Придя в себя, Сашка понял — что-то изменилось. Машина больше не покачивалась, а стояла на месте. В салоне было непривычно тихо. Не было слышно ни звука работающего двигателя, ни голосов. Все сидели, затаив дыхание. И даже дядя Гоша молчал. Нарушал тишину только дед. И голос его был непривычно властным и строгим. Он говорил в рацию. — Дедуль, что стряслось? — спросил парень, поднимаясь с сиденья и разминая затекшие ноги. — Тсс! — дед резко оборвал его. — Я говорю. Он поправил наушники, поднес микрофон чуть ближе и нажал на переключатель (вроде отец говорил, что правильно эта штука зовется тангента). — Всем! Это дед. Они еще не вернулись. Быть наготове. Вопрос «Почему стоим?» застрял у Младшего в горле. Он уже понял, что случилось нехорошее. И это были не игры и не маневры. В этот момент, словно в подтверждение сказанному, прогремел далекий гром. Слабая, на излете пуля чиркнула по машине. Отскочила от прикрывавшего мотор стального листа и упала в лужу. — Уроды. Да что им надо от нас? — Это заринцы? — предположил парень. — Не знаю. Они говорят, что да. Выскочили как черти из тумана. Дорогу перегородили грузовиком. Потребовали старших. Держат нас на мушке, как видишь. Отец сейчас разговаривает с ними. А мы все сидим, не высовываемся. Бери свое. Дедушка указал на ширму, за которой стояли в специальной стойке винтовки, автоматы и ружья. Сейчас там было только несколько вертикалок и его недавний подарок, который он так и не успел опробовать. Младший схватил свою «Бенелли», но, вопреки тому, что пишут в книгах, прикосновение к ружейному прикладу и рукоятке спокойствия не вернуло. Он извлек магазин и проверил патроны. На месте. Два из них были снаряжены картечью. — Мы даже не знаем, сколько их, но мы окружены. Они рассекли колонну в трех местах. Киселевцев тоже от нас отрезали. Изредка постреливают для острастки, то с одной, то с другой стороны. Вроде бы хотят, чтоб мы шли назад, и тогда готовы забыть этот «инцидент». Твой отец пошел на переговоры. Все сейчас сидят в канавах и за телегами. За окном тут и там среди поросших жухлой травой холмиков были разбросаны покосившиеся заборчики и камни правильной прямоугольной формы. Огороды? Парк? Нет. Старое кладбище. А камни и доски — это повалившиеся от времени надгробия и кресты. Когда-то здесь был поселок. А при поселке — место, где люди обретали последний покой. И в этот момент вдалеке начали стрелять. Сначала это напоминало треск тех салютов, которые они в Прокопе делали из пороха и старой китайской пиротехники. Они чаще взрывались, чем взлетали, а если взлетали, то в случайном направлении — многим брови и волосы подпаливали. Но было весело… К треску винтовочных выстрелов присоединились дробные автоматные очереди — сначала короткие, потом длинные. Их перекрыл грохочущий стрекот чего-то еще более мощного, что Саша мог отождествить только с крупным калибром. Если бы не расстояние, тот мог бы порвать барабанные перепонки. Может, кого-то действительно такое заводит, будоража кровь. Кого-то вроде Пустырника. Или отца. Но Сашка, видимо, был слеплен из другого теста. Ему стало страшно, как никогда в жизни. И даже то, что поблизости пока никакой опасности не просматривалось, а с ним было ружье — уверенности не добавляло. К тому же отец всегда говорил, что гладкоствол — это оружие для охоты или для разборки с соседями, а не для войны. — Сиди здесь, — сказал дед, беря свой охотничий карабин с прицелом. — Я скоро вернусь. — Я с тобой. — А вот это незачем. За женщинами с Дениской присмотрите. Ты здесь самый старший. Прошло полчаса, хотя ему показалось, что полдня. Раза три до них доносилось далекое уханье, после которого что-то со свистом проносилось и взрывалось с хлопком в паре километров к северу. Земля не дрожала, но видно было в бинокль, как подлетают к небу комья земли и вздымаются клубы дыма или пыли. Минут через двадцать стрельба стихла. Больше ни звука не долетало до них с той стороны, где находился авангард колонны. С противоположной тоже сначала постреливали, но почти одновременно стихло и там. Означало ли это, что непрошеные гости ушли? Высунувшись в люк на крыше, парень тщетно вглядывался в пустое шоссе. Хорошо, хоть туман ветром разогнало. Спрыгнув вниз, Сашка попробовал послушать радио, но понял, что не знает, на что нажимать, чтоб перевести аппарат в нужный режим. В наушниках не было даже знакомого шума эфира. Просто тишина. — Надо выйди и осмотреться. — Ну, выйди и осмотрись. Его сводный брат Денис, с которым они до этого почти не общались, сразу дал ему понять, что слушаться его не собирается. Он был на два года младше, но на десять килограммов тяжелее, и слыл первым хулиганом на своей улице. И винтовку «Тигр» калибра 7.62 он держал куда сноровистей, чем Сашка свой подарок. Младшая сестренка Дениса смотрела на них обоих и на их оружие большими круглыми глазами. Сама Светлана Федоровна — учительница, полная женщина в китайской осенней куртке, единственная из всего поселка красившая волосы