Лучше задохнуться, чем не выполнить свою работу. Когда все наконец немного угомонились, Аде решил, что пора начинать, и, громко откашлявшись, приступил к краткому обзору событий. Впрочем, все, что он мог сказать, было уже известно: – Ограбление было хорошо продумано и спланировано, грабители были хорошо оснащены технически. Приняв во внимание все это, можно сказать, что есть несколько гипотез о лицах, задействованных в ограблении, и к вечеру мы… – Кто-нибудь уже задержан? – выкрикнул, размахивая желтым микрофоном, репортер шведской газеты «Афтонбладет». Аде сразу осознал бессмысленность продолжения заготовленной речи. Его ответ нетерпеливому корреспонденту прозвучал настолько компетентно, что всем стало понятно: этот человек закончил специальные курсы по общению со СМИ. – Пока нет. Мы допросили пару человек из тех, кого обычно допрашиваем в подобных ситуациях, но… нет. На данный момент за ограбление в Вестберге никто не задержан. – Мартин Хоган, газета «Нью-Йорк Таймс». Какую сумму похитили? Уловив в речи корреспондента явный американский акцент, все повернулись к нему. У него не было ни диктофона, ни микрофона – только небольшой блокнот и ручка, как будто на дворе восьмидесятые. Аде перешел на английский: – По словам руководства G4S, грабители вынесли «крупную, но пока не подтвержденную сумму». Больше на данный момент нам ничего не известно. – Почему полиция не стала штурмовать здание? – поинтересовался автор колонки из шведской утренней газеты «Дагенс нюхетер», от чего лицо стоящего рядом с ним обозревателя того же издания перекосилось от злости, ведь этот вопрос хотел задать он. Кристер Аде покосился на Терезу Ульссон, та чуть заметно покачала головой. Тем не менее представитель пресс-службы сделал шаг в сторону, обозначая тем самым, что на этот вопрос пора ответить кому-то из тех, кто принимал непосредственное участие в операции. Начальник городской полиции Кайса Экблад приняла удар на себя: – Были опасения, что грабители вооружены, – сказала она по-английски. – Возможно, мы имеем дело с хорошо подготовленными и вооруженными профессионалами. Мы решили дождаться подходящих ресурсов. От этих слов комната взорвалась от негодования. – Вы что, в Лего играете? – выкрикнул репортер «Вашингтон пост». – У нас есть сведения о взорванных вертолетах, – поддержал коллегу представитель французского телеканала TF1. – Мы знаем, что полиция не могла подъехать к зданию из-за протянутых грабителями цепей с шипами! Вперед вышла Тереза Ульссон. Во всем ее облике чувствовалось что-то настолько властное, что все разом замолчали. Она начала по-шведски, а потом перешла на безупречный английский: – Полиция определяет это ограбление как дело особой важности. Этот статус означает, что в расследовании задействована полиция всего административного округа. Начальник полицейского округа в Норрмальме этой ночью взял на себя роль командующего, и под его руководством были два командира оперативной группы – один в Вестберге, другой в Арнинге. Сейчас мы также взаимодействуем с оперативными группами по предотвращению особо тяжких преступлений, совершаемых организованными группами лиц. Мы привлекли все имеющиеся в стране ресурсы. * * * Этот ответ им понравился. Каролин Турн, стоявшая в тени Кайсы Экблад, поняла, что на этот раз она выйдет сухой из воды – выступать на пресс-конференции ей не придется. Ни Ульссон, ни Экблад не могли в этой ситуации сослаться на Турн: это выглядело бы так, как будто они хотят переложить ответственность. Турн, как зритель в первом ряду партера, наблюдала за происходящим в зале. В этот раз все было по-другому, но эта пресс-конференция отличалась от других не только количеством журналистов и разнообразием национальностей. Вопросы задавали совершенно другим тоном, у присутствующих были совершенно другие ожидания, и обстановка накалилась до предела. Сначала комиссар думала, что это связано с необычайной дерзостью грабителей: снимки летящего вертолета заполонили все новостные сайты, пострадавших нет, преступники проникли через крышу. Люди обожают подобные истории. Однако послушав ответы начальства и заметив, что никто из репортеров не задает последующих вопросов о стратегии грабителей, Турн