Оба пацана были его товарищам по детским проделкам, обоих он знал чуть ли не с рождения, но в последний год Сашка чувствовал нарастающий лед отчуждения между собой и ими. Вызванного не конфликтами, нет. Они по-прежнему неплохо ладили. Но в этот год он все чаще чувствовал, будто общался раньше со всеми на одной радиоволне, а сейчас перешел на другую, пусть и близкую. Голоса слышны через эфир — но вдалеке, и трудно прислушиваться, и чем дальше, тем труднее. Пока эту пропасть еще можно было перешагнуть, но скоро, возможно, нельзя будет и перепрыгнуть. Все шутили, смеялись его шуткам и поддерживали разговор — об урожае, об охоте, о переезде. Но его не покидало ощущение, что вечеринка — не день рождения, а прощальный вечер. Младший подумал, что с удовольствием провел бы сейчас время, разбирая старые книги. Фолианты, как их называл дед. Или посещая места, где ни разу — с самой Войны — человек не ступал. Хотя ее он бы с собой взял… Наверно, это было бы романтично, идти с той, кого ты выбрал, в краю древних мрачных тайн. «Ну, ты и придурок, — сказал он себе в этом месте. — Чтоб идти в поход, нужна не девка, а надежные товарищи. А совсем один ты только до сортира в огороде дойти сможешь. Даже по дороге до хутора Пустырника тебя мог медведь сожрать вместе с лошадью, а что говорить о других городах?» Обстановка немного оживилась, когда он рассказал о поездке к Пустырнику и о поисках в старой шахте (хотя отец и просил помалкивать). Но прогнать ощущение, что ему с ними не очень интересно, уже не мог. Разве что с Кирой. Но и тут были сложности. — Какой же ты бессовестный, Александр Данилов, — тихо сказала она ему, когда парни по очереди пожали имениннику руку и удалились. — Ты о чем? — он уставился на нее непонимающе. — Думаешь, я не заметила, как ты смотрел на меня все это время? — И как? — Как голодная собака на мясо, — она отсела на край дивана, сложив руки на коленях. — Ты ошибаешься, — он подвинулся чуть ближе. — Нет же. Я уже с мальчиками общалась… — она усмехнулась, заметив его недовольный взгляд. — Да не так, как ты подумал, дурик. Те, кого порядочными называют, на самом деле в мыслях самые пошлые. Вот ты меня уже и так, и этак развернул… я же вижу. А кто меняет баб как перчатки, могут быть способны на чувства. «Которые тебе и не снились» — пожалуй, такой была недоговоренная часть фразы. — Но, знаешь что? — в ответ на его попытку по-дружески ее приобнять за плечи, она отодвинулась и, словно дразня его, перебежала на другой конец комнаты, усевшись в кресло. — Тебе повезло. Они хотят, чтоб я досталась тебе. Мои братцы. Наверняка уже все обговорено. Как в дурацком кино из страны, где все поют и пляшут и на лбу у людей красные точки нарисованы. А взамен они получат от твоего папаши в пользование сеялку, веялку или сноповязалку. Или корову. Или свинью, — она изобразила пятачок, приставив палец к своему чуть вздернутому носику. — Справедливо, да? Свиноматку на свиноматку. А ты, наивный чукотский юноша, ничего этого не знал? Данилов-младший застыл, как пораженный взрывом. Вначале он не поверил. Но потом понял, что это вполне в духе его отца — решить устроить ему судьбу с таким цинизмом. Для его блага, да. Фраза про то, что пора найти телку с приличным выменем, неожиданно обрела конкретный смысл. Грудь у нее была действительно не по годам развитой. И даже дед мог этого союза хотеть, поэтому и взял назад свои слова про облака. Дед, видимо, страдавший от того, что их род был хилым и вдобавок с одной бесплодной ветвью. Дед, который понимал, что ему скоро уходить. А отец еще постоянно шутил про то, что Женьке замуж пора, а она не торопится. Так, оказывается, не ее одну сватали! Ну, просто «Тихий Дон» какой-то. И ведь дело не в сеялке или скоте, а во власти. — Откуда ты это знаешь? — спросил Сашка подозрительно. — Ушки на макушке, — усмехнулась девушка, надкусывая еще одну печеньку. Теперь не принято было бояться «испортить фигуру». — Если ты настолько меня не любишь, так и скажи, — он надулся от обиды. — Можешь ведь отказаться. Мы же не дикари. — Могу, — кивнула Кира. — И ничего мне за это не будет. За ворота в лес не выгонят. Но когда я думаю, что люди все такие, я готова согласиться. Может, ты лучшее из того, что судьба подсовывает. Ты хотя бы хороший. Как друг, — она сидела так, что подол ее платья задрался. Немного, чуть выше загорелых коленок, но этого было достаточно, чтоб направить его мысли в другое русло. Хотелось стать ей самым близким другом и немедленно. И уже на этот первичный инстинкт наслаивался другой, более поздний — оберегать, заботиться, кормить и защищать. — Дурочка моя, — парень посмотрел на нее с мягким укором. — Я за тобой, блин, на край света готов. А ты наслушалась твоих братцев, которым меньше пива надо в себя заливать. Чушь это все. Никто тебя на хрюшку не поменяет. И даже на буренку. Ты же золотая, ты же… С улицы раздалось громыхание, заставившее их обоих вздрогнуть. Подбежав к другому окну, они увидели, что это грохочет по старому асфальту, переваливаясь через трамвайные рельсы, тяжелая запряженная двойкой лошадей телега, которая в этот момент подъезжала к воротам. Лошади были бурые, как волки, и каждая раза в полтора массивнее Чернушки. Да и телега была огромной — целый дом на колесах с брезентовой крышей. Когда-то этот фургон был автоприцепом. Но теперь вместо мотора у него была сила этих огромных животных, предков которых они когда-то получили от Заринска, тогда еще щедрого и помогавшего с обустройством. И только один человек имел в селе такой фургон. Тот самый, к кому Сашка в этот день заезжал. Цокот копыт сменился стуком в ворота, потом скрежетом открываемой калитки. Тот, кто приехал, совсем не боялся потревожить хозяев и их соседей. Хотя время было позднее, а ложились в деревне всегда рано, как и вставали. Отправляться собирались без спешки, завтрашним вечером, и все хотели перед дорогой поспать. Тихонько приоткрыв окно, Младший услышал внизу у ворот голос отца: — А, это ты Жека. Ну заходи. Чего, уже собрался? — Да, Андрей, — голос Пустырника звучал еще резче, чем обычно. — Две мои другие повозки следом идут. — Сами, что ли, своим ходом? С мотором и автопилотом? — тон отца, как всегда, был немного язвительным. — Нет. Оболтусов своих напряг. Петьку и Ефимку. Все ж таки они мне сыновья, хоть и живем отдельно. У них кони тоже хорошие. Ты это… Труби общий сбор. Надо уходить. Прямо сейчас. Иди со мной, вождь краснокожих, взгляни сюда. К счастью, повозка остановилась рядом с фонарем, у которого был собственный солнечный элемент, который за день в ясную погоду успевал зарядиться. Младший уже чуть не свешивался из окна. Рядом он почувствовал теплое дыхание Киры. Она выглядывала из-за его плеча, словно прячась за ним, но тоже смотрела. Их пока еще не заметили. В этот момент Пустырник с отцом вместе откинули брезентовый полог. Из-за их спин Младший разглядел на дне фургона только черные когтистые лапы. С мокрой блестящей шерсти стекала кровь. Зато он увидел, как нелюдимый хуторянин что-то высыпал вождю на ладонь. Но не монеты. Металлические цилиндры, похожие на карандаши… или на пули. — В него уже стреляли на днях. «Пятёрой»! Это я достал из туши. Надо рвать когти, и лучше затемно. А то поздно будет. Какое-то время отец недоверчиво рассматривал то, что Пустырник положил ему на руку. — Странно. Пять сорок пять — беспонтовый калибр для охоты на медведя, — произнес вождь наконец. — Андрюха! — назвал его Пустырник совсем по-простому. — А я тебе об чем говорю? Ну почему надо все разжевывать? В эту зверюгу стреляли. День-два назад недалече отсюда. Из автомата, судя по тому, как пули легли! Ранили, но не добили. А это оружие на человека. Не на медведя. Тот, кто применил его — чужак. Он или погиб, или