Наступил вечер скромной вечеринки по поводу оформления их брака. Михаил пригласил своего партнера по бизнесу. Марина нескольких подруг, две подруги пришли с мужьями. И одна - Вероника - пришла одна. Она была в черном платье. Марина объяснила Михаилу, что Вероника похоронила на днях мать. Марина была довольна. Гостям явно понравился ее муж. Михаил легко вписался в общий разговор, был искренним, доброжелательным, симпатичным и предупредительным, как хозяин дома. Михаилу эта вечеринка вообще напомнила дом родителей. Уют, покой, причал. Гости шутили, смеялись, подпевали музыке, которую включила Марина. Она разрешила мужчинам курить. И в оранжевом электрическом свете ретроабажура поплыли легкие табачные облака. И сквозь одно из них Михаил вдруг увидел женское лицо, которое ярко просияло над другим концом стола. Это подруга Марины Вероника подняла голову, сдвинула черный газовый шарф, которым были окутаны ее волосы и шея. Ничего подобного Михаил никогда не видел в своей жизни. Ему показалось, что он представлял себе это лицо, эти глаза, эти волосы, эти губы, эту шею… Но когда и в связи с чем представлял? Он задумался. - А теперь скажи мне, что Ника красавица, - уже не очень трезво дернула его за рукав Марина. - Так говорят все мужики в моем доме, которые видят в первый раз Нику. - Не скажу, - растерянно ответил Михаил. - Я просто подумал, какое необычное сочетание цветов. Ее глаза и волосы… Он так сказал и почувствовал двойное чувство вины. Он солгал Марине: да, ее подруга настоящая красавица. И он предал и Марину, и эту незнакомую печальную женщину в траурной одежде. Но любой мужчина, прошедший ненастный путь неудачного брака, поймет его. Посреди этого пути часто бывает минное поле под названием женская ревность. Первая законная брачная ночь и началась как законная. Марина вышла из ванной, перед кроватью сладко потянулась и со вкусом зевнула. Когда союз тел состоялся, Марина без паузы спросила: - Тебя по-прежнему зовут партнеры в Канаду? - Приглашают. Мне не очень хочется. Здесь дело только развивается. - Надо ехать, - скомандовала она. - Здесь у нас перспектив нет. Таким шансом не бросаются. Многие люди едут в никуда. Михаил сформулировал мысль, которая появилась давно. Он - не просто мужчина в жизни Марины, не просто партнер и муж. Он - шанс. Совершенно конкретный. И от этой навязанной ему миссии ему никуда не деться. Впрочем, Канада - хорошая страна. Через год Марина стояла у окна своей квартиры в Торонто и с трудом сдерживала раздражение. Она смотрела на улицу с нормальными, оживленными, деловыми людьми, которые безмятежно гуляли или торопились по важным делам, а перед глазами стояло его несчастное лицо. Его потемневшее, погасшее, отстраненное и чужое лицо. Если это муж, значит, нужно согласиться с мнением, что брак - это каторга. Да, в горе и в радости вместе. Но там не было сказано, что горе имеет право быть важнее жены, что оно может быть орудием пытки, непреходящим содержанием жизни. У Михаила удар, шок, но прошел месяц… У нее в животе зашевелился их ребенок. Ей нужны силы, покой, радость, уверенность в их завтрашнем дне. Месяц назад Михаил получил сообщение о том, что в Калининграде погиб его сын Артур. Он взялся сам ремонтировать проводку. Разряд тока сжег его мгновенно. Ему было чуть больше шестнадцати лет. После похорон Артура Марина постаралась быть к Михаилу ближе. Вместе в горе, как велено. Но сколько там быть вместе? Жизнь не остановилась от того, что его сын умер. И да, нужно сказать себе прямо и резко. А может, и ему. Она не вместе с ним в этом маниакальном стремлении заточить себя в темноте потери. Марина даже попыталась себе представить, что погиб их общий сын. Она пошла дальше. Она представила, что узнала о смерти Костика. То есть