— Ну? — В нашем банке данных такого запаха нет. — На чьем оборудовании проводился опыт? — Приборы английские, точь-в-точь как в Скотленд-Ярде. — Что же, дело это хорошее, — вздохнул Багиров, — но увлекаться не советую. Портит это молодого следователя. Лишает инициативы, атрофирует чутье. Надо искать простые логические решения, и тогда золото, которое страна платит за буржуазные "ноу-хау", останется в казне народа. Полковник поднял телефонную трубку. — Дайте мне начальника продторга… Федор Максимыч? Ты? Как старые раны? Ну, ничего, ничего. Сейчас время такое — все заживает. Ты скажи мне лучше, тот фургон, что вы послали в рыбный магазин… Ну-ну, понял… План — дело святое… Ты мне скажи, какой был груз? Копченые угри? Я так и подумал. А у моих знатоков, видите ли, в банке данных запахов не хватает. Ну, до скорого. На днях загляну повидать внуков. Чую, мало ты им рассказываешь о нашей легендарной юности… За окном уже пошаливал вечер. Из сада Эрмитаж донесся смех конферансье. "Второе отделение началось, — подумал Багиров. — Уставшие за день москвичи отдыхают в парках и возле эстрад. Пора и мне. Пора!" Он вышел на улицу. Багиров проживал возле Трифоновского колхозного рынка. Утром за ним присылали машину, но после службы он любил пройтись до дому пешком по вечерней Москве. Вот и сейчас, шагая мимо приветливо светящихся окон, он думал о том, что вот не за горами еще одна зима тревоги нашей и, хотя кривая правонарушений клонится вниз, забот не убывает. А ведь нужно выкраивать время и для семьи, и для музыки (Багиров, не признаваясь в этом самому себе, страстно любил Скрябина), и для хобби. О хобби кроме жены и тещи никто не знал. Трудно, трудно было догадаться, что этот суровый с виду человек имеет почти девичье пристрастие к цветам. Зимой, когда балконы москвичей заметал белый снег, Багиров вытаскивал из-под ванны луковицы выведенного им самим морозоустойчивого сорта тюльпанов и бережно, как патроны, переносил на балкон Проходила неделя, другая, на улицах пуржило, москвичей слепил косой снег, а на балконе Багирова по утрам раскрывались красные и белые тюльпаны. Иногда, в особо лютые морозы, нежные цветы приходилось согревать дыханием, и тогда полковник не спал всю ночь. "Почему так несправедливо устроен мир?" — думал Лева, шагая от метро "Баррикадная" в сторону Ваганьковского рынка. Лева Бакст, проходивший практику в отделе Багирова, считал себя невезучим. Не везло ему во всем: в любви, потому что девушка, которой он целый год дарил цветы, вышла замуж за другого; на скачках, потому что кобыла Абитуриент засекла себе ногу и пришла четвертой; и наконец, в работе, потому что Багиров назначил руководителем группы по делу о зеленом фургоне не всеобщего любимца Гогу Остракидзе. а Наиля Салихова, молодого упрямого татарина с жесткими, как рукопожатие спортсмена, волосами. Из всех заданий, которые распасовал между членами группы Наиль, Леве Баксту досталось самое неприятное — идти к пивной палатке, возле которой оставил машину Махлюдов, и поговорить с продавщицей. "И ведь знает же, что я не выношу пива", — распалял себя стажер. У Левы на пиво была аллергия. Стоило ему пройти в нескольких метрах от пивного ларька, как в носу начиналось предательское щекотанье и по щекам текли слезы. "Испытывают мою волю", — подумал Бакст. Палатку у Ваганьковского рынка, возле которой проворонил машину шофер, Лева знал превосходно. Неподалеку жила его тетка, к которой ок время от времени забегал занять до стипендии денег. Разливальщица, против ожидания, встретила его приветливо. — МОП-31-43? — уточнила она. — Точно! — Зеленый фургон с передними ведущими? Слева по борту вмятина, справа следы подкраски? "Молодец, — подумал Лева. — Какая наблюдательность!" — Я ему сразу сказала: что же это у тебя, парень, клапана стучат, подремонтировать не можешь? А он все смешком да смешком. Вот и досмеялся. Пока долива требовал, машину-то и увели. Она вот здесь стояла — видите там масляное пятно. У него картер, у ротозея, подтекает… — А того, который машину угнал, не заметили? — Проворонила! Мне один тут насчет сдачи начал мозги дурить, ну я, понятно, и разволновалась, не то я бы его, мерзавца, как живого сфотографировала. Нас в народной дружине и не такому учат. Я портреты всех своих завсегдатаев помню. — А это зачем? — поинтересовался практикант. — Как это зачем? А если он завтра бытовую травму жене нанесет, общественный порядок осквернит или, не дай бог, нахулиганит в