Кейт попыталась изобразить улыбку. – Глупо, да? Но ведь вам теперь знакомо клиническое описание иммуновосстановительного процесса, который поддерживает болезнь. Поглощение крови. Увеличение продолжительности жизни. Удивительная способность к самовосстановлению… почти аутотомирование. – Что такое аутото?… что это? – Аутотомирование – защитная реакция некоторых рептилий, например саламандр, когда они отбрасывают хвост, а потом он снова отрастает, – пояснила Кейт. Как только она начала мыслить медицинскими категориями, голова почти перестала болеть. Отступила и темная пелена печали. – Нам не очень-то много известно о регенеративных возможностях саламандр. Мы знаем лишь, что все это происходит на клеточном уровне и требует огромного количества энергии. О’Рурк кивнул в сторону портрета: – А что, может быть, в королевскую родословную Влада и затесалась какая-нибудь саламандра. Кейт потерла лоб. – Я понимаю, что это дико. – На мгновение она прикрыла глаза. В музее стоял гул шагов, кашля, немецкой речи, звучавшей так же резко, как кашель, случайного смеха, казавшегося таким же безумным, как и ее состояние. – Давайте присядем, – предложил священник. Взяв Кейт за руку, он повел ее в закуток на втором этаже, где подавали кофе и пирожные. Он выбрал столик подальше от основного потока экскурсантов. На какое-то время у Кейт все поплыло перед глазами, и лишь после того, как священник заставил ее сделать еще глоток крепкого венского кофе, окружающие предметы вновь обрели резкие очертания. – Вы действительно верите, что легенды о Дракуле могут иметь какое-то отношение к… похищению Джошуа? – спросил он почти шепотом. Кейт вздохнула. – Я понимаю, что это выглядит нелепо… но если болезнь сохранялась в пределах семьи… если она требовала двойного рецессива для проявления, а ее носителям нужна была человеческая кровь, чтобы выжить… – Она замолчала, устремив взгляд вдоль коридора, в направлении зала, где висел портрет. – Небольшая королевская семья, – продолжал О’Рурк, – которой необходимо соблюдение тайны из-за характера их заболевания и совершенных преступлений, обладает достаточными средствами и властью, чтобы устранять недругов и сохранять тайну… Достаточными даже для того, чтобы послать в Америку похитителей и убийц, которые выкрадывают ребенка… ребенка, усыновленного по ошибке. Кейт опустила глаза. – Я понимаю. Это… это бред. О’Рурк отхлебнул из чашки. – Верно, – сказал он. – Такое впечатление может создаться, если только вы не принадлежите к церкви, которая в течение нескольких столетий занималась секретной перепиской как раз о такой злодейской семье, ведущей затворническую жизнь. О семье, которая появилась в Восточной Европе полтысячелетия тому назад. Кейт резко подняла голову, отчего почувствовала острую боль. Сердце у нее заколотилось, но она не обратила на это внимания. – Вы хотите сказать… О’Рурк поставил чашку и предостерегающе поднял палец. – Для обоснования теории данных пока недостаточно, – сказал он. – Если только… если только не увязать все с одним странным совпадением: со встречей с неким человеком, очень напоминающим постаревшего, непогребенного Влада Цепеша. Кейт потеряла дар речи и только смотрела на него. О’Рурк полез в карман пальто и извлек оттуда небольшой конверт с шестью цветными фотографиями. Фон был явно восточноевропейским: сумрачный промышленный город, средневековая улица, выстроившиеся вдоль обочины «Дачии». Интуиция подсказала Кейт, что фотографии были сделаны в Румынии. Но ее внимание привлек человек на переднем плане – очень старый, на что однозначно указывала его поза, изгиб спины, иссохшее тело, угадывавшееся под просторной одеждой. Несмотря на то что черты его лица, достаточно отчетливо видимого между лацканами дорогого пальто и полями фетровой шляпы, как бы размылись под воздействием времени и болезней, они казались знакомыми: нет усов, но зато широкая верхняя губа, выпяченная челюсть, ввалившиеся, но все равно слегка навыкате глаза. – Кто это? – шепнула Кейт. О’Рурк сунул фотографии обратно в карман. – Один господин, с которым я впервые приехал в Румынию года два назад. Его имя вы, вероятно, слышали. Прямо у них за спиной какая-то пара громко заспорила по-немецки. Футах в трех от Кейт и священника стояли американцы, судя по небрежной одежде, и наблюдали за ними, явно с нетерпением ожидая, когда освободится столик. О’Рурк встал и протянул Кейт руку. – Пойдемте отсюда. Я знаю местечко поспокойнее. На открытках Кейт, как и любой человек, уже видела это большое колесо. Но в действительности оно оказалось куда лучше. Они с О’Рурком были единственными пассажирами в гондоле, где свободно разместились бы человек двадцать. Пространство гондолы было заставлено накрытыми для гостей, но пустующими в данный момент столиками. Медленно вращаясь, колесо подняло их до высшей точки – на высоту примерно двухсот футов – и остановилось, пока внизу занимали места новые пассажиры. – Прямо колесо Ферриса, – сказала Кейт. – Piesenrad, – откликнулся священник, облокотившись на перила и глядя в открытое окно на осеннюю листву, горящую в последних лучах осеннего заката. – Что означает «гигантское колесо». Как только он это сказал, облака погасли, небо стало сначала бледнеть, а потом – темнеть. Гондола медленно двигалась вниз, миновала посадочную площадку, и вскоре они снова оказались над верхушками деревьев. По всему городу зажглись огни. Неожиданно осветились башни соборов. Возле Дуная Кейт узнала модернистские небоскребы городка ООН: Сьюзен Маккей Чандра однажды рассказывала ей, как волновалась, когда впервые участвовала в конференции в штаб-квартире ооновского комитета по инфекционным заболеваниям. Кейт нахмурилась, на секунду закрыв глаза, потом посмотрела на О’Рурка. – Ну хорошо, расскажите мне все-таки об этом человеке. – Вернор Дикон Трент. Слыхали про такого? – Конечно. Это миллиардер-отшельник, вроде Говарда Хьюза, который сделал состояние на… На чем? На электроприборах? Отелях? Еще он владеет большим художественным музеем его имени возле Биг-Сура. А разве он не умер в прошлом году? О’Рурк покачал головой. Гондола устремилась вниз, и стали слышны звуки нескольких еще работающих аттракционов. – Мистер Трент финансировал миссию, с которой приехал и я. В ее составе был один босс из ВОЗ, покойный Леонард Пэксли из Принстона, еще пара тяжеловесов. И приехали мы в Румынию сразу после революции. Подчеркиваю: сразу после. Труп Чаушеску еще не остыл. В общем, в Штаты я вернулся в феврале прошлого года, чтобы организовать по линии церкви кое-какую помощь для приютов, а до отъезда из Чикаго в мае того же года прочитал, что мистера Трента хватил удар и что он живет уединенно где-то в Калифорнии. Но когда я видел его в последний раз, он был еще в Румынии. – Все верно, – сказала Кейт. – Время вмешалось в сражение за контроль над его империей. Он утратил дееспособность, но не умер. Она поежилась от внезапно налетевшего прохладного ветерка. О’Рурк прикрыл окно. – Насколько я знаю, он еще жив. Но в тот раз, когда мы впервые приехали в Бухарест, я был поражен сходством мистера Вернора Дикона Трента со старинным портретом Влада Цепеша. – Фамильное сходство, – заметила Кейт. Священник кивнул. – Но то полотно, что мы видели сегодня, всего лишь копия… сделанная лет через сто после смерти Влада Цепеша. Этот портрет может оказаться неточным. Кейт посмотрела на огни старого города. Снизу доносились крики и визг катавшихся на американских горках. – Но если это все же фамильное сходство, то тогда должна быть связь с… чем-то. Последние слова прозвучали неуклюже – Кейт это почувствовала и прикрыла глаза. – В Румынии примерно двадцать четыре миллиона жителей, – тихо сказал О’Рурк. – А ее площадь составляет около сотни тысяч квадратных миль. Нам придется откуда-нибудь начинать, даже если все наши предположения ни черта не стоят. Кейт открыла глаза. – Мистер О’Рурк, а вам не надо говорить «аве Мария» или что-нибудь в этом роде, когда вы ругаетесь? Я имею в виду – каяться не надо? Он потер щеку, но не улыбнулся. – Я даю себе некоторые послабления… раз уж не могу отпустить грехи. – Он посмотрел на часы. – Седьмой час, миссис Нойман. Нам бы где-нибудь поужинать да лечь пораньше. По расписанию катер отходит в восемь, а австрийцы – народ точный. Глава 22 Катер был аккуратненький, закрытый со всех сторон. В переднем салоне размещалось с полдюжины рядов по пять мест с каждой стороны прохода. Когда затарахтели двигатели и судно медленно отошло от причала, за широкими окнами открылась панорама обоих берегов Дуная. Старинный город очень быстро остался позади, и лишь охотничьи и рыбацкие хижины напоминали о присутствии человека, да и те вскоре пропали, и только лес тянулся вдоль берегов. Кейт заглянула в расписание «Дунайского общества судоходства» и, увидев, что плавание до Будапешта займет пять часов, сказала О’Рурку: – Может быть, нам надо было сразу полететь? Священник повернулся к ней. Он был одет в джинсы, хлопчатобумажную рубашку и авиационную куртку из хорошо задубленной кожи. – Сразу в Бухарест? Кейт отрицательно качнула головой. – Мне все кажется, что меня не пустят в страну. Но можно было полететь в Будапешт. – Да, но цыгане все равно не будут с нами встречаться раньше сегодняшнего вечера. – О’Рурк окинул взглядом южный берег. Судно разогналось до тридцати пяти узлов и поднялось на передних крыльях. Шло оно удивительно ровно. – Так мы хоть рассмотрим здешние красоты. Теплые солнечные лучи нагрели салон, Кейт почти задремала, а судно тем временем несло их к северо-востоку по излучине Дуная в районе Братиславы. Молодой женский голос объявил по громкоговорителю, что справа от них уже венгерский берег, а Чехословакия остается слева. Осень, казалось, уже вовсю хозяйничала в здешних прибрежных лесах, и многие деревья стояли без листьев. Когда они повернули к югу, небо начало заволакивать тучами, и падавший на Кейт солнечный свет сначала потускнел, а потом и вовсе пропал. В салон стали нагнетать теплый воздух, чтобы не пустить холод снаружи. О’Рурк позаботился о том, чтобы в отеле им приготовили еду в дорогу, и теперь они открыли запечатанные коробочки и набросились на салат и ростбиф. А Дунай уже описал петлю и тек на юг, углубляясь в венгерскую территорию. Когда они перекусили, О’Рурк заметил: