– Поскольку нам хорошо знакома диагностика ВИЧ посредством вирусного детектирования, я использую этот способ для вторичной проверки. Мы берем кровь больного – пардон, кровь Джошуа – и культивируем ее совместно с матрицами комбинированного иммунодефицита и СПИДа, используя клеточную цепочку или обычные лимфоциты антигенного маркера, стимулированные фитогемагглютинином и интерлейкином-2. С вирусом иммунодефицита мы делаем пробу по некоторым культурам на ревертазу, на присутствие антигена р24. Потом мы все это перепроверяем с культурами комбинированного иммунодефицита и культурами Джошуа, сделанными в это же время. – Каковы результаты? – В культурах вируса Д ревертаза вполне просматривается, хотя, как я говорила, без цитотоксичности. Анализ на антиген р24 с вирусом Д не срабатывает, что очень обидно, потому что у больных с ВИЧ антиген иногда можно обнаружить прямо в образце крови с помощью ферментного иммуносорбентного анализа. Кейт кивнула. Она тоже надеялась на то, что этот относительно простой способ будет для них доступен. Как бы для того, чтобы успокоить Кейт, Чандра торопливо продолжила: – Мы еще не отказались от предположения, что вирус Д создает антитело Д, даже притом что результаты инфекции скорее иммуновосстанавливающие, чем иммуноподавляющие. Это антитело мы должны вам предоставить сегодня или завтра. Кейт оглянулась на десяток техников, работавших во внешней лаборатории. Хотя по сравнению с внутренней лабораторией класса VI там стояла жара, все техники работали в халатах, масках, матерчатых бахилах и резиновых перчатках. Кейт знала, что лаборатория полностью герметична, причем давление в ее помещении ниже, чем во всем здании. Если вдруг возникнет утечка, то воздух пойдет внутрь. Последствия нетрудно представить… – Какими методиками вы пользуетесь для выделения антитела? – спросила Кейт. – Самыми обычными – иммунологическим анализом, западным высевом, иммунофлюоресценцией, радиоиммунопреципитацией. Голос Чандры выдавал ее желание поскорее вернуться к работе. – Отлично, – сухо подытожила Кейт. – С этого момента я хотела бы получать ежедневные доклады… Можете взять Кэлвина, чтобы он ходил за вами и печатал, если хотите, – быстро добавила она, пытаясь сразу отсечь возможные возражения. – Но работа Боба по абсорбции крови и мои исследования гемоглобина будут напрямую зависеть от ваших успехов. Поэтому нам и нужна самая оперативная информация. А еще я хотела бы, чтобы вы делали мне устные получасовые сообщения по понедельникам или субботам. Кейт увидела вспышку гнева в глазах Чандры – вовсе не из-за работы по выходным, поскольку та и так вкалывала семь дней в неделю. Нет, Чандру бесила одна мысль о том, что ей придется тратить время на объяснение своей работы. Но победил профессионализм, и она только кивнула. Ведь Кейт запросто могла, если бы захотела, лишить Чандру любимых игрушек и занятий. В пятницу, пятого сентября, антитело вируса Д было выделено и помечено. К среде, одиннадцатому сентября, был идентифицирован и сам ретровирус Д. Два дня спустя Чандра начала попытки клонирования ретровируса. В тот же день она раскрыла свой тайный план по совместному культивированию образцов ВИЧ. Неожиданностью для Кейт это не стало: наоборот, она удивилась бы, замысли ярая исследовательница ВИЧ что-либо иное. А поскольку это никак не замедляло проект РР, Кейт не возражала. Алан Стивенс и Боб Андерхилл завершили разработку предполагаемой схемы поглощающего органа к четвергу, девятнадцатому сентября, а совещание всех участников работ было назначено на среду, двадцать пятое сентября, чтобы каждый мог послушать и высказаться. К этому моменту собрать всю команду было ненамного легче, чем свести вместе дюжину политических лидеров со всего мира. Работа Кейт над механизмом передачи ДНК и поисками заменителя крови тоже продвигалась вполне успешно. Ей казалось, что даже слишком. И не только потому, что она уже видела способ излечения Джошуа от комбинированного иммунодефицита, но и потому, что была уверена: ее работа поможет Чандре совершить прорыв на участке ВИЧ. Однако все шло слишком уж хорошо. Хоть суеверием Кейт никогда не отличалась, в глубине души ее не оставляла тревога и мучило предчувствие, что количество боли во вселенной скоро восстановится до прежнего уровня. А потом, воскресным вечером двадцать второго сентября – для Кейт это был еще один обычный рабочий день, – календарь ее электронного секретаря «Уизард» сообщил ей, что понедельник следующей недели будет днем осеннего равноденствия, что во вторник у Джошуа день рождения – или, во всяком случае, именно так они сами решили – и что в конце недели им нанесет визит отец Майкл О’Рурк. Кейт не сомневалась, что ей найдется о чем ему рассказать, даже если не вдаваться в детали исследований. Но вот чего она не знала, так это того, что через неделю ее жизнь изменится навсегда. Глава 18 Во вторник Кейт приехала домой пораньше – на «день рождения» Джошуа. Ему исполнилось одиннадцать месяцев. Идея о ежемесячном празднике принадлежала Джули и возникла в то время, когда еще не было уверенности, что ребенок проживет лишнюю неделю. Двадцать четвертое Кейт выбрала наугад, но ей нравилась некая законченность этого числа. В вечернем выпуске новостей Си-би-эс рассказывали о румынских шахтерах, захватывавших поезда, чтобы добраться до Бухареста, где они продолжали бесчинства, выражая стихийный протест против правительства. Кейт припомнила, что год назад нынешний режим, дабы запугать свой собственный народ, уже пользовался услугами «шахтеров», многие из которых были агентами секуритате. Она смотрела по телевизору, как бьют окна, швыряют в дома бутылки с зажигательной смесью, как взламывают двери, и не могла понять, что же все-таки происходит в этой несчастной стране. Она радовалась тому, что ей и О’Рурку удалось выбраться оттуда, и надеялась, что Лучан и его семья сумели скрыться. Джошуа понравился пирог. Он не дожидался, пока Кейт или Джули спокойно покормят его с ложечки, а залез в кусок руками и вскоре размазал по лицу добрую половину того, что лежало перед ним на тарелке. Потом, вытерев малышу щечки и рот и опустив его на пол, чтобы он мог поиграть, Кейт оглядела сына если не критическим, то, по крайней мере, медицинским взглядом. Внешне Джош являл собой идеал здорового ребенка: пухленький, розовощекий, с ясными глазами; вместо венчика темного пушка у него на головке начинали пробиваться уже настоящие волосики. Но она понимала, что это проявление последней стадии его «здорового» цикла: примерно через неделю опять начнутся понос и апатия, за которыми последует упадок сил. До следующего переливания. Кейт наблюдала за ребенком, который лежал на спине и возился с деревянной игрушкой: два пингвина на деревянной тележке хлопают резиновыми крыльями и щелкают клювами, когда колеса вращаются. Игрушка не слишком-то современная, но почему-то она приводила Джошуа в восторг. Кейт знала из своих книжек по уходу за детьми и из разговоров с другими мамашами, что в одиннадцать месяцев ребенок должен уметь самостоятельно сидеть, стоять, а иногда даже ходить. Джошуа пока только учился ползать. Она знала, что одиннадцатимесячные уже должны натягивать на себя кое-что из одежды, держать ложку и произносить несколько слов, в том числе и «мама», а также понимать слово «нет». Джошуа не управлялся ни с ложкой, ни с одеждой, совершенно не говорил, если не считать случайного лепета, а «нет» он слышал редко. Он оставался нерешительным ребенком и с точки зрения общения. Хотя ему явно было хорошо и уютно с Кейт и Джули, с Томом он начал чувствовать себя непринужденно лишь через несколько недель. Джошуа бросил игрушку с пингвинами, перекатился на живот и пополз к столовой. – Он еще и не то успел разведать, – сообщила Джули с набитым пирогом ртом. – Сегодня утром он направился к выходу, как только я его выпустила из кроватки. Кейт улыбнулась. Ни она, ни Джули не считали Джошуа умственно отсталым в результате ущербного младенчества, а лишь признавали, что у него задержка в моторике. Кейт советовалась по меньшей мере с тремя друзьями, специалистами в области развития детей, и у каждого было свое мнение по поводу долговременных последствий пятимесячного пребывания ребенка в румынском приюте и больнице. Двое из специалистов видели Джошуа, и оба пришли к тому, что он выглядит вполне нормальным и достаточно здоровым, однако мелковат для своего возраста и медленно развивается. И вот теперь, наблюдая, как сын ползет по ковру, издавая звуки, напоминающие гул самолета, Кейт видела перед собой скорее вполне довольного жизнью восьмидевятимесячного малыша, чем одиннадцатимесячного ребенка, чей «день рождения» они сегодня отмечали. Позже, укладывая Джошуа в кроватку, Кейт взяла его на руки в последний раз, погладила по спинке, вдыхая аромат детского тельца, и прикоснулась щекой к мягким волосикам. Его ручонка скользила по ее лицу. Судя по ровному дыханию, он уже уснул и видел сны, какие могут сниться только в его нежном возрасте. Кейт уложила Джошуа на живот, укрыла и пошла поболтать с Джули, прежде чем они разойдутся по комнатам и усядутся за свои компьютеры. В среду в конференц-зале без окон рядом с лабораторией визуализации собрались все три группы, участвовавшие в проекте PP. Кроме руководителей групп и их заместителей присутствовали директор Моберли и еще двое из руководства