Он прислал ей улыбающийся смайлик. Скайп-психотерапия? Конечно, почему нет? Имоджин добавила смайлик, чтобы продемонстрировать, что она не совсем уж в отчаянном положении. Тем, чье положение действительно отчаянное, обычно не до смайликов. Мобильный телефон засветился. Она приняла вызов, и на экране замаячила борода ее психотерапевта. — Имоджин? О чем вы хотите поговорить? Имоджин впервые пыталась воспользоваться видеосвязью с трубки и не знала, куда лучше пристроить телефон. Решив, что издалека ее будет видно лучше, она вытянула руку с телефоном. А Рона совершенно не волновало, что она там видит, поэтому с экрана на нее смотрело две его ноздри. — Простите меня, пожалуйста, Рон. Вы, наверно, подумали, что я совершенно чокнулась. — Имоджин, я как раз и работаю с чокнутыми. — Тоже верно, — засмеялась она. — Тут такое дело… кажется, у меня переломный момент. Не знаю, сколько еще я смогу выносить ее игры и все это дерьмо, Рон. — Что Ева сделала на этот раз? — Это так глупо звучит, когда начинаешь объяснять… как будто какие-то школьные подростковые прикольчики, но вот до чего я докатилась, — и она принялась объяснять Рону про снежный день и про то, что Ева собрала у себя весь штат офиса, кроме нее, Имоджин. Прежде чем ответить, Рон мгновение помолчал, а потом очень дипломатично заговорил: — Вы не допускаете, что есть шанс, хотя бы один малюсенький шанс, что Ева на самом деле подумала: «О, Имоджин, у нее же дома двое деток, может, ей нужен отгул… может, лучше ее не беспокоить?» Ох, такого просто не могло быть. Если бы дела обстояли именно так, Ева не стала бы принимать решение в одиночку. Она предложила бы Имоджин выбор — работать вместе со всей остальной командой или остаться дома с детьми. Ева созвала всех, обойдя Имоджин специально, чтобы ей напакостить. Ева — девушка умная, она прекрасно понимала, что делает, выкладывая на сайт фотосессию. Она знала, что это испортит отношения Имоджин и Элис. Когда Ева работала ассистенткой Имоджин, ей приходилось иметь дело с Элис Хобб и ее фото-сессиями, и она прекрасно знала, что представляет собой эта женщина-фотограф. У Рона, должно быть, устала рука, потому что экран дрогнул и изображение поехало вниз. Имоджин увидела здоровенный кусок белой-белой кожи. — Боже, Рон, вы вообще одеты? — Нет, Имоджин. Не одет. Я на севере штата, на замечательном голом ретрите. Удивительно раскрепощает. На самом деле я думаю, вам бы он тоже пошел на пользу. — Рон, вы с ума сошли? Не хочу я ни на какие голые ретриты. Пожалуйста, держите телефон на уровне глаз. — Конечно. Прошу прощения, — продолжал Рон. — Вам нужно сделать выбор. Вы действительно занимаетесь тем, чем хотите заниматься? Вы — женщина, которая любит сложные задачи. Вы любите побеждать, но вы также прошли через рак, а еще у вас двое маленьких детей и муж с невероятно напряженной работой. Вы хотите каждый день убивать себя, подчиняясь девушке, которую ненавидите? Она задумалась. Сейчас дальнейшее развитие журнала походило на дорогу, которая заканчивалась пропастью, да такой глубокой, что дна не видать. Однако ей казалось, что навыков помимо тех, что нужны для руководства журналом, у нее нет. — Рон, вы говорите со мной как мозгоправ или как медиум? Потому что если вам известно, на самом деле известно, что-то важное о моем будущем, сейчас самое время об этом сказать. — Я говорю с вами как друг, сняв и костюм мозгоправа, и костюм медиума. Оцените, действительно ли эта работа стоит того, чтобы делать ее и дальше? Нужна она вам? Голос Имоджин стал слабым: — Я боюсь. — Чего вы боитесь? — Что никто больше даже не позвонит мне. Что я закончусь. — Я не могу сказать вам, что делать, Имоджин, но могу спросить: вы хотите, чтобы каждый ваш день напоминал сегодняшний? Она промолчала. — Сами знаете, жизнь — штука занятная. Она не похожа на бегущую строку, в ней есть главы. И у этой главы может быть совсем другой конец, не такой, как вам видится. — Я знаю. Мне надо подумать. — О’кей. Можете в любое время звонить мне по «Скайпу». Я весь ваш. «И притом в чем мать родила», — подумала Имоджин, а вслух сказала: — Я знаю, Рон. Она послала экрану воздушный поцелуй в знак прощания и рухнула на диван среди подушек. На низком кофейном столике перед ней стояла ваза с розами, которые на неделе купили Тилли и Аннабель. С тех пор прошло дня четыре, и персиковые лепестки начали буреть по краям и одрябли в середке. Без всяких мыслей Имоджин взяла телефон, сняла букет и загрузила картинку в «Инстаграм». Почему все постят в соцсети только о радостном? Где «Инстаграм», в котором можно погрустить? «Умирающие розы», — подписала она. Когда Имоджин вернулась к семье, игра в «Монополию» была в самом разгаре, но она не включилась в общее развлечение. — Хочу немножко подремать перед ужином. Аннабель обзавелась отелями на оживленном авеню и на площади. Джонни контролировал все четыре железные дороги. Все трое так увлеклись, что едва подняли головы. Имоджин легла в кровать, на спину, пытаясь задействовать все те трюки с медитацией, которым научил ее Рон. Почувствовать кончики пальцев ног и расслабить их. Почувствовать сами ноги, постепенно поднимаясь по ним все выше. Дать