Разговор о неведомой девице прекращается, но настроение у меня испортилось, и я решаю, что Славке, тому парню, что сидит напротив, сегодня ничего не обломится. А возможно, и завтра тоже. И вообще никогда. Будет знать, как болтать глупости. Однако в тот вечер мне все-таки пришлось познакомиться со Светкой. Мне надоели шум и пустые разговоры, и я собралась уходить, а Славка, естественно, вызвался проводить меня. Мы пробирались между столиков к выходу, поминутно останавливаясь, чтобы переброситься парой слов со знакомыми, и вот тогда я увидела ее. Девица лет семнадцати, худая до жути, с льняными волосами, рассыпанными по плечам, с дурацкой искусственной розой лилового цвета за ухом, сидела за столом, поджав под себя ноги, и, раскачиваясь в такт, громко декламировала «Девушка пела в церковном хоре…». Похоже, занималась она этим довольно давно, голос слегка охрип, слушателей по соседству не наблюдалось. На нее вообще не обращали внимания – может, привыкли, а может, сторонились как чумной. Вокруг орали, курили, смеялись, танцевали – обычная студенческая оргия в самом разгаре, а она, прикрыв веки, раскачивалась все сильнее и пыталась переорать этот гам. Амплитуда колебаний выглядела угрожающе, по идее, она уже должна была свалиться со стула. Я замерла в двух шагах от нее, ожидая, свалится она в конце концов или нет. Славка налетел на меня, пробормотал извинения и, обнаружив предмет моего интереса, наклонился, прошептал мне в ухо: – Это она. К тому моменту я и сама догадалась. Определение «с придурью» ей очень подходило. Особого сходства я между нами не обнаружила, и это было уже хорошо. Прикрыв глаза еще больше и наблюдая за мной из-под полуопущенных ресниц, девица начала декламировать другое стихотворение – длиннющее, явно собственного сочинения: «Тихо ковбой поет о ненастье заунывную песню техасских бродяг». Ничего нелепее и бездарнее придумать невозможно, но она читала с огромным воодушевлением и явно для меня, а произнеся последнюю строчку, сделала паузу и даже открыла глаза. – Стихи твои? – спросила я. Девица вызывала странное чувство: брезгливую жалость пополам с любопытством. Так иногда прохожие поглядывают на жуткие язвы нищих, уверяя себя, что они поддельные, и все-таки надеясь, что настоящие. – Мои, – гордо ответила она, глядя мне в глаза. – Дрянные, – кивнула я, но без насмешки или презрения, просто констатировала факт. – Я знаю, – вздохнула Светка. – Ты тоже стихи пишешь? – Пишу. – Почитай, – улыбнулась она. – Здесь? – подняла я брови. – Почему бы и нет? – Она вроде бы меня провоцировала, проверяла на прочность. – Знаешь основное правило удачи? – спросила я. – Оказаться в нужном месте в нужное время. И избегать неподходящих мест. – Чем это место плохо? – задиристо спросила она. – Горло можно сорвать, – ответила я и пошла к выходу. Славка топал рядом. – Как она тебе? – спросил он уже возле гардероба. – Нормально, – пожала я плечами. – Очень хочет выпендриться, но не умеет. По части выпендриться сама я была непревзойденной мастерицей. Светка вынырнула из-за моей спины. – А улица подходящее место? – спросила хмуро. Я сама виновата. Надо было идти себе мимо, а не задаваться вопросом, свалится она со стула или нет. Несмотря на задиристый вид, чувствовалось, что она очень боится моего категоричного отказа. Разумеется, если я ее сейчас пошлю, она гордо вскинет голову или скажет весело: «О’кей, в следующий раз», – но ей зачем-то очень надо было со мной поговорить. – Ладно, – кивнула я, удивляясь своей покладистости. – Идем. И мы вышли из бара. – Может, на такси? – робко предложил Славка. Перспектива двигать пешком пять троллейбусных остановок, при этом слушая декламации юных прелестниц, его явно не прельщала. То, что ничего ему не обломится, он уже понял и, как нормальный человек, хотел выжать из ситуации максимум пользы: побыстрее добраться до квартиры и завалиться спать. – Отправляйся, мы прогуляемся, – милостиво ответила я. Славка только вздохнул. Как джентльмен, он не мог допустить, чтобы в полночь девушки шлялись по улицам без мужского сопровождения. Он незаметно отстал, а мы со Светкой не спеша двигали в направлении моего дома. Я прочитала три своих стихотворения, Светка слушала затаив дыхание, полуприкрыв глаза, всем