засомневалась. Две группы репортеров – из Японии и из Тайвани – навели камеры на Терезу Ульссон и спросили, перебивая друг друга, насколько велика вероятность того, что грабители покинули страну. – Мы отслеживаем любое движение в воздушном пространстве, в том числе на границе, – ответила Ульссон голосом, внушающим доверие. «Полиция не знает, кто спланировал это ограбление, даже причастность Зорана Петровича не очевидна. Что толку следить на воздушным пространством?» – подумала Турн. Однако японский репортер остался доволен ответом и не высказал никаких сомнений. В этот момент Турн поняла, в чем особенность этой пресс-конференции. Все дело в том, что все эти недели явно ощущалось в коридорах полицейского управления – в невольном восхищении тщательностью подготовки и профессионализмом грабителей. То же самое сквозит сегодня в вопросах и поведении собравшейся прессы. Как правило, СМИ ищут виновных или же весь интерес направлен на жертву. Сотрудники G4S, несомненно, пережили ужасное утро, но ни один из них не пострадал физически и не был подвержен прямой угрозе. Эти журналисты, фотографы и операторы пришли сюда за тем, чтобы создать героев, поняла Турн. Через пару дней, неделю или месяц откроется, что полиции было известно об ограблении заранее. Несложно представить себе эти заголовки: «Полиция все знала, преступники скрылись». Турн украдкой осмотрела зал: блеск в глазах, громкие голоса. Это только начало. Тур Стенсон откашлялся: конференция подходила к концу, его шансы на успех таяли. Нужно задать такой вопрос, до которого никто больше не додумался, и проследить, чтобы этот момент сняли на камеру. На кону стоит постоянная должность. Эти ночь, утро и день выдались длинными, волна за волной накатывала усталость, но он все же придумал вопрос. Протиснувшись вперед, Стенсон замахал микрофоном вечерней газеты, и Тереза Ульссон кивнула. – Меня зовут Тун Стенсон, и я первым выложил снимки вертолета грабителей утром. У меня следующий вопрос: где во время ограбления находились полицейские вертолеты? По выражению лица Ульссон Тур понял, что она знает ответ, но не хочет высказывать его вслух. Он покосился на камеры в зале, они были включены. Стенсон выдохнул: теперь эта должность должна быть у него в кармане. Он ждал ответа. 100 Матс Берггрен не был растерян, он был просто взбешен. В отличие от Каролин Турн и других полицейских в конференц-зале, ему не удавалось скрыть эмоции. Без врожденных качеств дипломата или политика, он представлял из себя всего лишь тучного, раздраженного полицейского, которому по непонятным причинам не дали взять виновного. – Но это же просто безумие! – повторял он. – Все случилось именно так, как говорили сербы. Тут и думать нечего: схватить Зорана Петровича, и дело с концом. Неужели это непонятно? Послеполуденное солнце висело низко, заглядывая в окна, выходящие на Бергсгатан. Его свет безжалостно разоблачал круги от кофейных чашек и свежие пятна жира на прямоугольном столе. Неудачники, севшие лицом окну, постоянно щурились – на высоких оконных проемах не было жалюзи. Берггрен со стоном повернулся к Каролин Турн, сидящей неподалеку. – Или нет, Каролин? – Матс прав, – сказала она, выражая солидарность с коллегой. – Вопрос лишь в том, когда это сделать. После пресс-конференции Турн, несмотря на то, что все время оставалась на заднем плане, была морально истощена. Быть в центре внимания она ненавидит почти так же сильно, как совещания. Такие совещания, как сегодняшнее. Сидеть в комнате в окружении четырех стен и пары окон и обсуждать порядок действий прямо противоположно самому действию. Но деваться некуда, нужно лишь собраться и продолжать, она это умеет. Турн болезненно воспринимала разворачивающийся перед ней спектакль: люди за столом стараются казаться лучше в глазах других и тщательно взвешивают каждое слово, чтобы потом на них не навесили всякие ярлыки, которые могут всплыть когда-нибудь в будущем, когда кому-то понадобится. Сотни микрофонов шведских и зарубежных СМИ еще долго будут направлены, как сегодня, на каждого встречного полицейского – как напоминание о том, что никто не сможет уйти от ответственности. Это один из тех случаев, когда всем рано или поздно