– Это и есть Союз студентов. Амадди говорил, что будет ждать нас здесь. В фойе света не было. Лучан щелкнул зажигалкой, и Кейт разглядела выщербленный и грязный кафель коридора, почти полностью забитого картонными коробками и упаковками. Вслед на Лучаном она протиснулась мимо коробок, заметив, что они помечены надписями «PANASONIK», «NIKE», «SONY» и «LEVY’S». В конце коридора виднелась закрытая металлическая дверь. Лучан стукнул в нее два раза, немного выждал и стукнул еще раз. Дверь открылась, Лучан убрал зажигалку и, отступив в сторону, пропустил Кейт вперед. Большая, не меньше двадцати квадратных метров, комната была заставлена по периметру огромным количеством коробок и ящиков. С одной стороны громоздились баррикадой обеденные столы и пластиковые стулья, и лишь один стол, на котором стоял фонарь, был установлен в дальнем конце комнаты. Темнолицый бородатый человек, открывший им дверь, указал на него рукой и отступил в тень. За столом сидели трое. Двое – явно уголовного типа: в кожаных пальто, с мощными шеями и ничего не выражающими взглядами, а третий был небольшого роста, с жалкой бороденкой и лицом, покрытым шрамами от прыщей, заметными даже издалека. Он жестом пригласил Кейт и Лучана подойти. – Присаживайтесь, – предложил он, указав на два складных стула. Кейт осталась стоять. – Это Амадди, – представил Лучан. – Он и я… у нас были дела. Маленький человечек ухмыльнулся, обнажив очень белые зубы. – Вертушка «Сони», стереоприемник «Онкио», пять пар «Ливайз-501», четыре пары обуви «Найк», в том числе новые кроссовки, подписка на «Плейбой»… Да, у нас были дела. Лучан скорчил гримасу. – У тебя хорошая память. Молодой араб перевел взгляд на Кейт. – Вы американка. Это не было вопросом, и она не стала ничего отвечать. – Что бы вы желали приобрести, мадам? Может быть, деньги? Я могу вам предложить курс двести пятьдесят лей за доллар. Сравните с официальным курсом, который составляет шестьдесят пять лей за один американский доллар. Кейт покачала головой. – Я хотела бы кое-что узнать. Амадди поднял бровь. – Хорошая информация – всегда дефицитный товар. Кейт взялась за сумочку. – Я хочу заплатить именно за этот товар. Лучан говорил, что вы работаете на номенклатуру. Амадди так и не опустил бровь. Теперь на его губах появилась легкая улыбка. – В этой стране, мадам, все работают на номенклатуру. Кейт сделала шаг к столу. – У меня есть основания предполагать, что члены номенклатуры похитили моего приемного сына и привезли его из Америки в Бухарест. Или, по крайней мере, в Румынию. Я хочу найти его. Амадди долго смотрел на нее немигающим взглядом и наконец сказал: – Зачем в этой стране, где слишком много нежелательных детей… зачем кому-то, будь то номенклатура или просто крестьянин, красть какого-то ребенка? Кейт выдержала взгляд молодого человека. При слабом освещении его радужки казались совсем черными. – Я сама точно не знаю зачем. Мой сын… Джошуа… родился в Румынии год назад. Хоть он и был сиротой, кто-то захотел заполучить его обратно. Кто-то очень важный, у кого достаточно денег и власти, чтобы послать в Америку своих людей. Если вы что-нибудь слышали о каком-нибудь ребенке, которого сюда привезли, я заплачу за любые сведения. Амадди сложил ладони вместе. Двое других сидевших за столом, хранили совершенно безразличный вид. В комнате было очень тихо. Пахло пряностями и одеколоном с резким ароматом. – Я не слышал о таком ребенке, – медленно сказал Амадди. – Но у меня есть один клиент, который занимает очень высокий пост в… как это называется?