Что, если здесь все-таки нет воды? Что, если это не Фондак и не Якуруту? Он еще раз навел бинокль на ветроуловитель. Его наружный край был изъеден песком и нуждался в ремонте, но вода там вполне могла быть. Здесь обязательно должна быть вода. Но что, если ее все-таки нет? Покинутый сиетч мог просто потерять воду — она могла просто-напросто испариться в любой из всевозможных катастроф. Но почему нет стервятников? Они убиты из-за воды? Но кем? Как можно было извести такую массу птиц? Ядом? Отравленной водой. В легендах о Якуруту нет упоминаний о цистернах с отравленной водой, но они вполне могут быть. Первоначальные стаи могли погибнуть, но потом должны были появиться новые. Почему их нет? Идуали были истреблены несколько поколений назад и никогда и нигде не было упоминаний о яде в цистернах Якуруту. Лето снова осмотрел скалу в бинокль. Как мог исчезнуть сиетч? Конечно, кого-то в нем нет. Редко все обитатели сиетча сидят дома. По Пустыне бредут караваны контрабандистов, некоторые партии направляются в города. С негодующим вздохом Лето отложил в сторону бинокль. Спустившись на противоположную сиетчу сторону дюны, Лето вырыл углубление, прикрепил к его стенкам защитный тент, тщательно его замаскировал и удобно устроился во влажной темноте, чтобы провести в ней самые жаркие часы. По членам текла истома. Полдня Лето провел в полудреме и грезил, представляя себе все те ошибки, которые он мог совершить. В своих грезах Лето защищался от ошибок, но какая могла быть самозащита в том суде, который выбрали они с Ганимой. Неудача сожжет их души. Лето съел пряный бисквит и уснул, проснулся он только для того, чтобы попить и снова поесть, и опять уснул. Путешествие было долгим и послужило суровым испытанием для детских мышц Лето. Вечером Лето проснулся бодрым и посвежевшим и сразу прислушался, нет ли признаков жизни в вечерней Пустыне. Он выполз из песчаного укрытия. Высоко в небе неслась пыль, но Лето сразу почувствовал, что по его щекам бьет песок, который несет ветер с противоположной стороны — такое бывает только к смене погоды. Наверняка надвигается буря. Лето осторожно взобрался на гребень дюны и в который уж раз всмотрелся в загадочную скалу. Воздух приобрел желтый цвет. Надвигалась буря Кориолиса — буря, чреватая смертью. Фронт переносимого такой бурей песка достигал четырех градусов широты. Гипсовое дно высохшего озера было теперь желтым от облаков взметенного ветром песка. Лето захватила обманчивая тишина вечера. День вдруг перешел в ночь, стремительную ночь Внутренней Пустыни. Скалы превратились в угловатые пики, высвеченные инеем света Первой Луны. Лето почувствовал, как по его щекам бьют струйки песка. До слуха мальчика донеслись раскаты, словно в отдалении кто-то бил в гигантский барабан. Внезапно в темном пространстве между луной и землей Лето заметил какое-то движение: летучие мыши. Он слышал шорох их крыльев и тонкий писк. Летучие мыши. Намеренно или случайно, но это место порождало ощущение покинутости. Но ведь именно здесь должна быть легендарная цитадель контрабандистов — Фондак. Но если это не Фондак? Что, если табу все еще действует и этот сиетч — всего лишь оболочка призрачного Якуруту? Лето пробрался к подножию дюны и затаился, прислушиваясь к звукам ночи. Терпение и осторожность, осторожность и терпение. Когда-то он развлекался тем, что вместе с Чосером совершал путешествие из Лондона в Кентербери, отмечая места, начиная с Саутворка: две мили до колодца Святого Фомы, пять миль до Деатфорда, шесть миль до Гринвича, тридцать миль до Рочестера, сорок миль до Ситтингборна, сорок пять миль до Бафтона, что под Блейном, пятьдесят восемь миль до Харблдона и шестьдесят миль до Кентербери. Знание того, что мало кто из людей сможет вспомнить Чосера или Лондон, за исключением Лондона, расположенного на Гансириде, придавало Лето ощущение плавания вне времени и пространства. Святой Фома сохранился в Оранжевой Библии и в книге Азхара, но Кентербери исчез из памяти людской так же, как и планета, на которой находился некогда этот населенный пункт. Это был гнет его памяти, всех тех жизней, которые грозили поглотить и унести его. Однажды он совершил свое паломничество в Кентербери. Нынешнее путешествие было, однако, длиннее и гораздо опаснее. Лето перелез