой дом. – Разрешите открыть? – спросил Боря. – У нас нет выбора, – вздохнул я. – Хотя выбор всегда есть, просто он мне не нравится. Но давай решим, что лучше: сломанная дверь и маменька, которая врывается в помещение, или нетронутый вход и маменька, которая влетает в прихожую? Маменька все равно войдет, но мы можем сэкономить на ремонте двери. Следовательно, сбережем деньги, которые понадобятся для лечения наших нервов, которые сейчас уничтожит мама.