— Ну хорошо, в чем я сегодня провинился перед тобой? — спросил он покорно. — Только не строй из себя невинную овечку! Двое моих приятелей были в той толпе и прекрасно видели, как вы издевались над ни в чем не повинным парнем. — Ах, вот в чем дело! — Да-да! Мои друзья были на Сент-Марк плейс и в точности рассказали мне, что там произошло. И подумать только, что это случилось не более чем через полчаса после того, как ты ушел от меня! Чудовище! Прямо из моей постели ты отправился избивать человека, который ни в чем ни перед кем не был виноват. — Если быть точным, его нельзя назвать совсем уж ни в чем не повинным. — Ну да, он ведь мочился на улице. Подумаешь, какое преступление! — Опять не совсем точно. Он мочился на улице, и притом на женщину. И не говори мне, что это был политический акт. Эта скотина просто был в стельку пьян. — И поэтому его нужно было избивать до полусмерти? — Слушай, ты ведь не была там и ничего не видела! — Достаточно того, что там были мои друзья. — Тогда, может быть, твои друзья успели заметить, как он бросился на меня с ножом? Она иронически посмотрела на него. — Я так и знала, что ты будешь оправдывать себя чем-нибудь в этом роде. — Когда я увидел, что там происходит, я просто не мог не вмешаться. — А кто дал тебе право? — Тебе отлично известно, что я полицейский. Нам платят, чтобы мы поддерживали порядок. Ладно, ладно, я знаю, что для таких, как ты, я являюсь представителем репрессивного аппарата государства и все такое. Сейчас дело не в этом. Но скажи, разве я не должен был помешать этому типу оскорблять человека? Права этого идиота ни в чем не были ущемлены. Наоборот, это он покусился на права той женщины. Конституция дает всем нам право рассчитывать, что любая сволочь не будет гадить на нас. Поэтому я и влез в эту свару. Я оттолкнул его от женщины и сказал, чтобы он застегнул ширинку и убирался. Застегнуться-то он застегнулся, а вот убраться не пожелал. Он достал нож и попер на меня… — И тут ты ударил его! — Конечно, я двинул ему пару раз. — Ага! Нарушение пределов необходимой самообороны! — Ничего я не нарушал. Он лез на меня с ножом, пойми ты! Чтобы отнять у него нож, мне и пришлось сломать ему кисть. — Ну знаешь! Ты сломал человеку руку и считаешь это обычным делом. — Я не смог бы иначе обезоружить его. Еще мгнове-ние, и он всадил бы нож в меня, а этого, извини, я допустить не мог. Она молчала, продолжая иронически улыбаться. — Ну конечно, — он уже не мог сдерживаться, — я должен был Позволить заколоть себя, как поросенка, чтобы доставить удовольствие тебе и твоим друзьям-радикалам… — Будь ты проклят! — она неожиданно набросилась на него и стала выталкивать в прихожую. — Убирайся отсюда! Убирайся, кому говорю! Он недооценил силу толчка и отлетел к стене, ударившись спиной о книжную полку. Она продолжала дубасить его. Протестуя, он со смехом прикрывался от ударов ее маленьких кулачков. Затем он схватил ее за плечи и начал трясти так, что у нее заклацали зубы. В глазах у нее была совершенно неподдельная ярость. Стараясь освободиться, она норовила ударить его коленом между ног. Со смехом он поймал колено и крепко зажал. Она затихла и удивленно посмотрела ему прямо в глаза… …Как всегда, она не позволила ему поцеловать себя на прощание, как не позволяла даже прикасаться к себе, стоило ему застегнуть на себе портупею с револьвером 38-го калибра. Однако она больше не настаивала, как прежде, чтобы он сейчас же выбросил его в мусоропровод или того хлеще — обратил оружие против своих хозяев. Том Берри снова улыбнулся и прикоснулся к тяжелой кобуре, которая лежала у него прямо на голом теле под левой рукой. Поезд остановился, и он слегка приоткрыл глаза, чтобы узнать, что это за станция. "28-я". Еще три остановки, потом несколько кварталов пешком, пять продуваемых сквозняками лестничных пролетов… Может быть, в их отношениях его привлекала именно их противоестественность? Он покачал головой. Нет. Он действительно сгорал от желания видеть ее, прикоснуться к ней, даже еще раз испытать на себе ее гнев. И он опять улыбнулся своим воспоминаниям, когда двери поезда распахнулись. Райдер В ожидании прибытия 123-го Райдер рассматривал пассажиров, собравшихся в начале платформы. Их было четверо. Молодой негр с замысловатой прической и убийственно гордым взглядом. Пуэрториканец — хилый недокормыш в зеленой штормовке. Еще этот адвокат (по крайней мере, он выглядел как адвокат со своим черным портфельчиком, хитрыми глазками и физиономией прирожденного интригана), потом мальчишка лет семнадцати с учебниками под мышкой и лицом, испещренным угрями. Четверо. Это не четверо людей, подумал Райдер, а четыре человеко-единицы. Кто знает, может быть, то, что вскоре произойдет, навсегда отобьет у них охоту ездить в головных вагонах. "Пелхэм, 123" появился из туннеля, мерцая своими желто-белыми глазищами. Он влетел на станцию с такой скоростью, что показалось невероятным, что он сумеет вовремя остановиться. Поезд, однако, четко встал там, где ему и положено было встать. Райдер проследил, как все четверо вошли в вагон, причем негр расположился в его передней части, а остальные в