ЦКЗ. Совещание открыли Боб Андерхилл и Алан Стивенс сообщением об абсорбирующем органе. Когда они закончили, в зале воцарилась гробовая тишина. Первым заговорил Кен Моберли. – Итак, вы утверждаете, что этот ребенок… Джошуа… обладает некой особой приспособляемостью выстилки желудка, с помощью которой он может поглощать кровь в качестве питания. Андерхилл кивнул. – Но мы считаем это предназначение второстепенным. Основной целью существования мутации является расщепление крови на составляющие, чтобы ретровирус, который Чандра и Нойман называют вирусом Д, смог наиболее эффективным образом начать распределение заимствованной РНК для иммуновосстановительных целей. Моберли покусывал дорогую перьевую ручку. – Но для того, чтобы этот механизм работал, ребенок должен глотать кровь. Алан Стивенс покачал головой: – Нет. Кровь направляется по капиллярам абсорбирующего органа независимо от способа введения ее в организм. По нашим оценкам, при заглатывании крови процесс начинается на несколько часов позже, чем при переливании, но мы, естественно, таких экспериментов не ставили… Стивенс замолчал, бросив взгляд в сторону Кейт. Потом он заглянул в свои записи, прокашлялся и продолжил: – Никто не испытывает желания давать больному кровь для заглатывания, хотя, если мы собираемся и дальше изучать абсорбирующий орган, это придется сделать. Моберли нахмурился. – Я не… вижу смысла в необходимости пить кровь для поддержания жизни. Я хочу сказать, это наводит на мысли о… м-м-м… Кейт поднялась с места. – О вампирах? – спросила она. – О Беле Лугоши? Среди собравшихся прокатился нервный смешок. – С тех пор как начался этот проект, мы только и слышали такие шуточки или сами шутили по этому поводу, – с улыбкой сказала Кейт, разряжая обстановку, – что вполне естественно, учитывая, где родился Джошуа. В Трансильвании, в стране вампиров. И у этого могут быть причины. Она кивнула Чандре. Вирусолог встала, при помощи дистанционного управления погасила свет и вставила слайд в проектор. – На этих таблицах схематически представлена семья, или клан, на протяжении более чем двадцати поколений – начиная примерно с пятнадцатого века и до сегодняшнего дня. Здесь показано распространение в семье мутации вируса Д. Если считать их характерной чертой рецессивную природу и вспомнить о высокой смертности, которую легко объяснить исходя из расстройства иммунной системы, связанного с данной чертой, то можно понять, почему эта мутация не получила широкого распространения. Все присутствующие старались разобраться в длинных цепочках роста гипотетической семьи, причем линия мутации вируса Д для большей наглядности была выделена красным. Секунд через тридцать Боб Андерхилл присвистнул: – Я-то думал, это какая-то новая мутация, иначе о ней было бы известно, но здесь показано, что ей уже несколько столетий и она никогда широко не распространялась. Чандра кивнула и сменила слайд. – Предположив распространение мутации за счет браков и генетического рассеяния, мы все равно можем говорить о сравнительно небольшой группе потомков изначальной пары производителей – от трехсот до двух тысяч особей во всем мире. – Чандра бросила взгляд на Кейт. – И если предположить, что болезнь продолжается и после младенческого возраста – а оснований думать иначе у нас нет, – то эти люди должны регулярно получать для переливаний цельную кровь, чтобы выжить уже будучи взрослыми. Первой нарушила молчание одна из представительниц «высших чинов» ЦКЗ Дебора Роулингс, врач и администратор в одном лице. – Но ведь в пятнадцатом веке не было переливаний крови… да и в последующие, вплоть до двадцатого… Она замолчала. Кейт поднялась в луче света от проектора. – Совершенно верно. Для того чтобы эта особенность вообще передавалась, членам семьи приходилось поглощать кровь. Буквально поить кровью своих детей, если эти дети являлись носителями рецессивно-рецессивного вируса Д. А оказывать помощь особям с вирусом Д за счет переливания крови стало возможным лишь в нашем столетии. Она сделала почти минутную паузу, чтобы сказанное лучше дошло до врачей и администраторов. – Это вампиры, – сказал Кен Моберли. – Легенда имеет реальную основу. Кейт кивнула. – Но не клыкастые ночные чудовища, – сказала она, – а члены семьи, которым приходится поглощать человеческую кровь, чтобы выжить при их нарушенной иммунной системе. При этом может наблюдаться стремление к сохранению тайны, к солидарности, к родственным бракам, в результате чего рецессивно-рецессивные особенности должны встречаться еще чаще, подобно гемофилии, поразившей королевские дома Европы. Ассистент-вирусолог Чарли Тейт неуверенно поднял руку, как школьник. Кейт сделала паузу.