своим видом демонстрируя восторг. Впрочем, выглядела вполне искренне. – Здорово, – пробормотала она, когда я закончила. – Для студентки журфака вполне, – кивнула я. – Нет, у тебя в самом деле талант. – Способности, – поправила я. Это не было рисовкой. Конечно, некое кокетство присутствовало, но свои способности я оценивала довольно трезво. – Если бы я могла писать такие стихи… – прошептала Светка. – Да, и что? Мой вопрос вызвал у нее легкую растерянность. – Я была бы счастлива, – наконец ответила она упрямо. – У тебя есть талант, и ты относишься к нему как к чему-то само собой разумеющемуся. А для меня… Я обожаю поэзию. – Это я заметила, – улыбнулась я. – Нет, серьезно! Я люблю поэзию больше всего на свете, а пишу дрянные стихи. Я бы черту душу продала, чтобы иметь талант! Я посмотрела на нее очень внимательно. Разумеется, она говорила ерунду, но тогда впервые я почувствовала некую опасность, исходящую от нее. Уж очень убежденно она произнесла последние слова. – Это плохая идея, – все-таки сказала я. – Продать душу дьяволу? – Ага. Никогда не знаешь, что получишь взамен. – Талант. – А если он не принесет тебе счастья? – Принесет. – Ты будешь писать талантливые стихи, которые никому не нужны и которые никто не будет читать. И что тогда? Дьявол – великий путаник, я бы не стала на него полагаться. – А я попрошу славы и признания, – лукаво улыбнулась она. – Значит, у тебя другая проблема, – ответила я. – Для славы талант необязателен. То есть нужен талант другого рода. – Нет, я в самом деле хочу писать хорошие стихи. Вот это мне, кстати, нравится. – Она задушевно прочитала небольшое стихотворение, сентиментальное и бездарное, и забежала вперед, заглядывая мне в глаза: – Ну как? Я пожала плечами: – Вполне. – Тебе понравилось? – Нет. Но если хочешь, я могу соврать, мне не трудно. – Не хочу. Я их сожгу. – Глупости. Потом будешь жалеть. – Гоголь… – Держи себя в руках, ты не Гоголь. Вряд ли ей это понравилось, но она лишь вздохнула. Еще меньше все это нравилось Славке, который понуро брел за нами, пока мы наконец не замерли возле моего дома. – Как ты будешь добираться домой? – спросила я Светку и тут же повернулась к Славке: – Проводишь ее? – Мне же в другую сторону, – обиделся он. – Деньги на такси есть? – задала я ей очередной вопрос. – Не беспокойся, – отмахнулась она. Стало ясно, что о такси я спросила зря. А ведь уже половина второго ночи… – Ладно, идем ко мне, – решилась я, открывая дверь подъезда. – И я? – спросил Славка. – И ты, если мы еще не надоели тебе своей болтовней. Через полчаса Славка уже спал на диване, а мы со Светкой продолжили разговор на кухне, засидевшись за чаем до четырех утра. Утром опоздали на лекции. Наше появление втроем не осталось без внимания. Однако примерно неделю новое знакомство никак на мою жизнь не влияло. Иногда мы сталкивались в коридорах университета, здоровались, Светка мне торопилась что-то сказать, но я всегда спешила и практически не бывала одна, так что не очень-то она преуспела. Правда, кое-что я смогла узнать о ней за это время: живет в общежитии, приехала из районного городка, из рабочей семьи, но зачем-то врала, что из Екатеринбурга, где отец большой начальник. Явную нестыковку с официальными документами объясняла тем, что родители в разводе. Вранье быстро раскусили, и теперь над ней посмеивались. О загранице она знала из цветных буклетов, что бесплатно раздают в турфирмах, а все ее тряпки куплены на местной барахолке, да и этих тряпок было совсем немного. С какой стати я начала ее жалеть, не знаю. Вранье я не жаловала, и то, что она стесняется своей семьи, казалось мне глупым и неприятным, но, когда через неделю я обнаружила ее возле своего дома с томиком Рильке под мышкой, в цветастой юбке, мокасинах, блузке с рюшами и соломенной шляпке, которой место на помойке, я подумала: а ведь и Светкина шляпка, и дурацкие рюши, и ее взгляд с поволокой, и все это глупое притворство – истошный крик: «Посмотрите, я не такая, как все!» И прижатый к боку Рильке – чистое лицемерие, потому что томик был на немецком, а Светка не знала толком даже английского, который учила в университете. Все, все в ней было насквозь фальшивым, но это не вызвало отвращения, только жалость. И я сказала ей: – Заходи.