через гребень дюны и направился к скале, залитой лунным светом. Мальчик старался слиться с тенями и не издавать звуков, чтобы не привлекать внимания, пересекая гребни дюн. Пыль исчезла, как это часто бывает перед бурей, и ночь стала прозрачной. Днем в Пустыне не было никаких признаков жизни, однако сейчас Лето слышал шорохи — по песку перебегали мелкие животные. В распадке между двумя дюнами он натолкнулся на семейство тушканчиков, которые бросились в разные стороны при его приближении. Лето взобрался на следующий гребень — его начало снедать беспокойство. Та расщелина, которую он видел, — она действительно ведет к воротам сиетча? Были и другие заботы: сиетчи старых времен были окружены западнями — ямами с отравленными шипами на дне и отравленными колючками растений на дорогах. Лето вспомнил неписаную заповедь фрименов: Ночной разум питается ушами. И он прислушивался, стараясь ловить самые неслышные звуки. Серая скала высилась над Лето, словно сказочный исполин; он подошел к ней вплотную. Прислушавшись, он уловил звуки, которые производили охотившиеся птицы, дневные птицы. Что заставило этот мир перевернуться? Близость человека? Внезапно Лето инстинктивно застыл, прижавшись к песку. В расселине скалы был свет. На фоне непроглядной тьмы в расселине весело плясал огонек, словно сигнализируя пришельцам о том, что сиетч обитаем. Кто же населяет это место? Лето заполз в самую густую тень под скалой, вытянул вперед руку и, ощупывая скалу в поисках расселины, которую видел днем, медленно двинулся вперед. На восьмом шаге он нащупал расселину и, достав из сумки дыхательную трубку, несколько раз ткнул ею в пространство перед собой. Двинувшись дальше, он вдруг ощутил, как гибкие прутья охватили тело, обездвижив его. Капкан! Лето победил желание немедленно вырваться из ловушки, при малейшем движении прутья только сильнее впивались в плоть. Он выпустил из рук трубку, согнул пальцы левой руки и попробовал дотянуться до ножа, висевшего на поясе. Какой же он наивный — надо было бросить в расселину что-нибудь с безопасного расстояния. Он слишком увлекся огнем на вершине утеса. При каждом движении хватка капкана становилась все более удушающей, но Лето все-таки смог дотянуться до рукоятки ножа. Осторожно он сомкнул пальцы на ней и начал вытягивать клинок из ножен. Внезапно вспыхнувший свет ослепил и парализовал мальчика. — Ах, какая великолепная добыча попалась к нам в силки, — раздался грубый мужской голос откуда-то позади Лето, интонация голоса показалась ему странно знакомой. Лето попытался повернуть голову, помня о том, что прутья могут задушить его, если он будет двигаться слишком вольно. Чья-то сильная рука выхватила у него нож, заодно прихватив мелкие приспособления, которые они с Ганимой взяли с собой, чтобы выжить в Пустыне. Ничто не ускользнуло от внимания напавшего — он даже извлек из волос Лето маленькую удавку из шиги. Мальчик все еще не видел мужчину. Пальцы последнего что-то сделали с прутьями, и Лето смог глубоко вдохнуть, но голос предупредил: — Не вырывайся, Лето Атрейдес. Твоя вода — в моей чаше. Усилием воли мальчик заставил себя не двигаться. — Тебе известно мое имя? — спросил он. — Конечно! Кто ставит силок, рассчитывает на особую добычу, не правда ли? Лето оставался внешне спокойным, но внутри у него все буквально бурлило. — Думаешь, что тебя предали? — снова заговорил низкий голос. Сильные мужские руки не без некоторой нежности повернули мальчика. Взрослый мужчина объяснил ребенку, как обстоят дела и кто из них сильнее. Лето всмотрелся в яркий свет, на фоне которого чернел силуэт защитного костюма, лицо человека было закрыто маской, голова прикрыта капюшоном. Когда глаза привыкли к темноте, Лето разглядел узкую полоску кожи лица и глаза человека, зависимого от Пряности. — Ты хочешь спросить, зачем нам все эти хлопоты, — произнес человек глуховатым голосом. Было такое впечатление, что он старается скрыть акцент. — Я уже давно перестал удивляться числу людей, желающих смерти близнецам Атрейдесам, — сказал Лето. — Их основания очевидны. Произнося эти слова, Лето бился о неизвестное, словно о прутья клетки, лихорадочно стараясь найти ответ. Расставленная ловушка? Но кто мог знать, кроме Ганимы? Это невозможно! Ганима никогда не предала бы