наоборот, укрылся от медведя где-нибудь, уже не скажешь. Ствол я не разыскал. Но он не пошел бы в одиночку в такой поход! Да еще с такой пушкой. Значит, он просто отошел или отбился от своих. А те раз прячутся, то пришли не на чай. Надо бросать все и уходить. Иначе можно вообще не дергаться! — Я, блин, не позволю… никому угрожать нам в нашем доме! — голос отца задрожал от бешенства. — Даже если мы решили его сменить. Да и кто может нам угрожать? У нас вместе с киселевцами почти тысяча стволов, и это только считая взрослых. Мы их на ленты порежем, если сунутся. Глаза у него налились кровью. Сашка знал за отцом такую особенность. Она была фамильной чертой всех Даниловых, начиная от бабушки Алисы. Конечно, у нее это проявлялось сильнее всего — она говорила, что себя не помнит, когда кто-то имеет несчастье ее разозлить. Бывало, и скалкой могла приласкать. Даже Женька, спокойная и тихая, пару раз теряла над собой контроль и посуду била. Но отец все-таки сумел взять себя в руки. — Черт с тобой. Собираемся… Ты думаешь, это разведчики из Заринска? — Может, и нет. Но даже если залетные чужаки, тебе легче будет? — тут Пустырник перевел взгляд на второй этаж дома. — Вот те раз! Шпионим? Фонарь на фасаде светил ему прямо в глаза, поэтому Сашка и думал, что он их не разглядит. Тут и отец заметил. — Сашок, вы одеты? Вот и хорошо. Надо всех по улице оповестить, что отъезд не завтра вечером, а так скоро, как возможно. А я пойду радирую киселевцам. Ох и разозлится Каратист, чтоб ему… Он и так на меня зуб точит, говорит, на последней ярмарке ткань им продали гнилую. Бегите! В дороге докушаете. И всё остальное — тоже. — О находке не болтайте, — бросил им вслед Пустырник. — Нечего раньше времени панику нагнетать. Уже через четверть часа вся деревня знала об отправлении, и все начали лихорадочно паковать свои узлы и грузить на телеги то, что должны были сложить еще несколько дней назад. С горки, где стоял отцовский дом, Младший видел, как во дворах и в проулках вниз по улице замельтешили фонари. Кто-то бегал с мешками, а кто-то и с ружьями. Воздух наполнился разговорами на повышенных тонах и окриками, конским ржанием и скрипом открываемых калиток и ворот. Часа через четыре колонна была худо-бедно составлена. Возле депо к ней присоединились общинные возы — большегрузные телеги с тентами, куда нагрузили по две-три тонны. Тащили их сильные лошади. Самые тяжелые прицепили к тракторам. Где-то все-таки умудрились раздобыть для них солярку, хотя, как знал Сашка, ее было в обрез. Вывели из гаража «бурубухайку», но та умудрилась заглохнуть посреди дороги, и еще десять минут убили на то, чтоб привести ее чихающий и дымящий движок в чувство. Вся семья Даниловых заняла места в ней. Кира в последний момент решила ехать со своей семьей, о чем Сашка сильно жалел, не понимая ее поступка. Еще он видел, что несколько тракторов пришлось бросить — горючего столько не было. Вскоре все вместе тронулись, но со скоростью пешехода. — Ничего, выйдем на трассу, там быстрее пойдем, — произнес со своего сиденья дед, кутаясь в шарф. Налетал холодный ветер. — Надеюсь, киселевцы подойдут вовремя. А то опять Андрей с Каратом будут друг на друга орать, обвиняя друг друга — знаю я их. Но раньше рассвета они все равно не успели добраться до черты города. * * * Караван двигался на юг по разбитому шоссе, обходя по широкой дуге с запада огромный промышленный Новокузнецк. Дед говорил, что возле поселка Рассвет они должны остановиться и подождать киселевцев. Те обещали догнать их через несколько часов. Место встречи было условлено заранее, но в сроки союзники один раз уже не уложились — ведь обещали вообще катить одной колонной. Отсюда уже вместе они должны были двигаться на юг по трассе Новокузнецк-Таштагол, которая в крупные города почти не заходила и шла практически в чистом поле, поэтому считалась более безопасной. В