— Ко всем твоим увлечениям я отношусь серьезно. Итак, я тебя слушаю. — Полный гардероб на семь дней. — Ого. — Сан-Франциско. Потом Лос-Анджелес. Темы я, кажется, придумал. Мадам Риволи вызвала трех девушек и раскрыла блокнот, приготовившись записывать. — Я, правда, не уверен, что у вас есть все необходимое. — Месье? — поза мадам Риволи выражала терпеливое ожидание. — Хорошо, начнем. Мы сходим по трапу, на ней ситцевое платье в русском стиле, руки обнажены, и легкие туфельки… лапоточки. — Забыв о цели своего прихода, он фантазировал дальше. — Мы с ней садимся в машину, и тут Майк мне выдает: "Ну ты и задница! Нет бы раньше предупредить!" А я ему: "Можно подумать, ты отменил бы съемки, старый хрыч!" А он мне: "Из-за тебя, сукин ты сын, конечно, нет, а вот из-за прекрасной незнакомки…" "Прекрасную незнакомку, — отвечаю, — зовут Эмили. Признаться, от времени я не в восторге… в отличие от всего остального". Тут Майк тихо хрюкает. Мы уже в районе Кастро, в квартале "голубых". Эмили прилипла к стеклу, и Майк своим козлиным тенором поет: "Сан-Франциско всем очень нравится. Здесь бабы — атлеты, мужчины — красавицы…" — Значит, остановимся на платье в русском стиле, — мадам Риволи выразительно посмотрела на продавщицу, стоявшую с разинутым ртом. — Да, мадам, — пролепетала та. Риволи сделала пометку в своем блокноте и подняла на Раша вопросительный взгляд. — На океанском побережье я вижу ее в прозрачном совершенно свободном шифоновом платье в крупных ярких цветах. Белая шляпа с лентой. Плетеные сандалии. Мадам Риволи глазами отправила вторую девушку. Эмили, с которой сразу сняли все мерки, ничего ей не объясняя, с озадаченным видом бродила по пустым залам. — Теперь Алькатраз. — Для тюрьмы отдельный туалет? — Монашеское одеяние, — уточнил Раш. — Она проходит мимо камер и для каждого заключенного находит слова утешения. "Птичнику" Страуду рассказывает о канарейках, отвлекает Аль Капоне от мрачных мыслей о сифилисе… — Ее примут за сумасшедшую. — Главное, чтобы она была безукоризненно одета. Третья девушка исчезла. Мадам Риволи покачала головой: — Зачем тебе это нужно? — Это нужно ей. — Ты решил стал филантропом? — Я решил стать истинным католиком, — Раш молитвенно сложил ладони и закатил глаза к потолку. Их тет-а-тет нарушила первая девушка, державшая платье в русском стиле. Раш одобрительно кивнул. — Гвоздь программы — мужской клуб. Мы приходим, одетые как два близнеца: брюки в полоску, блейзер, белый пикейный жилет, черные лакированные туфли. Я заставил ее напомадить волосы и собственноручно наклеил ей светлые усики. Все продумано до последней детали. И тем не менее швейцар, что-то унюхав, готов преградить ей путь. "А это мистер Ян Раш-младший", — опережаю я его, и мы небрежно проходим. После изысканного обеда папаша Раш приглашает своего любимого сына на танец… — Можете не продолжать, — мадам Риволи обворожительно улыбнулась. — Два клубных костюма, — сказала она девушке и перевернула страничку блокнота. — Так, Голливуд. Я думаю, одного дня нам хватит. Утром везу ребенка в Диснейленд. Тут все ясно: матроска, соломенная шляпка с васильками, босоножки, гольфы. Она будет замечательно смотреться с воздушным шариком. — А на вечер? — О, вечер! Вечер она запомнит на всю жизнь. Беверли Хиллз. Запахи олеандра. Артур Миллер играет в вист с Джессикой Тэнди. Дастин Хоффман достает изо рта целлулоидные шарики. "Хотите полетать?" — спрашивает он ее. Она даже пугается: "У вас есть самолет?" "Тяжелый бомбардировщик, — говорит он совершенно серьезно. — Б-52". И протягивает ей крепчайший коктейль. Даже в этом обществе