Ну вы поняли. – Так вы шо хотите, шобы я вернулась до хаты, а домового моего уже и след простыл? – бурчала тетка, в сердцах вплетая в свой среднерусский говор кубанскую балачку, подхваченную когда-то за мужем, царство ему небесное. – Мать, да куда он денется, домовой твой, – фыркал Митяй, урезонивая родительницу. – Сто лет с тобой жил и еще сто поживет! – Сыночек, мне ж всего-то пятьдесят девять! – обижалась тетка и озиралась, словно призывая в свидетели того домового со товарищи. – Нет, вы это слышали?! Не знаю, как домовой, а мы с Лизаветой и слышали, и понимали, какова перспектива: не гарантируем гипотетическому домовому в отсутствие законной хозяйки комфортное существование – никуда тетка не уедет. Естественно, такой расклад нас не устраивал. Пришлось дать честное пионерское слово, что мы назначим дежурство и каждую ночь у домового обязательно будет компания. Хотя я, если честно, в момент принесения этой клятвы держала за спиной фигу, а в голове мысль: на дежурство ведь вполне можно отправлять Шуруппака! Это мой кот, сущая бестия, в его обществе никто не заскучает. Особенно ночью, когда у Шурика самое веселье. Домовому будет обеспечена богатая развлекательная программа. Шуруппак, он же Шуруп, он же Шура – выдающийся зверь. Его редкое имя – отсылка к важнейшему памятнику шумерской литературы. «Поучения Шуруппака» были написаны в незапамятные времена с благой целью обучать читателя должной набожности, прививать добродетель и оберегать общественные нормы. Прошло четыре с половиной тысячи лет, а литература мудрости по-прежнему была бы весьма полезна очень и очень многим. Включая собственно того Шуруппака, который мой кот, потому что он редкостный варвар и оглоед. Дикий и необузданный. Да и попробуй обуздай его, такого здоровенного! У меня есть подозрение, что в прошлой жизни Шура был рыжим мамонтом и в нынешнем воплощении родился котом по чистейшему недоразумению. – Сегодня дежурите вы, – с нескрываемым удовольствием повторила Лизка, – потому что я первая затеяла романтический вечер. Кто тебе мешал проявить такую инициативу? При прочих равных мы бы бросили жребий. – И я заранее знаю, кто бы выиграл, – проворчала я. Моя подруга – возможно, лучший в наших широтах менеджер по продажам. В умении навязывать добрым и не очень людям свои услуги, мнения и планы в диапазоне от сиюминутных действий до жизненных сценариев ей просто нет равных. Как говорил поэт: сдайся, враг, замри и ляг. Я Лизавете хоть и друг, вернее, подруга, тоже вынуждена регулярно сдаваться. Спорить с мадам Синеглазовой себе дороже. Так и Митяй считает, а он мужчина серьезный, не какой-нибудь хлипкий интеллигентик – опытный деревенский участковый. Можно сказать, наш пеструхинский Анискин. Хмурясь, я отвернулась к окошку и притворилась, будто любуюсь видами. Хотя они были мне представлены исключительно лесом, который в летнюю пору выглядит весьма однообразно: ну зелень и зелень. Осенью хотя бы листья на деревьях разноцветные, а зимой я по стволам могу различить, где дубы, а где березы. Знаток родной природы из меня тот еще, если честно, я же вообще-то записная горожанка, в деревню только после пандемии перебралась. – Твою дивизию! – взревела вдруг Лизка, и меня бросило лбом в стекло: подруга ударила по тормозам. – Дурында, что ты делаешь?! – Сама дурында, – огрызнулась я сиплым шепотом: ремень безопасности разом выжал весь воздух из груди. – Я не тебе. – Подруга отстегнула свой ремень и спешно выбралась из машины. Я распрямилась, сдула с глаз упавшую челку и посмотрела, куда это Лизка спешит. И к кому. И, что немаловажно, зачем. Такие интонации в голосе подруги я слышу редко, но знаю, что ничего хорошего они не предвещают. Не исключено, что сейчас кого-то будут бить! Но нет, Лизавета не вступила в кулачный бой, ограничилась словесным поединком. А с кем? Хм… Да, реально с какой-то дурындой. На дороге прямо перед нашей машиной замерла в неловкой позе гражданка весьма убогой наружности: тощая, сутулая, патлатая, замотанная, несмотря на летнее тепло, в просторный цветастый платок. Синие персидские огурцы узора и красные шерстяные лохмы бахромы контрастировали с блекло-серой юбкой, при виде которой в моей памяти дипломированного филолога всплыли красивые староруские слова «сермяжный» и «посконный». – Тебе жить надоело, тетеха?! – Лизка тоже вспомнила исконное русское слово. – Сама под колеса и ребенка туда же?! Тут только до меня дошло, что неопрятный куль в руках тетехи и дурынды – характерной формы сверток из застиранной байковой пеленки. Понимание это мгновенно повергло меня в ужас, даже струйка холодного пота по спине побежала. Это что же, мы чуть не сбили мамашу с невинным младенцем?! – Дай сюда! – Поскольку тетеха ничего не ответила, наверное, от испуга потеряла дар речи, Лизавета, которая сама еще недавно была матерью невинного младенца, решительно вырвала у нее из рук байковый куль. – Как он? Цел? – Я отмерла, тоже выскочила из машины и подлетела к подруге. В три руки – одной Лизка держала и рефлексивно потряхивала сверток – мы принялись осторожно ворошить слои ткани, выкапывая из-под них