– Тебе не нравится? – кокетливо улыбалась она. – Что ты! Тебе это очень идет… Он подозрительно взглядывал на ее довольное, разглаженное лицо и добавлял: – Может… ты того, залетела? Она хохотала: – Не дождешься! И добавляла тихо: – А может быть, и дождешься. Через годик-другой… Костя кивал: – Согласен. Через два года нам по двадцать пять будет. Самое время для первенца. «Вечно ты со своими планами-графиками», – раздраженно думала Марина. Но молчала. Она больше не станет его подкалывать, не станет с ним спорить. Потому что дурацкий, явственный, остро-правдивый сон про царевну-лягушку никак не идет из головы… В последний день отпуска они проторчали на пляже с двенадцати до пяти, в самое жаркое время. Марина пряталась от солнца то в море, то под зонтиком, а Костя, решивший увезти с юга эксклюзивный загар, отчаянно обгорел. О прощальном походе в ресторан пришлось забыть. Костя еле добрел до дома и рухнул в постель. Марина мазала его кефиром и прикладывала ко лбу прохладное полотенце. Но все равно у Кости поднялась температура, кожа заполыхала красными пятнами, он лежал грустный и тихонько постанывал. Марина напоила его чаем со льдом, сунула таблеточку аспирина… И решила: домашние средства здесь не помогут. Косте нужен крем от солнечных ожогов. И она его достанет. Чего бы это ей ни стоило. В ближнем к дому сельпо о подобных кремах даже не слыхивали. Но одна из покупательниц вошла в положение, напрягла извилины и отправила Марину в центр поселка, к рынку: там, кажется, целый лоток со всякими кремами есть. Марина бодро прошествовала через Абрикосовку и без труда отыскала на рыночной площади палатку, украшенную крупной вывеской: «ОЖОГАМ ОТ СОЛНЦА – БОЙ!» Отлично, цивилизация, оказывается, докатилась и до Абрикосовки. И французские кремы есть, и польские, и даже эмульсия нового поколения, где-то она про нее читала, что ожоги заживают в момент. – Мне «Эвелину», и «Амбр Солер», и… Она подняла глаза на продавщицу и ойкнула. За лотком стояла царевна-лягушка! Только уже без кокошника и без роскошной косы. Обычные, выжженные югом патлы и довольно-таки толстоватые ноги, обтянутые мини-юбчонкой. И громадные сиськи, так и лезут наружу из-под грошовой маечки. Вот уродина! Девушки смотрели друг на друга. Марина – ошарашенно, «лягушка» – смущенно. – Ты… ты… – Здравствуйте, Марина, – пролепетала продавщица. Марина, все еще охваченная суеверным ужасом, прошептала: – Ты кто? – Я – Костина подруга, – опустила глаза «лягушка». – В каком это смысле?! – С детства. Мы играли вместе… – И что? – наступала Марина. – Давно не виделись. И вот он приехал. И мы встретились. Случайно. На улице. – И?!. – Кофе попили. В кафе. Он меня пригласил. Вспоминали, как мы в детстве в театр играли. Он и попросил меня… – «Лягушка»-продавщица осеклась, опустила глаза. Прошептала: – Попросил… Разыграть вас… – А потом вдруг закричала: – У нас с ним ничего не было! Мы вас просто разыграли, и все!.. – Спасибо за представление, – ледяным тоном произнесла Марина. И резко отвернулась. Эх, дура я, дура! Стараюсь! Готовлю! Ластюсь! Думала, высшие силы мне предупреждение послали – чтоб любила Костика, берегла, ценила! А вместо сна-вещуна – провинциальная комедия! Но как все срежиссировали хорошо, черти! И я, идиотка, поверила! Ну нет, я вам этого так не оставлю! Марина властно сказала: – «Эвелину» мне дай, «Амбр Солер» и эмульсию. Да не суетись ты – не эту! Вон, синяя упаковка… «Лягушка» послушно и суетливо побросала тюбики в пакет. – Вот ваши крема… – прошептала она. – Извините, Марина, пожалуйста… Мы же хотели как лучше… – Кому – лучше?! – выкрикнула Марина. Отвернулась от горе-царевны и двинулась прочь с рынка. Устроить Косте скандал – немедленно? Или чуть подождать? До выздоровления? * * * То ли чудо-эмульсия, то ли ласковые Маринины руки быстро подняли Костика на ноги. В полночь, когда южная луна засияла в полную силу, они уже сидели в гамаке в зарослях винограда. Вдыхали теплые запахи, слушали сверчков, следили за светлячками. Вдалеке по-прежнему шумело море, но шумело уже