брата. Кто-то мог предсказать действия Лето, хорошо его зная, но кто? Бабушка? Но как она могла? — Тебе нельзя позволить идти тем путем, каким ты идешь, — продолжал между тем человек. — Это очень плохой путь. Прежде чем ты взойдешь на трон, ты должен получить соответствующее образование. Глаза без белков уставились на Лето. — Ты хочешь спросить, кому может прийти в голову бредовая идея учить такого человека, как ты? Тебя, обладающего знаниями бесчисленного множества людей, чьей памятью ты обладаешь? Но ты увидишь, что именно поэтому-то тебя и надо учить. Ты мнишь себя образованным, но ты есть не что иное, как хранилище мертвых жизней. У тебя нет еще своей собственной жизни. Ты пляшешь на поверхности чужих, давно отошедших душ, у всех у них одна цель — искать смерти. Ты заполнил свое окружение трупами. Твой отец, например, никогда не понимал, что… — Ты осмеливаешься так дерзко говорить о моем отце? — Я всегда осмеливался делать это. Он был всего лишь Пауль Атрейдес. Ну что ж, мальчик, добро пожаловать в нашу школу. Выпростав руку из-под одежды, мужчина потрепал Лето по щеке. Вслед за этим Лето ощутил легкий толчок и направился вниз по ступенькам в темноту, где развевался зеленый флаг. То было зеленое знамя Атрейдесов с символами дня и ночи на полотнище вместе с изображением водяной трубы — знака Дюны. Последнее, что услышал Лето, теряя сознание, было журчание воды. А может быть, это был чей-то издевательский смех? ~ ~ ~ Мы все еще помним золотое время до Гейзенберга, который показал людям стены, ограничивающие наши предопределенные аргументы. Жизни, обитающие во мне, находят это забавным. Знания, и это очевидно, бесполезны без цели, но цель возводит эти ограничительные стены. Лето Атрейдес Второй, Его Голос Алия хрипло отчитывала стражников в фойе храма. Их было девять в запыленной зеленой форме пригородных патрулей. Люди все еще тяжело дышали, отирая пот после большой нагрузки. Вечерело, неяркий свет лился из дверного проема позади гвардейцев. Площадь была уже давно очищена от паломников. — Итак, мои приказы уже ничего для вас не значат? — угрожающе спросила она. Ей было удивительно, что она даже не пытается сдержать гнев, позволяя ему свободно изливаться на головы солдат. Все тело Алие сотрясалось от неимоверного напряжения. Айдахо исчез… Госпожа Джессика тоже… никаких сообщений… одни слухи о том, что они на Салусе. Почему Айдахо не прислал донесения? Что он сделал? Узнал ли он что-нибудь о Джавиде? На Алие был надет желтый наряд — знак траура, желтый — цвет обжигающего солнца, цвет горя в истории фрименов. Через несколько минут ей предстоит возглавить последнюю, вторую погребальную процессию к Старой Пропасти, где надо установить траурный знак в честь утраченного племянника. В течение ночи работы по возведению памятника будут завершены, он будет установлен для увековечения имени того, кому было предназначено быть вождем фрименов. Священническая стража не чувствовала себя ни смущенной, ни пристыженной гневом принцессы. Они стояли напротив нее, облитые тусклым светом заходящего солнца. Сквозь тонкую ткань декоративных городских защитных костюмов легко пробивался запах их пота. Начальник стражи, высокий блондин Каза с гербом семьи Каделам, снял с лица маску, чтобы она не мешала ему говорить. Голос его был исполнен гордыни — как-никак Каза был отпрыском династии, некогда правившей сиетчем Аббиром. — Конечно, мы хотели его схватить! Стражник был взбешен и раздосадован гневом Алие. — Он богохульствует! Мы знаем приказ, но мы все слышали собственными ушами! — Тогда почему вы его не схватили? — тихо, но угрожающе спросила Алия. Другая стражница, невысокая молодая женщина попыталась оправдаться. — Там была такая толпа! Клянусь вам, люди мешали нам поймать Проповедника! — Мы организуем погоню, — пообещал Каделам. — Не всегда же будут нас преследовать неудачи. Алия нахмурилась. — Почему вы не хотите ничего понимать и не подчиняетесь моим приказам? — Моя госпожа, мы… — Что ты будешь делать, потомок Каделама, если, схватив этого человека, обнаружишь, что это мой брат? Каза не мог не понять, что скрывалось за словами Алие. Будучи священником, он осознавал это и не хотел приносить себя в жертву. От волнения он судорожно перевел дух, но сказал то, что думал: