– И почем он их продает? – спросил он. – По восемьдесят пять центов кило. – Ну так покупайте абрикосы у него, – ответил Палумбо. – Я бы и купила, да не успела – уж слишком быстро их разобрали, – посетовала миссис О’Грейди. – Синьора, – вздохнул Палумбо, – если бы у меня кончились абрикосы, прежде чем вы пришли, я бы тоже вам сказал, что они у меня были по восемьдесят пять за кило. Ну, так как, будете брать по доллару? Да или нет? – Буду, – сверкнув глазами, ответила миссис О’Грейди, – но это сущий грабеж! Палумбо взял бумажный пакет, положил туда несколько горстей фруктов, затем, поставив пакет на весы, принялся еще добавлять туда абрикосы. В этот момент пуля, прилетевшая со стороны возвышавшейся над лавкой платформы, впилась под острым углом прямо в макушку торговца. Удар швырнул Сальваторе на ящики с фруктами и овощами. Мгновение спустя Палумбо повалился на тротуар, а рядом с ним градом сыпались с прилавка груши, яблоки, апельсины, лимоны – все то, что он так старательно вытирал. Миссис О’Грейди с ужасом посмотрела на эту картину и закричала. VIII Карелла и Мейер узнали о гибели итальянского торговца фруктами и овощами только в четыре часа дня, когда вернулись в участок. Вплоть до этого времени они сидели в университете и разбирали архивные данные Энтони Форреста и Рендольфа Нордена. Данные озадачивали. Они казались противоречивыми и практически нисколько не проясняли картину происходящего. Энтони Форрест поступил в университет на кафедру менеджмента после окончания средней школы в Маджесте и приступил к учебе весной 1937 года. Ему тогда было восемнадцать лет. Весной сорокового года, когда в университет поступила Бланш Леттигер, он уже был старшекурсником. Учился он плохо, на одни тройки – поэтому его не хотели брать в футбольную команду. В январе 1941 года он получил диплом бакалавра, заняв по среднему баллу 205-е место на курсе. В ходе учебы в университете он посещал военную кафедру, но на службу его призвали только через год после окончания вуза – после ошеломившего весь мир нападения на Пёрл-Харбор. Рендольф Норден поступил в университет осенью 1935 года в возрасте восемнадцати лет после окончания средней школы имени Томаса Харди в Бет-тауне. Сперва он поступил на факультет гуманитарных наук, планируя впоследствии поступить на юридический. Весной 1937 года, когда Форрест поступил в университет, Норден уже оттрубил полгода на втором курсе. Весной сорокового года, когда в университете появилась Бланш Леттигер, Норден уже успел прослушать курс лекций, обязательных для поступления на юридический факультет, и уже второй год учился на нем. Юридический факультет он закончил в июне сорок первого и после Пёрл-Харбора практически сразу отправился на службу в ВМФ. Судя по экзаменационным и зачетным ведомостям, на протяжении всего времени своего пребывания в стенах университета Норден учился на «отлично». На втором курсе его избрали в студенческий совет. Рендольф на изумление рано – на младшем курсе – вступил в «Фи-Бета-Каппу»[5], а кроме того, попал в сборник «Кто есть кто в американских колледжах и университетах». После поступления на юридический факультет он стал членом почетного ордена адвокатов и редактором журнала «Юридическое обозрение», издававшегося университетом. Внимательно изучив документы, детективы пришли к выводу, что Рендольф Норден и Энтони Форрест никогда не пересекались во время учебы. Кроме того, ни один из мужчин не ходил на пары, которые посещала первокурсница Бланш Руфь Леттигер. Оно и понятно – когда Бланш только появилась в университете, Рендольф уже учился на выпускном курсе, а Форрест – на втором курсе юридического факультета. – И какие выводы мы можем сделать? – спросил Карелла. – Если бы я знал, черт меня подери, – покачал головой Мейер. Когда они вошли в инструктажную участка в четыре часа дня, головоломка