– Ага. Работать на переднем фронте. А иногда на заднем. – Он смеется собственной шутке. – На-кас-се, – поет он. – Сколько в тебе дури, Не-Джо, а? Он замирает и, похоже, мысленно пытается подсчитать. – Прилично. – Хочешь виски? Потому что на самом деле у меня никогда не будет секса с Не-Джо, но второе, что я больше всего люблю делать с парнями, – это смотреть, как они напиваются. Мы наливаем несколько стопок и ставим их на стойку, когда я вижу, как Финн встает из-за стола. Он бросает карты на стол, видимо проиграв, судя по тому, как он снимает свою кепку, чешет голову той же рукой, а затем снова напяливает ее обратно. Меня бесит то, что это движение кажется мне таким сексуальным. Когда он поднимает голову и видит на кухне меня с Не-Джо, он сощуривает глаза, а потом идет к нам. – О, черт, – бормочу я себе под нос. – Этот Халк – твой? – спрашивает Не-Джо, склонив голову. – Ни капельки. – Да ладно. Ты посмотри на это напряжение в его взгляде. – Он начинает пьяно шептать: – Как будто лев подкрадывается. – Он слегка вздрагивает, чуть трезвея, и пищит: – Пойду-ка я к маленьким мальчикам в комнату! – Спасибо, – ворчу я в его удаляющуюся спину, а Финн протискивается между мной и столом, упираясь в него бедром. Сегодня я лишена своего обычного оружия – своего энтузиазма, уверенности и легкости, которые мне дает знание, что в жизни тех, кого я люблю, все в порядке. Тихий сигнал тревоги у меня в голове напоминает, что разговор с Финном сегодня вечером, может быть, плохая идея. Мы в результате либо подеремся, либо будем трахаться: Финна сложно заподозрить в способности к сочувствию или нежности. Но я решаю не отступать и чувствую тепло, которое исходит от его груди. Его кепка сползает ему почти на глаза, поэтому мне приходится ориентироваться на его рот, чтобы угадать настроение. Навскидку кажется, что он то ли скучает, то ли сердится, то ли задумчив, то ли хочет спать. – Круто встретить тебя здесь. – Финн… – отвечаю я с едва заметным кивком. В углу его рта зарождается улыбка, искривляя его губы. Черт побери его и его удивительно привлекательную улыбку. – Харлоу. Я обнаруживаю, что закусываю нижнюю губу, разглядывая его. Светская болтовня тут не сработает, но я не совсем уверена, что в состоянии противостоять его грубости сегодня, когда чувствую себя такой издерганной. Финн не вписывается ни в одну из моих обычных классификаций парней, и, возможно, в этом содержится некий вызов. Его трудно прочитать, зато на него легко смотреть, и не важно, насколько это плохая идея, но не подпустить его близко решительно невозможно. Драться или трахаться? И та и другая возможность начинают казаться мне одинаково привлекательными. Глава 2 Финн НЕ ПОМНЮ, КОГДА я последний раз бывал на домашней вечеринке в окружении толпы несносных двадцатилетних юнцов разной степени опьянения. Я вообще не тусовщик, но согласился прийти, потому что Ансель в городе, а последний раз мы виделись все вместе в Вегасе, когда наше веселое воссоединение закончилось матримониальным хаосом. Но сегодняшний вечер я заканчиваю среди почти детей, с пивной кружкой в руке, слегка навеселе впервые за несколько месяцев и стоя так близко от Харлоу Вега, что могу ее коснуться. Меня не удивляет ни то, что мы стоим так близко, ни то, что мне на самом деле нравится прикасаться к ней. Меня удивляет то, что Харлоу одна, что она отделилась от остальной компании и болтает на кухне с наркоманом – работником Оливера. Несмотря на нашу свадьбу в Вегасе и Ванкуверский фестиваль секса, нельзя сказать, что я знаю о ней много. Но мне знаком такой типаж девушек: если на вечеринке есть стол, то они либо стучат по нему стаканами, либо лежат на нем, либо танцуют там же. – Почему ты здесь, а не шлепаешь вместе со всеми картами в покер? Харлоу пожимает плечами, кладет мне руки на талию, чтобы отодвинуть меня в сторону и