она сделала все, что могла, чтобы понять состояние Михаила. Вывод: что с этим поделаешь, если ничего поделать нельзя? Привыкнуть. Сделать над собой усилие. И мысль, которая покажется ему чудовищной, но на самом деле это нормальная констатация факта. Одно приходит на смену другому. Умер Артур, стало больше возможностей, чтобы поставить на ноги их ребенка, который скоро появится на свет. Марина резко повернулась. - Скажи, наконец, когда закончится эта твоя хандра? Когда ты выйдешь из своего оцепенения? Когда заметишь меня? Меня и своего ребенка, который был так нужен прежде всего тебе! - Марина. - Михаил поднялся из-за стола, за которым сидел, такой смятенный и растерянный, что ей на мгновение стало его жалко. - Марина, я, наверное, не нахожу слов, чтобы тебе объяснить. Это обрыв такой связи, такой бесконечной связи… Не я должен был узнать об этом обрыве. «Ужасная судьба отца и сына - жить розно и в разлуке умереть». Так написал Лермонтов. Не думаю, что это понятно только мужчине. Только отцу. Ты мать. О чем ты, Марина? Ужасно даже сыну, который узнает о смерти отца. А наоборот - это крушение. Это отсутствие завтрашнего дня. Это приговор без надежды на помилование. - Ну, - нетерпеливо произнесла Марина. - Допустим. То есть я соглашусь. Обрыв, ужасно, неестественно. Но почему без завтрашнего дня? Почему приговор? Ты хочешь, чтобы твой младший сын родился в семье приговоренного? Чтобы над ним склонился причитающий и жалкий отец, который отказывается отвечать за его будущее? - Это все из моих слов не вытекает, - горько и устало сказал Михаил. - Младший сын - это другая, надеюсь, счастливая история. И моя любовь, ответственность уже принадлежат ему. Мы говорим, не слыша друг друга. Давай просто пройдем, если не вместе, то рядом этот печальный путь. Этот кусочек времени. Я справлюсь сам. Потерпи. - Почему ты сказал: не вместе? - удивленно спросила Марина. - Разве я сказала, что мы не вместе? - Ты это не произнесла. Я просто это услышал. Прошло несколько дней общей пустоты и общего непонимания, отторжения. Михаил не прикасался к жене. А для беременной женщины это так важно - знать, что она не теряет своей притягательности, толстея и покрываясь пигментными пятнами. А если бы прикоснулся… Раздражение Марины задушило в ней женщину. Ей это теперь не нужно. Но однажды Михаил пришел домой почти оживленным. Смотрел на нее прежним открытым взглядом, как будто хотел сказать что-то очень важное, нужное и хорошее. И сказал: - Марина, дорогая, я понял, что нам нужно делать. И с этим нельзя тянуть. Мы должны срочно вызвать твоего Костика сюда. Он окончит школу, его могут забрать в армию. А армия теперь не та, из которой непременно возвращаются живыми. Даже без войны. А война для нашей бывшей родины никогда не кончается. И главное, я понял, что сына нельзя выпускать из виду. Необходима причастность к его жизни, радостям, страданиям, каждому дню. Ты согласна? Ты рада? - Чему? - после довольно продолжительной паузы спросила Марина. - Чему я должна радоваться? Тому, что мы повесим на себя такой серьезный расход? Тому, что Костик может теперь сам не заниматься устройством своей судьбы, как положено мужчине? Он приедет и будет ждать, чтобы ты принес ему судьбу на блюдечке! Ты опять забыл, что у нас скоро родится ребенок? - Я не забыл, - почти брезгливо произнес Михаил. - В коробке на улице наш младший сын жить не будет. И ты это прекрасно знаешь. Извини, мне неприятно дальше обсуждать эту тему. У тебя какая-то органическая проблема. Физиология. Калькулятор то ли в сердце, то ли в мозгу, то ли их два. Я все сделаю сам. Костик будет жить с нами. Это мое решение. Все. И он все сделал сам. Марина в это время продолжала цепенеть уже от унижения. Ей казалось, что все ее права, с