придется ответить, чем они руководствовались, когда принимали решение действовать таким образом. «СМИ будут счастливы раскрыть вечное противостояние между городской и государственной полицией», – подумала Турн. * * * Берггрен продолжал ворчать о взятии Петровича, и Турн понимала и одобряла его желание сделать хоть что-нибудь. Но для этого еще не время. Прокурор Ларс Херц стоял у большой доски перед столом. На нем была светлая, хорошо отглаженная рубашка, что сильно выделяло его среди помятых серых полицейских за столом. Херц выступил главным на этом совещании, и эта роль пришлась ему по душе: голубые глаза сияли. Доска за спиной была сплошь исписана: имена, даты и стрелки красным и зеленым маркерами. Хотя в конце дня доску протрут специальным средством, следы от этих маркеров все равно останутся. Берггрен начал напряженно ходить по комнате, натужно дыша и действуя всем на нервы. – Может быть, тебе лучше сесть, Матс, – попросила Турн. – Хотя я прекрасно понимаю твое состояние. Была все еще среда двадцать третьего сентября: с тех пор, как в четверть шестого утра сработала сигнализация, день превратился в бесконечную череду событий. До пресс-конференции Турн успела заехать домой, чтобы принять душ и переодеться, и теперь ее непослушные волосы торчали на затылке пучком в форме мягкой булочки. Утром было проще сосчитать полицейских в Стокгольме, не задействованных в деле с Вестбергой, чем наоборот. Вокруг стола в полицейском управлении собрались представители практически всех отделов и подразделений Государственной уголовной полиции. Совещание возглавил Херц, поскольку Терезе Ульссон пришлось задержаться в Министерстве юстиции, чтобы объяснить всевозможным министрам, почему сотня полицейских бездействовала у здания G4S, пока грабители улетали с деньгами на вертолете. – Но мы же знаем, кто он такой! – стоял на своем Берггрен, но все-таки сел. В то же утро они снова достали все материалы, собранные до пятнадцатого сентября, в том числе записи разговоров Зорана Петровича. Даже не зная точно, в каком объеме Турн прослушала записи, никто не сомневался: она знает материалы лучше всех. Только она точно знала, что там нет прямых отсылок к ограблению на вертолете. Херц заговорил о Сербии, террористических группировках и криминальных сообществах в Европе. – Какие к черту группировки? Мы же знаем, кто он, – прервал его в третий или четвертый раз Берггрен. – Если мы схватим Петровича сейчас, все его сообщники растворятся через пару часов, а они нам нужны, – возразил Херц. – Так всегда и бывает. Зачем нам облегчать им жизнь? Полицейские за столом согласно закивали бы, если бы Херц не был новичком в этом деле. – Похоже, он прав, – наконец сказала Турн. – Если у нас уже есть имя главного преступника, хотя еще даже двенадцати часов не прошло, предлагаю поработать еще столько же, – продолжил Херц с самодовольной улыбкой. – Может быть, нам удастся найти их всех? * * * Собрание завершилось, и все разбрелись кто куда. Турн с Берггреном отправились в кабинет Каролин, где снова погрузились в горы материалов, полученные в результате шпионской работы. Они решили сосредоточиться на огромном количестве имен, которые называл Зоран Петрович. Они составили два отдельных списка: один – список уже известных преступников, второй – людей, которые ранее не привлекались к ответственности. Это оказалось нелегким делом: со всеми этими проклятыми кличками и кодовыми словами списки получились неопределенными и длинными – больше сотни имен в каждом. К тому же, их то и дело отвлекали сотрудники других отделов, которые хотели обсудить свои выводы. В этой ситуации все воспринимали Турн, как эксперта по Петровичу. Каролин хотелось поскорее отделаться от них и продолжить работу со списками, но она, как обычно боясь показаться недружелюбной, терпеливо уделяла время каждому, кто просовывал голову в ее кабинет с просьбами о помощи. Во время монолога юного дарования из одной из групп по расследованию особо тяжких преступлений Турн наконец не выдержала и, накинув тонкую курточку, висевшую на спинке стула, вышла из кабинета. Без единого слова. На сегодня хватит. На часах было больше восьми вечера, и Кунгсхольмен уже окутала тьма.