не для них, завтра с утра они улетают. – Сказка… Настоящая сказка… – бормотал Костя. Обнимал ее, целовал, гладил. Марина отдавалась его сильным объятиям. Мысли метались: «Предатель. Но как целуется! Зануда. Иван-дурак хренов. Местечковый шутник…» – О чем ты думаешь, милая? – Да так… просто считаю звезды. «Сказка. Костик придумал для себя сказку. Что ж, завязка у сказки вышла. Только чем она закончится?» Марина тоже обнимала Костика, и прятала лицо на его сильной груди, и шептала: – Какой ты красивый и сильный… И слова ее были правдой. А мысли все равно летят вскачь. «Это было даже забавно – готовить гренки, пришивать пуговицы. Любопытно хоть раз в году побыть послушной царевной-лягушкой, золушкой-рабыней. Но в Москве он от меня этих глупостей не дождется! Да и вообще – останусь ли я с ним в Москве? Зануда. Хлюпик. Хотя нет, в Абрикосовке он возмужал, раскрылился… И даже почти не нудит. Так что в итоге вышло, что всем хорошо? А что? Я готовку и шитво освоила, а Костик со своим занудством вроде покончил. Прямо хоть новый раздел семейной психотерапии основывай – сказкотерапию». – Ты меня любишь, Маришка? – между тем требует Костя. И Марина, не колеблясь, отвечает: – Здесь, в Абрикосовке, – люблю. Она решила: тут, в приморском поселке, сказка закончится, как и положено в сказке, хеппи-эндом. А вот что будет в Москве? Посмотрим. Может, там водятся другие сказочные персонажи? Ну, например, Гарун аль-Рашид. Или – Кот в сапогах. Или – принц на белом коне. Евгения Михайлова Месть природы Персонажи и события вымышленные. Все совпадения с реальными фактами случайны. День Лары неохотно тянулся к вечеру. В последние полгода больше всего усилий она тратила на борьбу с собственным раздражением. Она приходила в свой кабинет, чтобы делать любимую работу, но с самого утра ощущала только изнеможение, потерю всех идей, желаний и интересов. Как будто тянула за собой тяжелую телегу, доверху заваленную обидами, болью и алогичным чувством вины. Лара выпадала из бессонной ночи и впадала в заранее постылый, напрасный день, от которого не имело смысла ждать облегчения. А что делать с таким багажом заведующей отделом информации ежедневной газеты? Лара так любила своих сотрудников. У нее было особое отношение к тексту. Она читала репортаж и в самом слабом тексте сразу видела то, что при небольшом изменении, другом освещении и акценте станет яркой сенсацией, журналистской удачей. Она умела это объяснить автору в нескольких фразах, и все привыкли к маленькому чуду, которое повторялось неизменно несколько раз в течение дня. А Лара с удовлетворением замечала, как робкий начинающий журналист постигает самый главный секрет профессии и уже без всяких подсказок находит и свой стиль, и эффектную подачу, и способность прийти к точному и лаконичному выводу. Ибо таков жанр репортажа. Это не усвоишь в теории. Это можно понять только с помощью нервных окончаний и толчка в крови, то есть услышав голос интуиции. И вот теперь Лара сидит за своим компьютером. Читает тексты тех же людей. Они были ей так интересны – и люди, и события, о которых они пишут. Но сейчас она видит только тусклую банальность, глаз и нервы царапают косноязычие, невнятность мысли и позиции. И раздражение расплывается в крови, как ржавчина по светлому металлу. Такое состояние – это профессиональная непригодность, с отчаянием понимает Лара. Надо или все бросать, или мчаться к врачу за рецептами от депрессии. А дальше что? Тупеть от лекарств? Проваливаться на ночь в летаргию без тоски и страданий? Принимать равнодушно материал, в котором всего лишь нет грамматических ошибок, как, впрочем, и смысла? После работы Лара поставила машину во дворе и зашла в магазин за какой-нибудь едой. Магазин был в нескольких метрах от подъезда. Возвращалась, думая лишь о неравной борьбе с вечером и кровопролитной битве с ночью. – Лариса, – раздался рядом голос, который она не сразу вспомнила. – Здравствуй. Ты меня узнала? Мне мама сказала, что ты переехала. Ей твоя мама адрес дала. Вот я и решил зайти. Мимо проезжал.