таким трудом завоеванные, попраны. К тому же Михаил ее оскорбил. Упрекнул в корысти. Как будто бояться бедности - это недостаток. Это не калькулятор в ее мозгах. Это просто наличие мозгов. И однажды ночью Марина проснулась от ненависти. Она прокрутила в мыслях все оскорбления, унижения, несчастья своей жизни, и ее затрясло. Она, в этой ночи своего прозрения, должна была ответить себе на такие вопросы. Она выбралась из всего этого на самом деле? Она не зря выстраивала сложную игру, ловушки и сценарии порабощения человека, который показался ей единственным шансом? Это действительно был ее единственный шанс? Она еще толком не вздохнула облегченно, а ее превратили в курицу, высиживающую яйцо. И что ужаснее: лежать разбитой мордой в пол под ногами озверевшего и ничего не соображающего алкоголика или услышать от разумного и владеющего собой мужчины, что ты последняя дрянь? Что ты корыстная, ущербная и не способна понять высокие страдания. «Второе ужаснее», - сказала себе почти светская почти дама, ступившая на цивилизованную землю ногой, которая никогда не сделает шаг в обратном направлении. Он сказал, что это его решение? Марина приняла свое. …Из клиники она вернулась слабая, опустошенная, но спокойная. Выпила дома таблетку, отдохнула и вышла на звук открываемой двери. Что Марина почувствовала, сообщая Михаилу о том, что ребенка больше нет? Что она убила его. Просто так, потому что это было в ее власти. Она перед собой не лицемерила. Она чувствовала облегчение. Она испытала сладость мести. Второй раз в своей жизни она испытала сладость мести, которая тем дороже, чем больше боли и страдания испытает объект. Малыш, которого больше нет, не сумел остановить воинственное вдохновение женщины Марины. Она передумала быть матерью. Эффект превзошел ее ожидания. Михаил наконец потерял свою выдержку. Он наконец избавил ее от своей самодостаточности. Он был так потерян, так нелеп, что допустил мысль о том, что она просто проверяет его. Что сказала неправду. Когда он смотрел медицинские документы, Марина со скрытым удовлетворением фиксировала, как поникла голова того, кто в считаные месяцы стал сиротой-отцом двух детей. Кто имел наивность считать, что общий дом, общая постель могут сделать двух чужих людей родными. Михаил поседел за ночь. Смерть беззащитного малыша была настолько страшнее и трагичнее несчастного случая с Артуром… Ребенок связан с матерью в первые же месяцы своего зарождения. Он должен плыть по ее водам в такой яркий и заманчивый мир. Он должен был получить отпущенный ему набор радости и открытий. Он уже был. И доплыл по предательским водам к скальпелю хирурга-палача. И разорвалось, наверное, от боли его сердечко. Михаил не сказал всего этого жене. Он произнес утром: - Ты мне неприятна. Ты - убийца. Марина издала саркастический смешок. Хлопнула дверью, ушла в свою комнату. А там зажала руками рот и прокусила до крови одну ладонь. Не такой хотела она победы в этом сражении. Она хотела бы, чтобы поверженный муж приполз бы к ней на любых условиях. Как к единственному родному человеку. А не так. Не обвинителем. Теперь она страстно желала лишь одного: пусть ему будет плохо. Еще хуже, чем сейчас. Он свободен. Так говорил себе Михаил в Канаде. Я свободен. Я свободен от родины. Я свободен теперь и от очередного неудачного брака. Как пел Высоцкий: «И ежели останешься живой, гуляй, рванина, от рубля и выше». Остался живой, гулять можно именно выше рубля. Отчего же рвется и тоскует сердце? Поймет ли это кто-нибудь? Даже если будет желание. Михаил оставил Марине их квартиру, переехал на время в отель, присматривая жилище, которое подходило бы к новой жизни. Теперь, возможно, навсегда - это жизнь холостяка. Слишком больно выходить из собственных иллюзий. Два