сам Новокузнецк они не заезжали, но во время движения по объездной дороге он почти два часа находился в поле видимости. Здесь было очень мало целых зданий, а те, что остались, были похожи на иззубренные скалы. Чуть лучше сохранились окраины. Где-то здесь обитала небольшая община, даже число людей в которой было жителям Прокопы неизвестно — их было явно меньше, чем прокопчан или киселевцев, и они были размазаны по всей огромной площади этого города, который был втрое-вчетверо больше старого Прокопьевска, но перенес ядерный удар еще большей мощности. Теперь по окраинам и жили потомки редких выживших. Ни вражды, ни связей с ними не было. Земли они почти не пахали, жили собирательством и охотой. Это была последняя соломинка, за которую пытался ухватиться вождь, напирая на то, что какая-то из охотничьих партий новокузек — как он называл новокузнечан — зашла так далеко на север и подранила мишку. Пустырник лишь скептически пожимал плечами. То, что они нашли в теле убитого косолапого под толстой шкурой и слоем неистраченного жира, напугало их гораздо сильнее, чем сам медведь — теперь уже мертвый и неопасный. Решением вождя переселенцы должны были двигаться по шоссе, хотя дед и ворчал, что лучше бы они побереглись и ехали бы всю дорогу до горного Алтая по проселкам. Отец на это возразил, что так они потратят вдвое больше времени, а если начнутся ливни — то и втрое. На шоссе все-таки еще было твердое покрытие. А если они конкретно завязнут, то станут легкой добычей для кого угодно, пока будут вытаскивать из грязи застрявшие телеги. К тому же многие проселочные дороги уже заросли такой травой, что и не найдешь, где раньше были. Ландшафт кругом был холмистый. Места эти сразу после войны стояли безлесные, выгоревшие, а те корявые низенькие березы, тополя и клены, которые попадались им то тут, то там, выросли уже после первой оттепели. Скрюченные, уродливые, они даже покрытые зеленью не внушали радости, а сейчас и вовсе были похожи на воткнутые в землю кривые палки. Шоссе проходило по пригорку, и отсюда открывался отличный вид на огромный промышленный город внизу. В бинокль можно было разглядеть сквозь туман корпуса металлургического комбината и типовые жилые дома — такие же, как в Прокопьевске. Уцелели в основном кирпичные. Панельные большей частью рухнули. А центр города был сровнен практически под «нулевой уровень», говорили, что эпицентр взрыва был в районе вокзала. Вдали на горизонте, как рассказывал дед, стоял Новоильинский район, и там еще виднелись силуэты высоких зданий, даже такой высоты, каких в Прокопе отродясь не было. Почти небоскребов. Но тоже изломанные, будто пьяные. Чуть дальше параллельно автодороге шли рельсы, вокруг которых, как часовые, стояли бетонные столбы. Здесь, вдали от городов, стояли они прочно — редко-редко встречались упавшие. От скуки Александр считал встреченные ими поезда — иногда это был один локомотив или пара, а иногда длиннющие составы. Он знал, что там иногда находили интересные вещи. Например, старые почтовые посылки. Или опечатанные грузы — государственные или военные, с пломбами. Почти все автоматы в Прокопе взяты из таких. Тут они были в куда более хорошем состоянии, чем на складах. Автоматы, впрочем, применялись не часто, из-за редкости и дороговизны патронов. Да и нелегально они у них находились. Богданов не дозволял колонии иметь автоматическое оружие, и до поры до времени они делали вид, что слушаются. Отец говорил, что возле Омска видел даже колонну бронетехники на платформах, которую на запад везли. Чего он только не находил, путешествуя вдоль Транссиба. Так что обеспечить себя вещами не проблема для того, у кого руки и ноги есть. С едой сложнее. Группа из двадцати-тридцати здоровых мужиков может прокормить себя охотой, даже не копаясь в земле. Но там, где есть женщины, дети и старики, излишков не бывает никогда.