ребенка. Поглощенные этим занятием и вполне понятным чрезвычайным беспокойством, мы машинально посторонились, пропуская мимо уютно урчащую машинку. И слишком поздно поняли, что это был прекрасно знакомый нам зеленый «Матиз» – любимая Лизаветина Лягушонка-коробчонка! – Не поняла, – сказала подруга и перевела озадаченный взгляд со своей удаляющейся машинки на разворошенный байковый куль с задорно торчащим из него древесным сучком. – Это что? – Буратино, – нервно хихикнула я, созерцая замотанное в тряпки полено. – Не поняла, – повторила подруга и сузила брови. – Это нас так развели? Поймали на удочку благородства? – На крючок гуманизма, – поддакнула я и щелкнула по сучку. – Где твой мобильный? Мой остался в сумке на заднем сиденье, а надо срочно звонить… – Мой айфон в пиджаке, а пиджак на крючке. – Лизка ассоциативно посмотрела на суковатое полено и тоже нервно хихикнула. С минуту мы стояли посреди пустой дороги, смешливо хрюкая, как парочка умалишенных. Наконец я почувствовала, что меня отпустило. Дерзкий угон, жертвой которого стала Лягушонка-коробчонка, почему-то впечатлил меня гораздо меньше, чем едва не случившийся наезд на «мамашу с младенцем». – Значит, сигнализировать о случившемся кому надо мы не можем, – резюмировала я и огляделась. – Сами – нет, – согласилась подруга и тоже огляделась, для лучшего результата приставив козырьком ко лбу ладонь свободной от Буратино руки. – Надо ждать, пока кто-то мимо поедет. – И что тогда? Тоже бросаться под колеса? – Я осторожно уточнила план. – Нет. – Подумав немного, Лизка помотала головой. – Мы ж не сволочи последние, чтобы так пугать людей. Идем в лес. – Она решительно зашагала к обочине. – А это зачем? – Я все еще нуждалась в объяснении. – Вернем деревянного мальчика в его естественную среду обитания? – И снова нет. – Подруга уже лавировала между березками. – Найдем людей, попросим телефон! – В лесу? – Я посмотрела направо – на деревья, потом налево – на реку, за которой тянулись дома нашей деревни. – А где ж еще? – донеслось из-за частокола стройных светлых стволов. – Говорят, белые пошли. – Куда? В наступление? – Я нетипично тупила. Потому что переволновалась. Я в нервах всегда туговато соображаю, зато болтаю за троих, причем обычно несу чушь. – Да я про белые грибы! – высунулась из-за дерева Лизка. Вот она несла не чушь, а свет истины. И еще полено. – Грибы – это хорошо, – пристыженно согласилась я, стесняясь минутного помрачения рассудка, и заспешила вслед за подругой. – Но ты уверена, что мы идем в правильном направлении? В выборе направления нас ничто не ограничивало. Тропинок и прочих следов человека в этой части леса не наблюдалось. – Так, давай рассуждать логически. – Лизка, опытный менеджер, привычно организовала мозговой штурм. – Подосиновики растут где? – Под осинами, – против воли включилась я в брейнсторминг. – Правильно, а подберезовики под березами. Правда, название «белые» нам в этом плане мало что подсказывает. – Лизка остановилась, чтобы присмотреться к ближайшей березе. Та была не чисто белой и вряд ли идеально гармонировала с одноименными грибами. – Кажется, у белых есть еще одно название – боровики, – припомнила я, пнув своего внутреннего филолога с его богатым лексическим запасом. – А бор – это народное название соснового леса, произрастающего на хорошо дренированных песчаных, супесчаных и легкосуглинистых почвах… – Не знаю, как насчет почвы, – подруга присела и задумчиво ковырнула пальцем мшистую кочку, – но растут тут не сосны, это точно. – Березы, – подтвердила я, и мы переглянулись, довольные собой. Не дурынды, однако. Березу от сосны отличаем. Хотя с поленом в пеленках позорно сплоховали, кстати говоря. Приняли его за живого младенца. Я стерла улыбку с лица, а Лизавета – грязь с пальца и тут же указала им в условный мрак чащи: – Значит, нам туда! У дороги сосен не было. Сосен не было нигде. Мы их честно искали, искренне надеясь обнаружить под ними белые, а уже вблизи грибов – охочих до них людей с желанными нам телефонами. Вместо сосен, белых, грибников и мобильников мы нашли огромный малинник и от души попаслись в нем. Вкусных спелых ягод на кустах было много, даже удивительно, что к ним не прилагались медведи. Они же вроде любят малину. Наверное, со стороны наши действия выглядели странно. Какие нормальные люди засядут в малиннике, когда у них машину украли? По идее, следовало куда-то бежать и каким-то образом бить тревогу, поднимать родную полицию на поиски супостата-автоугонщика. Но не зря же психологи говорят, что самый распространенный способ борьбы со стрессом – заесть его вкусненьким. Мы с Лизкой пережили немалый стресс, и заедать его пришлось основательно. Медведям в малиннике после нас уже нечего было делать, мы самым добросовестным образом собрали в себя все антистрессовые ягоды. Я очнулась, когда пробившийся сквозь листву косой солнечный луч вонзился мне в глаз, как красный лазер. – Что такое? Уже вечереет? – Я завертелась на месте, недоверчиво озираясь. – Не может быть, мы же выехали из дома сразу после завтрака! – И можем пропустить ужин, – добавила подруга, погладив себя по животу.