брака и два ребенка, которым судьба отказала в жизни. Он стал тягостно свободен от забот о живом сыне. Свободен от ожидания своего продолжения в том, кто должен был родиться. Он уже свободен даже от отвращения и ненависти к Марине, убившей его ребенка. Он свободен от семейных вечеров. И сейчас от женщины в принципе. Он волен быть одиноким волком, воющим на луну. Он уже умеет, как полагается в цивилизованном мире, говорить всем, что у него все ок. Улыбаться и пожимать дружеские, но безразличные руки. Михаил внимательно смотрит в лица партнеров, приятелей, знакомых и незнакомых людей. Лица уверенных, самодостаточных и радушных людей. Всегда навстречу - сияющая улыбка, оживленное приветствие, открытость и доверие. И в какой-то момент ослепительно приветливая улыбка вдруг превращается в намек на осторожный оскал здорового и сильного хищника, доброго от сознания своей силы и того, что всегда сумеет себя защитить. Это просто здравый смысл, понимает он. Это хорошее необходимое качество делового, успешного человека. Но… Никому из русских не убежать от России, которая будет «все так же жить, плясать и плакать у забора», как писал Есенин. В этом смысле не важны ни национальность, ни образование, ни талант. У всехипозади одни кресты, под которыми предки, все ходили по той земле, которая хранит тайны множества загубленных жизней, а кровь невиновных вливается в жилы томительной печалью, больной памятью. И безразличный, просто спокойный взгляд оставляет на коже следы, а глаза слишком часто туманятся слезами. Такая предрасположенность у тех, кто рожден в несвободе и кто не лишен собственных мыслей и памяти, как манкурт. Женщины. Свободные женщины свободной страны. Они ни в каком поколении не знали домашнего гнета, социального неравенства, сексуального насилия. И они пошли дальше. Они стали бороться не только за свое равенство в развитии. Они заклеймили сам зов плоти, само проявление мужского начала, что, разумеется, убийственно для женственности. Михаил тосковал именно по женственности. Не конкретной, но зовущей где-то кого-то вдали. Где-то есть нежная женщина, где-то есть женщина, предназначенная ему судьбой. Он не сумел ее найти. И она не находит себе места, потому что совершенно не по-феминистски хочет принадлежать мужчине. Отдавать ему себя и жалеть лишь о том, что объятия слишком быстро размыкаются. Михаил поехал на несколько дней в туманный, элегантный и спокойный Лондон, город, который так хорошо умеет украшать, оберегать и наполнять глубиной человеческое одиночество. Оказался на художественном аукционе. Там были работы, вывезенные частным коллекционером из Крыма. Один акварельный рисунок не просто обратил на себя его внимание. Михаил вздрогнул, взглянув на него. Ему показалось, что он узнает эту девушку у реки. Рисунок так и назывался «Девушка у реки». На большом камне у воды сидела девушка, почти подросток. Янтарные волосы опускались на плечи и так красиво оттеняли карие глаза. Глубокие и томные глаза. Девушка была невероятно хороша. И Михаил помнил, что точно ее видел, но уже в другом возрасте. Он посмотрел фамилию художника. Виктор Феденко. Это ему ничего не говорило. А модель… Да это же подруга его бывшей жены! Вероника, которую он видел один раз в жизни на своей свадебной вечеринке. И он только сейчас понял, о ком он подумал, кого она ему тогда напомнила. Так в молодости он представлял себе Ирэн Соме, читая «Сагу о Форсайтах». Михаил купил этот рисунок. Он подарил себе необычный вечер. Чувствовал запах южной ночи, сентиментальную потребность в красоте. И вновь… да, вновь вернулось ожидание любви. Надежда. И еще он вспомнил, что, когда он увидел Веронику, все было иначе. Главное отличие… Тогда был жив Артур. И Михаил заплакал сейчас, когда никто