все еще оставалась неразгаданной. Сперва детективы заглянули в канцелярию, где Мисколо снабдил каждого чашкой кофе. На своем столе Карелла обнаружил записку, извещавшую, что ему звонили из управления уголовного розыска. Стивен решил, что необходимость в фамилиях уголовников, которых защищал Рендольф Норден, уже отпала, однако из вежливости все же решил перезвонить в управление. В тот самый момент, когда он беседовал с полицейским по фамилии Симмонс, в инструктажной зазвонил еще один телефон. Трубку снял Мейер. – Восемьдесят седьмой участок, детектив Мейер слушает, – произнес он. – Кареллу к телефону позовите! – потребовал голос на другом конце линии. – Представьтесь, пожалуйста, – попросил Мейер. – Детектив Манхейм, сто четвертый участок, Риверхед. – Он сейчас говорит по другому телефону. Можете обождать? – Не вопрос, – ответил Манхейм. Карелла поднял на напарника вопросительный взгляд. – Сто четвертый участок, Риверхед, детектив Манхейм, – прошептал Мейер. Карелла кивнул и проговорил в трубку: – Получается все, кроме одного, по-прежнему за решеткой. Я вас правильно понял? – Совершенно верно, – ответил ему Симмонс. – А что скажете про того, кто уже откинулся? – Его зовут Фрэнки Пирс. Откинулся еще в прошлом ноябре. Отсидел пятерик с мелочью, вышел по УДО. – За что сидел? – Попытка кражи со взломом, – отозвался Симмонс. – Раньше арестовывался? – быстро спросил Карелла. – В пятнадцать лет попал в базу данных по малолеткам, два раза брали во время разборок между подростковыми бандами. Больше ничего. – Оружие? – Один раз взяли на разборке с самопалом. Хотели его закатать за незаконное хранение огнестрела, но адвокат постарался – дали условный срок. – Значит, по УДО он вышел в ноябре? – задумчиво переспросил Карелла. – Ага, в ноябре, – подтвердил Симмонс. – И где он сейчас живет? – В Изоле. Улица Хортон, дом триста семьдесят один. Это рядом с нами, неподалеку от моста Калмз-пойнт. – А кто за ним надзирает? – поинтересовался Стивен. – За кем его закрепили? – За Маклафлином. Знаете его? – Вроде да. Ну и как этот Фрэнки? Много от него геморроя? – Как вышел – тише воды, ниже травы. Но, мне кажется, он скоро возьмется за старое, – без особого оптимизма промолвил Симмонс, – это ведь неизбежно. Точно? – Не всегда. – А что, у вас в районе кто-то квартиры начал обносить? – спросил Симмонс. – Нет, у нас убийства. – Ну и как? Дело движется? – Пока не особенно, – мрачно произнес Стивен. – Не расстраивайтесь раньше времени, – успокоил его собеседник, – рано или поздно убийство всегда удается раскрыть. Верно я говорю? – Бывает по-разному. Большое вам спасибо. – Не за что, – ответил Симмонс и повесил трубку. Карелла тут же нажал на кнопку, чтобы переключиться на другую линию. – Да, я вас слушаю. – Это вы, Карелла? – Я. – Говорит Манхейм, Риверхед, участок сто четыре. – Как поживаете, Манхейм? – Прекрасно. Слушайте, это вы занимаетесь снайпером? – Я. У вас для меня что-то есть? – Ага, – ответил Манхейм. – И конкретно? – Еще один жмур. Роза Палумбо очень плохо говорила по-английски, даже когда была в спокойном состоянии. К тому моменту, когда Карелла добрался до ее деревянного каркасного домика в Риверхеде, бедняжка была вне себя от горя. Некоторое время детективы пытались общаться с ней на английском, но ничего не поняли из того, что сквозь рыдания пыталась донести до них Роза, то и дело повторявшая слово «топсия». Наконец один из ее сыновей по имени Ричард Палумбо объяснил Карелле, что хочет сказать матушка: она переживала, что тело ее мужа изрежут, когда станут делать аутопсию. Карелла попытался заверить женщину по-английски, что их всего-навсего интересует причина смерти ее мужа, но женщина, рыдая и прерывисто дыша, все твердила свое про «топсию». Наконец Стивен взял ее за плечи и тряхнул: – Ma che vergogna, signora![6] – крикнул он.