конце. Затем он подхватил свой багаж левой рукой и, согнувшись под его тяжестью, без спешки направился к поезду, сжимая правой рукой в кармане плаща рукоятку пистолета. Машинист далеко высунулся из окна, наблюдая, как пассажиры занимают места в вагонах. Это был немолодой краснолицый мужчина с седеющими волосами. Райдер прислонился одним плечом к вагону, и в тот момент, когда машинист осознал, что нечто заслонило ему обзор, приставил к его голове ствол пистолета. Испугавшись при виде оружия, машинист резко дернулся назад и сильно ударился головой о раму окна. Райдер тут же просунул руку в кабину и на этот раз приставил пистолет прямо к лицу машиниста так, что дуло уперлось ему под правый глаз. — Открой дверь своей кабины, — сказал Райдер ровным и твердым голосом. На маленькие голубые глазки машиниста навернулись слезы. Казалось, его разбил паралич. Райдер надавил на пистолет, почувствовав, как кожа поддалась под нажимом. — Слушай меня внимательно. Сейчас же открой дверь кабины или я продырявлю тебе башку. Машинист кивнул, но все еще не двигался. Его физиономия заметно посерела. Райдер еще медленнее повторил: — Я объясню тебе все это еще раз, а потом вышибу твои куриные мозги. Открой дверь кабины. Больше ничего не делай. Ни звука. Просто отопри дверь кабины, и сейчас же. Ну! Левая рука машиниста начала двигаться, вслепую нащупывая замок стальной двери. Пальцы дрожали, но он сумел отодвинуть щеколду. Райдер услышал, как она щелкнула. Дверь открылась, и Лонгмэн, который ждал этого момента внутри вагона, влез в кабину и втащил за собой свой багаж. Райдер убрал пистолет в карман плаща и вошел со своей ношей в вагон. Как только он ступил внутрь, двери захлопнулись, скользнув по его спине. Бад Кармоди Он услышал голос: — Повернись, я тебе кое-что покажу. Двери поезда были открыты, и Бад Кармоди свисал из окна, наблюдая за станционной платформой. Голос прозвучал прямо из-за спины. Мгновение спустя что-то твердое уперлось ему в позвоночник. Голос сказал: — Это пистолет. Влезь обратно в кабину и медленно повернись. Бад всунул голову в кабину. Когда он повернулся, пистолет по-прежнему был прижат к его телу, упираясь стволом под ребра. Он оказался лицом к лицу с седовласым крепышом с цветочной коробкой. Коробку тот прихватил с собой в кондукторскую кабину. Бад пискляво спросил: — В чем дело? — Тебе придется делать в точности то, что я тебе скажу, — ответил крепыш. — Если не будешь слушаться, придется сделать тебе бо-бо. Попробуй только выкинуть какую-нибудь шутку. Он пихнул Бада под ребро стволом пистолета, и Бад с трудом сдержался, чтобы не взвизгнуть от боли. — Ну что, будешь меня слушаться? — Буду, — ответил кондуктор. — Но денег у меня нет. Пожалуйста, не бейте меня. Бад старался не смотреть на крепыша, но они стояли так близко друг к другу, что этого трудно было избежать. Лицо у того было широкое, смуглое и с густой синеватой щетиной, которую следовало брить по меньшей мере дважды в день. Глаза светло-карие, полуприкрытые толстыми веками. В этих глазах невозможно было ничего прочесть. Такие глаза зеркалом души не назовешь, машинально отметил про себя Бад. Трудно было представить, чтобы какое-то чувство отразилось в них. И уж, конечно, не чувство жалости или любви к ближнему. — Высунься еще раз из окна, — велел ему крепыш. — Проверь заднюю половину состава и, если все в порядке, закрой в ней двери. Повторяю, только в хвосте. В передней части двери должны быть открыты. Ты понял меня? Бад кивнул. Во рту у него так пересохло, что он не был уверен, сможет ли говорить, даже если осмелится. Поэтому он просто кивнул несколько раз подряд. — Тогда за дело. Пистолет снова уперся ему в спину, как только он повернулся и просунул голову в оконный проем. — Порядок? — спросил мужчина. — Теперь закрывай. Бад нажал на кнопки, и двери хвостовой части поезда захлопнулись. — Торчи там, где торчишь, — крепыш тоже просунул голову в окно рядом с головой кондуктора. Вдвоем им было чертовски тесно, но седой не обратил на это, казалось, никакого внимания. Он смотрел в сторону головного вагона. Бад чувствовал у себя на щеке его дыхание. У головного вагона кто-то через окно беседовал с машинистом. Это выглядело совершенно естественно, однако Бад почувствовал, что здесь есть какая-то связь с тем, что происходит в его вагоне. Он увидел, как мужчина у головного вагона выпрямился. — Как только он войдет в вагон, закроешь остальные двери, — сказал голос прямо ему в ухо. — Вот сейчас… Закрывай! Пальцы кондуктора уже лежали на пульте, и ему осталось только надавить на кнопки. Загорелись сигнальные лампочки. — Влезай обратно, — распорядился крепыш. Они снова стояли лицом к лицу. — Объявляй следующую остановку, — он подтолкнул кондуктора пистолетом. Бад включил трансляцию и сказал в микрофон: "Двадцать третья улица". Следующ… — и тут голос его сорвался на хрип и он не смог закончить фразу. — А ну-ка, еще разочек, — потребовал мужчина. Бад откашлялся и провел кончиком языка по пересохшим губам. "Двадцать третья улица" — следующая остановка". — Ну вот, молодец. А теперь ты пойдешь в первый вагон. — Пойду в первый вагон?