* * * Лягушка проснулась поздним вечером. Спала она всегда в зарослях винограда, днями здесь темно и прохладно. Только тут и можно жить, когда такая жара кругом! А сейчас, когда закатилось солнце и воет-волнуется ветер, пора выходить на прогулку! Лягушка полупала глазками, потянула лапки. Прыг – и она уже в цветнике. Прыг – попала на теплый после жаркого дня бордюр. А это еще что за тряпки развеваются на ветру? А за ними – черный, теплый квадрат… Прыг-прыг, ее подхватывает кто-то сильный, ничего себе, какие порывы ветра, и она уже падает на что-то мягкое, жаркое. Прыг, прыг… – Ой, мама, мама! – раздается громкий, отчаянный визг. – Марина! Что? Что?!! – вскакивает с постели Костя. – Ай! Кто это! Костя! Костя!!! Он спотыкается о брошенный у кровати шлепок, врезается в стул… дотягивается наконец до выключателя. Смеется. – Марин, успокойся… Это лягушка! Всего-навсего лягушка! В окно, наверно, запрыгнула. – Лягушка?! Она с ужасом смотрит на темно-зеленый бугорок в его ладонях. Лягушка сидит смирно, мерцает глазами-бусинками, шевелит перепончатыми лапками. – Фу, гадость какая! – с отвращением говорит Марина. И эта дрянь прыгала по ее щеке! – Почему гадость? – не соглашается Костя. – Смотри, какая она хорошенькая… Марину передернуло. И снова она подумала: «Зачем, зачем я поехала в эту глупую Абрикосовку! Каши, пуговки, теперь того пуще – по дому лягушки прыгают!» И Костя, кажется, считает, что это в порядке вещей! Поглаживает гостью по спинке, приговаривает: – Испугалась, малышка, бедная… Просто смотреть противно! Он подходит ближе к Марине: – Ну что ты боишься? Смотри, какая она аккуратненькая… Хочешь – потрогай. – Убери ее! – взвизгивает Марина. Нервы от этого Костика уже на пределе! – Сам своих лягушек трогай! Или целуйся с ними!!! Костя спокойно отвечает: – А что? Вот возьму и поцелую. К ужасу Марины, он наклоняется и чмокает лягушатину в холодный болотный нос. – Фу, не могу смотреть! Марина в ужасе отступает, прыгает на кровать, вжимается носом в стену. И вдруг слышит мягкий, хорошо поставленный женский голос: – Приветствую тебя, повелитель… Она приподнимается. Что за наваждение?! Входная дверь распахнута, и на пороге стоит девушка, в дурацком кокошнике и с дурацкой косой. Ее платье стелется по полу, глаза опущены долу, но, надо признать, девка чудо как хороша. Костька на нее во все глаза уставился. – А ну, пшла вон отсюда, – выпаливает Марина. Ну и дурацкий же сон ей снится! Но гостья на нее – ноль внимания. Подгребает к Костьке (бедрами, зараза, так и трясет!), преклоняет пред ним колени. Ее коса – густая, дрянь! – волочится по полу. – Что вам угодно, мой повелитель? Марина хочет вскочить с кровати, но у нее не получается, ее к ней будто приклеили. А Костик меж тем принимает девахин поцелуй и вежливо спрашивает: – Девушка, вам кого? – Как кого? Вас, – хлопает бесстыжими зенками она. – Я теперь ваша собственность. Современное, не сказочное слово «собственность» режет Марине ухо. Она презрительно говорит: – Под царевну-лягушку косишь, шалава?! Девка по-прежнему на нее фунт презрения. Пялится на Костика, как на бога, приговаривает мягким речитативом: – Господину угодно массаж? Или ванну с розовым маслом? Может быть, ужин, чай? – Она понижает голос и интимно добавляет: – Или желаете – меня?.. А Костька, гад, пялится ей на сиськи и благостно внимает! – Так, а ну пошли вон отсюда! Оба! – рявкает Марина. Девица слушается. Она встает с колен, протягивает Косте холеную белую руку… Он, млея, подхватывает ее под локоток… Стукнула дверь. Ушли… За окном по-прежнему бесится ветер. Марина щиплет себя за ладонь: проснись, проснись скорее! Но не выходит. Все остается по-прежнему: и свет в комнате, и пустая Костина кровать, и даже его забытые пляжные шлепки… И тогда Марина оборачивается к стене и начинает горько плакать. * * * Проснулась Марина поздно. Ни следа вчерашнего шторма. В окна ломится солнце, нахально чирикают воробьи. – Костька… Кость… – говорит она, не раскрывая глаз. – А какой мне дурацкий сон снился… Ответа нет. Марина подскакивает на кровати. Постель Кости пуста, и его одинокий шлепок из вчерашнего сна застыл на том же самом месте. А в комнате до сих пор горит электрический свет. – Что за чушь… – бормочет Марина. Торопливо накидывает халат, бросается во двор… Костик босиком колдует над электрической плиткой, бьет в сковородку яйца. Она бежит к нему, не разбирая дороги, топча хозяйкины цветы. Обнимает, утыкается носом в крепкое плечо: – Костик, милый! Ты тут! Он удивленно откликается: – А где же мне быть? Отстраняется, солит свою яичницу, предлагает: – Ты завтракать будешь? Марина радостно, чуть не плача, шепчет: – Буду, конечно, буду! Ты только подожди, я сейчас тебе кофе сварю. А хочешь, гренок пожарю? С молоком, сахаром, знаешь, какие вкусные?! – Чего это с тобой? – не понимает он. Яичница на сковородке подгорает и разъяренно шипит. – Уйди, уйди, Костян. Я дожарю, – торопливо говорит Марина. – Да ты не умеешь! – улыбается Костя. – Умею! – решительно отвечает она. И твердым шепотом добавляет: – А не умею – так научусь. * * * Освоить яичницу, гренки и кашу оказалось совсем несложно. И даже забавно. Кухонная наука – это вам не скучное шитво, здесь и пофантазировать можно, и эксперименты поставить. В конце концов, и царевны должны уметь готовить! Добавляешь в яичницу болгарский перчик, помидорчики, кинзу – вот тебе и испанский колорит, Костик аж урчит от восторга. А как кардинально улучшаются гренки, если посыпать их домашним овечьим сыром! Марина даже сметанник собственноручно испекла, хотя Костя пугал, что выпечка – это высшая стадия кулинарного искусства. Но у Марины пирог с первого раза вышел что надо: и взошел, и пропекся, и не подгорел. Костик долго не верил в сказочное превращение Марины-лентяйки в Марину-хозяйку. Смотрел на нее подозрительно, ждал подвоха. Но, как и все мужики, к хорошему вскоре привык. И когда Марина, подвязанная кокетливым фартучком, плюхала перед ним блюдо с аппетитными гренками и подносила кофе, его плечи расправлялись от важности… Отпуск продолжался. Днями пропадали на пляже, вечерами – по дискотекам и ресторанчикам. Марина изменилась и в светской жизни. Костя только глазами хлопал, когда вместо безапелляционного «купи два «Бочкарева» она ласково спрашивала: – Костюш, я б «Бочкарева» выпила… А ты какое пиво хочешь? Или: – Ой, из «Титаника» песня… Может быть, потанцуем? – Что с тобой стало, Маришка? – недоумевал Костя. – Ты такая мягкая стала, ласковая…