перекисью. После смерти мамы, отец прожил с ней всего несколько лет, а после этого, хоть и продолжал поддерживать ее и детей — уже жил всегда один. Ну, разве что встречаясь с этой самой Дарьей. Для своих лет (целых тридцать два!) та выглядела вполне ничего и тоже чем-то подкрашивала волосы. Считать ее мачехой было бы еще смешнее, чем Федоровну. Последнюю дед за глаза называл клушей и говорил, что раньше бы такую даже кройку и шитье не взяли бы преподавать. Сейчас она тряслась, прижимая к себе девочку, и выглядела такой же неадекватной, как дядя Гоша — побелевшая, с огромными, как у ее маленькой дочки, коровьими глазами, полными слез. Обиды на судьбу в них было даже больше, чем страха. А вот на ее сына, белобрысого, ширококостного пацана с плоским мясистым лицом, паника не подействовала. Или подействовала по-другому. Он злобно озирался. Винтовка в руках ходила ходуном. Видя, что Денис повесил себе на ремень джинсов ножны с охотничьим ножом, Сашка тоже прицепил на пояс чехол с мачете, на что братец только фыркнул. — Надо валить из машины, — предложил Младший. — Всех вывести и в лесу пересидеть. — Ты дурак или нет? — огрызнулся на него Дениска. — Здесь мы под какой-никакой защитой. А в лесу что? Сговорились на том, что будут по очереди выходить и нести дозор, обходя машину кругом. Второй в то время, пока один обходит, должен был дежурить в люке. Когда настала его очередь, Младший надвинул капюшон и вылез в ветреный осенний вечер. После нагретого салона он показался ему очень холодным. С досадой парень отметил, что «бурубухайка» встряла точно в середину другой колонны — еще довоенной и никуда уже не спешащей. Других повозок из колонны рядом было не видно. Мысль о том, чтоб сесть за руль и попытаться выехать на открытое место, сразу пропала. Водить он умел, хоть и плоховато. Но глупость этой мысли понимал. Еще привлечет к себе внимание… и очередь из пулемета. Чертовы ржавые самосвалы — гробы на колесах, хоть и без скелетов за рулем — ушли водители и неизвестно где сгинули. Не меньше четырех штук с каждой стороны почти закрывали обзор на шоссе. А прямо за обочинами — и там, где виднелось кладбище, и напротив него, подлесок разросся так густо, что можно было подвести за хобот слона и они бы его не увидели. На остальных надежды не было. Гоша забился в угол и тихонько поскуливал, натянув себе на голову свитер на манер капюшона. Одна Женька была по-настоящему вменяемой. И даже вооружилась пистолетом Макарова. Дядя немного успокоился, когда она погладила его по голове и поставила перед ним миску с едой. Даже высунул голову из свитера, чтоб схватить кусок пирога. Они начали свой дозор, собираясь менять друг друга время от времени. Так прошло еще десять минут. В один из обходов Сашке показалось, что он слышит вдалеке нечто похожее на звук мотора, но сквозь частокол деревьев не смог ничего разглядеть. Случилось так, что оба находились внутри, когда рядом с машиной раздались голоса. Незнакомые. Те, кому они принадлежали, пришли со стороны кладбища, но к живым мертвецам не относились. — Эй, вы там! Руки в гору и выходите! Считаем до нуля. Как они подобрались так близко, оставаясь незамеченными?! Младший оцепенел. — Я боюсь, — захныкала Машенька. — Молчи ты, дура, — зашипел на сестренку Денис. — Саня, не стой. Дверь запри. Младший метнулся к дверце и закрыл ее на засов — обычным металлическим штырем. Сквозь занавешенное шторкой окно он увидел перед «бурубухайкой» силуэты шести или семи человек. — Э! — раздался снаружи гнусавый окрик. — А ну открывайте, козлы. — Ложитесь на пол, — прошептал Сашка остальным. Они не заставили себя долго ждать. Женька убедила пригнуться, а потом и улечься на пол Гошу. Терпение чужаков, похоже, иссякло. — Дверь откройте! Вы че, не поняли? Струлять будем. Звук передергиваемого затвора. — Не стреляй, Упырь, — вмешался второй голос, грубый и низкий. — Машину не курочь. Она хлипкая. Зубилом поддень, потом выломай. Не сахарный. — Ну я им жопы на немецкий крест порву, — раздался противный скрежет, острая кромка инструмента просунулась в щель. Но дверь была совсем не хлипкая — не из алюминия, а из листовой стали. Ее делали, еще когда в деревне баллоны для сварки были. И петли были прочные, а штырь и вовсе не давал сдвинуть ее с места ни на сантиметр. Выломать ее не удалось, а тот, кого звали Упырем, только надорвался, судя по плаксивому вскрику после третьего рывка. Данилов подумал, что если дверь все-таки не выдержит, он встретит первого выстрелом картечи в корпус. Если повезет, ему удастся сделать еще один выстрел, а там главное чтоб убили быстро. О других он в этот момент старался не думать. Но обладатель баса был не так глуп. — Ну ладно, поиграли и харэ. Открывайте и кидайте наружу стволы. А то сейчас в решето будете. — Кладите-кладите, — елейным голосом подтвердил тот, кого называли Упырь. — Жить оставим. Они не подчинились. Не из упрямства и не потому, что у них был план, а оттого, что от страха свело пальцы и парализовало волю.