подъезде? Кто его облик до общественности донесет? А насчет этого шофера… как его? — Махлюдов, — подсказал Лева. — …я бы на вашем месте к нему присмотрелась. Два раза, сквалыга, долива требовал! О чем это говорит? — Своего не упустит… — Вот, вот… Сегодня своего не упустит, а завтра на народное позарится. Автобаза — На автобазу заглядывать не советую, — сказал Салихов при прощании и как-то странно ухмыльнулся. "Он что-то уже знает", — подумал Бакст. Из-за этой ехидной улыбочки Наиля Лева и решил наведаться к Махлюдову. База оказалась у черта на куличках, в пригороде. На заросшем бурьяном пустыре Левины ботинки мгновенно потеряли блеск. Он уже начал жалеть о том, что не послушал совета Салихова, как вдруг до него донеслись приятнейшие звуки арфы. Где-то рядом играли полонез Огинского. Бакст прибавил шагу и вскоре очутился перед высоким забором, за которым привольно шумели молодые березы, липки, тополя. "Друг, ты вступаешь на территорию повышенной культуры", — было выведено славянской вязью над входной аркой. Откуда-то сверху наплывала табличка с надписью "У нас не курят", и очень приятный женский голос напомнил несколько противопожарных правил. Но удивляться Леве было некогда. Навстречу, радостно улыбаясь, шел невысокого роста человек в клетчатой ковбойке и делал приветственные знаки. — Как хорошо, как славно, что вы пришли, — заверещал он. — Конечно, до передовых автобаз нам далеко, но все же хочется поделиться наболевшими достижениями. Кому, как не представителям профсоюза… — Но я не из профсоюза. Я следователь… — Вот как! — как будто даже обрадовался встречавший. — Это даже лучше! Нам нечего скрывать от следственных органов. Я, позвольте представиться, член культкомиссии автобазы, — и встречавший назвал свою фамилию. — Баранкин, Василий Баранкин. — Запись? — спросил Лева, кивая на репродуктор, из которого лились звуки полонеза. — Ну что вы! — обиделся Баранкин. — Это же наша Зоя! Диспетчер. Улучила свободную минутку, ну и радует коллектив. Готовимся к смотру народных талантов. У нас и поэты есть, и художники. Барда своего вырастили. Моторист Зударев. Я с утра все баранку крутил, И все думал: удастся ли мне. Пока есть еще творческих сил, Прокатить самосвал по Луне? — Грамотно, — сдержанно похвалил Лева. — Приходите к нам в клуб, не то увидите. У нас шофера "Танец с саблями" играют на аккумуляторных банках. Студия грамзаписи уже заинтересовалась. Или возьмите карбюраторщика Григорьева. Абсолютный слух! А рисует как! Вот уж воистину — кому дано, тому дано. Полюбуйтесь-ка! Его рук творенье… Баранкин подвел Леву к огромному, в несколько человеческих ростов плакату. На плакате был изображен сидящий в кабине шофер, похожий чем-то на Георгия Победоносца. Колесами самосвала он давил водочную бутылку. Внизу черным росчерком была пущена надпись: "Раздавим гадину!". — В изостудии каждый вечер пропадает. Жена жалуется: совсем-де семью из-за культуры забыл. И ничего не поделаешь: новая эпоха, новые конфликты. Я уж с ним пробовал говорить. Да где там! Не помогает! Весь в творческом поиске. Сейчас новое полотно задумал: "Шофер на распутье". Мы его даже с линии сняли, чтобы не мешать порыву. — А вот это новинка, — сказал Баранкин, подводя Бакста к скамеечке, вокруг которой кустились кудрявые георгины. На скамеечке сидел мрачный человек с опухшим лицом и маленькими глазками. Рядом стоял улей, шустрили пчелы. — Раньше здесь была курилка. Дым, смрад, никотинище. А теперь уголок гигиены шофера. Цветы, насекомые. Здесь можно посидеть, подумать над совершенными ошибками. "Errare humanum est!" — Сами придумали? — поинтересовался Бакст. — Ну что вы! — застеснялся Баранкин. — Социологи подсказали. — Кусают пчелки? — обратился Баранкин к сидящему. — Кусают, ядри их в жало, — вздохнул опухший человек. — Это моторист Бухалов, — пояснил Баранкин. — Лечится укусами пчел. — Послушайте, — воскликнул изумленный Лева, — ну а нарушения у вас бывают? Все-таки автобаза… Народ горячий, могут, извините, и сдерзить. Сами говорили: "Errare humanum est" — "Человеку свойственно ошибаться". — Бывает! Знаете, бывает! — радостно воскликнул Баранкин. — Вот на днях неприятность вышла. — Наезд? — Ну что вы! — Двойной обгон? Превышение скорости? — допытывался Лева. — Да нет же! Скорость наши ребята превышать не станут. С самодисциплиной у нас хорошо. К тому же мы недавно выступили с инициативой снизить скорость в Москве до 30 км в час, а на окружной магистрали до 15 км.