его не видит, когда нет никого, кто его за такую слабость осудит. Могилы самых близких нужно иногда поливать слезами. Как и похороненные надежды. Надежды могут воскреснуть. Он вернулся в Канаду на пару дней. Сообщить партнеру, что ему нужно поехать в Симферополь - узнать, чем все же кончилось дело с его бизнесом. На самом деле он хотел походить по тем улицам, по тому берегу, где он гулял с сыном. И еще… Может, они встретятся с Вероникой. Искать он ее не будет. Он научился ценить границы разных жизней. Это свобода. Эта встреча Михаил приехал в Симферополь. Город украсила яркая, слетающая листва, заполнил запах костров из этого падшего наряда. Он узнал, что его фирму продал отец Марины, которому он оставил доверенность на управление. Никаких денег, естественно, Михаил не получал. Оставшийся без работы заместитель, исполнявший обязанности директора, пошел прорабом на стройку. Михаил постоял, подумал, покурил и понял, что ему не хочется выяснять отношения. Не исключено, что деньги у Марины. Скорее всего так и есть. После развода она стала заметно, даже для Торонто, прожигать жизнь. Как-то очень по-русски прожигать. Одна из целей, разумеется, продемонстрировать Михаилу, как ей здорово без него живется. Он продолжил свое путешествие по городу, вспоминая, где они бывали с Артуром, что тот говорил. Каким разумным и безмятежным был его сын в свои пятнадцать лет. И так сладко вдруг затосковал, как будто почувствовал, наконец, связь душ в разлуке, родство, не знающее смерти. Он вспомнил Артура без острой окончательной боли. Он просто видел его тонким мальчиком с белокурыми кудрями, с синими глазами, которые горели отвагой, верой в будущее и любовью. Просто любовью. К жизни, к людям, к тому, что он непременно увидит. Михаил чувствовал этот синий взгляд и держал спину прямо, гордо, чтобы сыну не было за него стыдно. И его голова, так рано покрывшаяся сверкающим серебром, выделялась на улице, в потоке людей. И многие задумчиво смотрели ему вслед. - Красивый мужик, - сказала одна женщине своей спутнице, - наверное, нездешний. Михаил услышал эти слова, и тяжелая печаль вернулась. Он действительно какой-то нездешний. Везде. Неприкаянный. «Надо бы сходить куда-то пообедать», - подумал он. Но так не хотелось оказаться в каком-то временном коллективе, под взглядами, в хоре чужих, оживленных голосов. И он решил сходить на рынок. Купить фруктов, какой-то выпечки и вернуться в номер. Подумать, что делать дальше. Рынок развлек запахами и красками, призывами бойких торговцев. Михаил купил горячие лаваш и хачапури, черный виноград, красные яблоки и домашнее красное вино. Уже шел к выходу и вдруг… Он увидел несколько книг на маленькой скамеечке. Рядом с ними стояла та, которая их продавала. Худенькая фигурка в черных толстых брюках, бесформенном свитере, грубых мужских башмаках. На голове у нее был черный газовый шарф, которым она сейчас закрыла лицо. И только прядь волос цвета мертвой листвы сияла в этом странном, мрачном облике, как будто осенний лист припал к могильной плите. Михаил неуверенно шагнул: - Вероника… Вы?! - Да. Здравствуйте, Михаил. Я узнала вас. Закрылась, чтобы вы меня не узнали. Вот такое у меня занятие. - Вы оправдываетесь? Какой ужас! Совершенно нормальное занятие. Я бы вас в любом случае нашел. Я приехал сюда из-за вас, не верите? - Не очень. - Я купил в Лондоне рисунок «Девушка у реки». Незнакомого художника. Феденко. Мне показалось, что это вы. Так похоже. Девушке лет пятнадцать. - Это я. Рисовал мой бывший жених, и мне тогда было четырнадцать лет. У меня был только снимок этого рисунка, я его кому-то подарила. Так получилось, что это стало началом самого плохого времени в моей жизни. Многое тогда кончилось. Я многое потеряла, в том числе и жениха.