открыть шкафчик наверху. – Я сегодня немного расстроена. – Она хмурится, глядя на переполненный шкафчик. – И почему здесь такой бардак, господи? – Ты хочешь навести порядок у них на кухне? – спрашиваю я, улыбаясь звякающим звукам, с которыми она двигает стаканы. – В разгар вечеринки? – Может быть. Ее лицо обрамляют темно-каштановые волосы, которые она заправляет за ухо, когда тянется к верхней полке, выгнув свою длинную шею. Я тут же начинаю думать о том, чтобы оставить маленькие засосы на ее коже от уха к ключице. – Утром ты была очень занята, – говорю я, не сводя глаз с ее обнаженных плеч. – Вечером расстроена. Она достает два чистых бокала и, повернувшись, смотрит на меня в упор. И я сразу вспоминаю огонь этих ее удивительных гипнотических глаз – скорее янтарного цвета, чем карих, – и страсть ее полных, соблазнительных губ. Открутив крышку с бутылки довольно дорогой текилы, Харлоу, примерившись, наполняет оба бокала до краев. – Что ж, должен сказать, что Не-Джо очень старается, чтобы ты не расстраивалась, – говорю я. – Но я бы на твоем месте притормозил и не стал бы выпивать с парнем, который проколол себе пенис. Честно говоря, когда Оливер рассказывал мне эту историю, я чуть не подавился своим сандвичем. Харлоу протягивает мне бокал, но ее рука замирает в воздухе: – Он… что? – Дважды. Одно на кончике, а другое у корня. Она моргает. Я немного наклоняюсь, и то, как она смотрит на мой рот, вызывает у меня мурашки на коже. – По утверждению Оливера, всякое бывает, когда Не-Джо напивается. Она отрывает взгляд от моего рта и смотрит мне за спину, задрав подбородок, чтобы видеть стол в дальнем углу комнаты, где все еще играют в карты. – А ты предлагаешь мне пойти поиграть в карты с людьми, которые употребляют «Кламато»[1] в качестве штрафной? – Это еще не самое худшее, – говорю я с гримасой отвращения. – На самом деле это «Будвайзер» с «Кламато» – называется челада, и сейчас оно к тому же уже теплое. Она делает то же самое лицо, что и тогда, когда бариста предложил ей тыквенный пряный кофе утром, – чистый и абсолютный ужас, – и она его заказала. – А кто-то действительно это смешал? И есть люди, которые это пьют и им нравится? Я смеюсь: – Знаешь, при всем моем здравом смысле я нахожу по-настоящему забавным, когда ты ведешь себя как примадонна. Склонив голову набок и глядя на меня с недоверием, она спрашивает: – То есть то, что я отказываюсь от «Будвайзера», смешанного с томатным соком и соком моллюсков, делает меня примадонной? Очевидно, я достаточно пьян, потому что пою несколько строчек песни единственной примадонны, которую могу вспомнить на данный момент: «Я всегда буду любить тебя». А потом поднимаю свой бокал и снова опускаю его. Харлоу смотрит на меня так, как будто я спятил, но, клянусь, ей весело. В глазах появляется улыбка, хотя брови по-прежнему строго сведены на переносице: – Ты не сможешь петь, чтобы спасти свою жизнь. Вытирая рот ладонью, я говорю: – Ничего. Ты еще не слышала, как я играю на пианино. Она прищуривается еще сильнее: – Ты что, процитировал только что «Смитов»?[2] – Я удивлен, что ты это заметила. Это же не цитата из песни Пи Дидди. Она хохочет: – У тебя какое-то просто фантастическое представление обо мне. – Так и есть. – Текила попадает мне в кровь, и я чувствую, как тепло разливается по груди. Наклоняюсь поближе, так, что могу почувствовать ее запах. Она всегда пахнет чем-то теплым, немного землистым и сладким. Как будто пляжем, и кремом для загара, и жимолостью… Я сказал Харлоу кучу слов, не связанных с сексом, за последние пять минут – больше, чем за все время, которое она провела в Канаде, и удивляюсь, потому что, оказывается, с ней не только легко разговаривать – с ней разговаривать приятно. – И мое представление о тебе все время меняется – теперь, когда ты не просто симпатичная мордашка у меня на коленях.