своим мыслям уплыть на облаке. Считать в обратном порядке начиная от ста. Дышать — десять секунд вдох, двенадцать секунд выдох. Но мысли в голове так и бегали по кругу, как будто белка раскручивала свое колесо. Имоджин не знала, сколько времени делала упражнения на релаксацию, прежде чем ей действительно удалось уснуть. Должно быть, во сне она перевернулась на бок, потому что проснулась, лишь когда почувствовала, что за спиной свернулся Алекс. — Пора ужинать? — Еще нет. Дети пошли во двор, часок в снегу поиграть. Тело оставалось негибким и напряженным. Алекс водил ладонью по ее шее, разгоняя напряжение. — Детка, что стряслось? Это всё те телефонные звонки? Что еще выкинула злая ведьма из Нижнего Ист-Сайда? Это заставило Имоджин слабо улыбнуться. Они стали называть Еву злой ведьмой из Нижнего Ист-Сайда, когда общий знакомый сообщил, что та переехала в фешенебельную квартиру над гастрономом Whole Foods на Хьюстон-стрит. Предположительно, основатель «Фейсбука» Марк Цукерберг где-то там снимал лофт, и именно потому Еву приводило в такой восторг новое место жительства. Ей нравилась близость к знаменитостям. — Ева настояла, чтобы сегодня весь персонал пришел работать к ней домой, и не сказала мне об этом, — с каждым произнесенным словом Имоджин чувствовала себя все более и более инфантильной девочкой. К счастью, муж решил отнестись ко всему серьезно. — Ты говорила об этом с кем-нибудь? С кадровой службой, например? Обращалась к Уортингтону? Такое поведение ни в какие ворота не лезет. — А что я им скажу? Что Ева собрала у себя дома всех, кроме меня? Ладно тебе, Алекс, не настолько я мелочна. — Дело не только в этом… хотя, думаю, против того, чтобы начальница заставляла подчиненных прийти к себе домой, могут быть серьезные возражения правового порядка. Я имею в виду все эти увольнения и вербальное насилие в офисе. Всё вместе. Нужно, чтобы кто-то помимо тебя вмешался и разобрался в ситуации. Имоджин не хотелось говорить об этом Уортингтону. Начать такой разговор значило признать поражение. Она перевернулась к Алексу лицом. — Я должна. Муж взял ее лицо в ладони. — Что ты должна? Боже, он что, действительно хочет заставить ее сказать это вслух? Нет, это унизительно, невозможно! Имоджин так его любила, что даже мысленно не могла бросить ему в лицо нечто подобное. Алекс и так это знал. — Ты не обязана кормить семью, Им. — Обязана. — Нет. Она крепко зажмурилась, разочарованная идеализмом мужа. — Открой глаза, Имоджин. Она не могла. — Я серьезно, открой, — голос Алекса звучал мягко. — Мы можем изменить множество вещей, не прямо завтра, но можем. Перестроить жизнь так, чтобы нам не нужна была твоя элитная редакторская зарплата. Скажем, почему бы нам не продать дом и не переехать в квартиру? Так живут очень многие люди. Мне ничего не стоит перейти в большую юридическую контору. Дети пойдут в обычную школу. Мы можем вообще переехать в другой город. Мы не пропадем. У нас за плечами хорошее образование и серьезная карьера. Для меня нет ничего важнее семьи. Мы всегда сумеем прожить, хоть с твоей работой, хоть без нее. Имоджин не понимала, что на это сказать. Она всегда знала, что Алекс готов ее поддержать, но такого определенно не ожидала. У них обоих было твердое намерение заняться сегодня ночью любовью. Но все же истощение, физическое и эмоциональное, победило, и, как обычно, они предпочли сон супружескому сексу. * * * Работая с Евой, Эшли довольно быстро поняла, что существует прямая связь между тем, сколько ты постишь ее лестных фоток в «Инстаграм», и тем, насколько ты ей нравишься. Поэтому она взяла за правило ежедневно выкладывать как минимум два хорошенько обработанных снимка своей начальницы, не забывая о комплиментарных хэштегах (#КлассныйБосс, #МилаяИлиМилейшая?). Это давало ей иммунитет во время регулярных Евиных вспышек ярости. Лучше всего выглядел Евин правый профиль, и поэтому в снежный день Эшли выложила фотографии Евы, снятые справа: как она в спортивном костюме готовит соус гуакамоле и как притворяется, будто медитирует на заснеженном балконе со скрещенными ногами, большой и указательный палец на каждой возлежащей на колене руке старательно сведены колечком. Эшли не могла сказать, что злится, это слово тут не слишком подходило: она просто чувствовала, что ее используют как пешку в Евином матче-реванше против Имоджин, и это выводило ее из себя. В жуткой квартире Евы хозяйка обходилась с ней хреново. Когда она сказала, что ей нужно уединиться, Ева скрепя сердце указала ей на совмещенный санузел при своей спальне, который оказался белым-пребелым, как палата в психбольнице, и немедленно стало ясно, почему Ева никого сюда не пускала. Совершенная белизна стен маленькой чистенькой ванной делала еще заметнее понавешанные там и тут желтые стикеры. На них выверенным Евиным почерком были написаны напоминания самой себе, которые, наверно, предполагалось читать по утрам: «Будь милой», «Благодари», «Будь вежливой», «Помни о зрительном контакте», «Не забывай улыбаться». Таким инструкциям должен следовать социопат, чтобы казаться человечнее. Под ними красовался девиз, выведенный ярко-розовой помадой: «Ты заслуживаешь всего!»