она звезда. Или, если хотите, царица зверей. Леопардовый костюм в облипочку — вот что нам надо! На губах Раша играла торжествующая улыбка. Девушки-продавщицы, забыв обо всем на свете, ловили каждое его слово. — А на седьмой день? — тихо спросила мадам, уже догадываясь об ответе. — А на седьмой день я отвезу ее домой. Одеть ее для нашего последнего дня всего труднее. Ты мне поможешь, Тина? — Да, Ян. Выражаясь языком старых романов, неделя пролетела как один день. В аэропорту Орли их встречала Табита. Ей навстречу шла уверенная в себе женщина в стильном костюме — черный камзол с белыми кружевными манжетами и белым жабо, черная кожаная мини-юбка, высокие лайковые сапоги с отворотами. Табита с трудом узнала Эмили. Раша она тоже не узнавала. Одет он был как обычно, но ожидаемой кислой мины она не увидела. Он тоже был неприлично счастлив. В машине Эмили с улыбкой рассказывала, обращаясь только к нему: — Ты как раз вышел, и официант передает мне визитную карточку. Какой-то князь или герцог, черт его знает. На обороте мелкими буковками: "Я сижу возле колонны. Посмотри и сама сделай выбор". — Это тот педрила во фраке? — Ну да! — А я удивлялся: неужели, думаю, никто не клюнул? Табита ударила по тормозам: — Я так понимаю, девушку надо отвезти домой. Где ты живешь? Эмили с недоумением повернулась к Рашу, но тот отвел глаза. — Вокзал Монпарнас. Там я покажу. С этой минуты они ехали молча. Раш заговорил, когда они подъезжали: — Яцек, тебе ведь не надо ничего объяснять? Ты взрослый мальчик, сам все понимаешь, правда? Табита, выругавшись, остановила машину перед белым "кадиллаком", нагло поставленным поперек дороги. Эмили открыла дверцу. — Чао, папочка. — Подожди! — Он ждал чего угодно, только не этой сговорчивости. — Я все же постараюсь тебе объяснить… — Я все поняла, Ян. Ты бросаешь женщин, как твоя мать бросила тебя. Разве не так? Знаешь, еще неизвестно, что хуже, с ними или без них. И не вздумай меня утешать. Ты ее утешай, — она кивнула на Табиту, — а у меня все в порядке. — Она вышла из машины, оставив дверцу открытой. Раш влился взглядом в фотографию под стеклом, словно пытаясь прочесть по лицу матери, не она ли выдала его тайну. Через несколько шагов Эмили обернулась и помахала рукой. — У меня все замечательно! Так же легко, как эти слова, дался ей подъем на четвертый этаж. Она взлетела наверх и, только когда дверь за ней захлопнулась, позволила себе перевести дух. Она вдруг почувствовала слабость в ногах и едва доплелась до кровати. Из-за опущенных штор в комнате было темно. — С возвращением, — раздался голос из угла. Она вскрикнула, но тут зажегся торшер, и она увидела в кресле Макса. — Господи, как ты меня напугал, — она обхватила себя за плечи, ее трясло. — Между прочим, классно выглядишь. У мадам Риволи отличный вкус. — Откуда ты знаешь про мадам Риволи? Он пропустил ее вопрос мимо ушей. — Послушай, тебе не кажется, что мы должны отпраздновать твое возвращение? Не знаю, как ты, а я проголодался. Только сейчас она заметила, что на журнальном столике стоит бутылка, два бокала, какие-то закуски. Он усмехнулся: — Где еще ты найдешь такого заботливого патрона? — Что все это значит? — Это значит, что Макс Хочет с тобой выпить. — Он разлил вино в бокалы и подсел к ней на кровать. — За твои успехи! Эмили залпом выпила и спросила: — Какие еще успехи? — Не скромничай. Калифорния. Голливуд… совсем не плохо для начала. А как в постели? — он приблизился к ней вплотную. Эмили отпрянула. — Ты о чем? — Ты меня отлично поняла, — он поправил у нее на груди жабо. — Что, шпионил за нами! Шпионил, да? Да?