… в неофициальной номенклатуре. Если кто-то и располагает сведениями по поводу такого маловероятного события, то это именно мой клиент. Кейт подождала. Боковым зрением она заметила, что Лучан пытается встретиться с ней взглядом, но продолжала смотреть на молодого араба. Он заговорил первым. – Мой клиент – очень влиятельный человек. Назвать его имя – значит подвергнуть себя значительной опасности. Кейт выждала еще секунд тридцать, прежде чем спросила: – Сколько? – Десять тысяч, – сказал Амадди, сохраняя бесстрастное выражение. – Десять тысяч американских долларов. Кейт покачала головой почти печально. – Эта информация не тот товар, который мне нужен. Она ничего мне не гарантирует. Этот человек может не знать о моем ребенке. Амадди пожал плечами. – Я заплачу пятьсот долларов за его имя, – сказала Кейт. – Чтобы показать готовность вести дело с таким честным человеком, как вы. Впоследствии, если какие-либо дополнительные сведения попадут к вам… сведения, имеющие истинную ценность… тогда мы обсудим столь серьезную сумму. Амадди достал спичку и поковырял ею в зубах. Затем окинул быстрым взглядом своих компаньонов. – Возможно, я не совсем точно обрисовал важность этого человека, – сказал он. – Мало кто знает… если вообще кто-нибудь знает… что он состоит в номенклатуре. Тем не менее он занимает настолько высокое положение, что без его одобрения не делается ни единого шага. Кейт перевела дыхание. – Этот человек относится и к номенклатуре, и к strigoi? Priculici? – Голос у нее чуть не сорвался. – Vrkolak? Амадди моргнул, положил спичку и сказал что-то Лучану на румынском. Кейт разобрала слово «strigoi». Лучан покачал головой и ничего не ответил. – Что вы знаете о Voivoda strigoi? – резко спросил у нее Амадди. По правде говоря, Кейт не знала ничего. Она спрашивала О’Рурка о значении румынских и славянских слов, которые он употреблял в разговоре с цыганами, когда торговался из-за их денег и жизней, а священник ответил: «strigoi» переводится приблизительно как «колдун», хотя это же слово может обозначать злых духов или призраков. А «priculici» и «vrkolak» на румынском и славянском – «вампир». Когда Кейт потребовала объяснить, почему эти слова так подействовали на цыган, О’Рурк коротко ответил: «Рома – народ суеверный. Несмотря на слухи о том, что они в течение столетий служили strigoi, они боятся этих мифических правителей Трансильвании. Вы слышали, что воевода Чоаба произнес слово “дьявол”, когда я сказал, что Джошуа – один из strigoi». «И сделал в мою сторону знак от сглаза, – добавила тогда Кейт. – А потом нас отпустил». Священник лишь кивнул. Амадди хлопнул ладонью по столу и встал. Это вывело Кейт из состояния задумчивости. – Я спросил, что ты знаешь о Voivoda strigoi, женщина? Кейт подавила острое желание уклониться от настойчивого вопроса молодого араба. – Я думаю, что они украли моего ребенка, – сказала она ровным голосом. – И я хочу забрать его обратно. Амадди долго разглядывал ее, а потом рассмеялся. Его смех эхом прокатился по бетонным стенам. – Очень хорошо, – сказал он. – Такая смелость заслуживает уважения. Вы получите имя этого человека за пятьсот долларов. И в будущем мы с вами будем иметь дело… если вы останетесь в живых. Он снова засмеялся. Кейт отсчитала пятьсот долларов и держала их, пока Амадди вынимал из кармана авторучку «Кросс» и писал имя и адрес на клочке бумаги. Лучан прочитал имя, бросил взгляд на Кейт и кивнул ей. Она отдала деньги. Амадди проводил их до двери. – Переведи своей американской подруге румынскую пословицу, – сказал он Лучану. – Copilul cu mai multe moase romana cu buricul ne taiat. Лучан кивнул и пошел вперед по темному коридору. На улице снова начался сильный дождь. Сев в машину, Кейт наконец вздохнула полной грудью. – Тебе знакомо имя, которое он написал? – Да, – ответил Лучан без своей обычной улыбки. – Оно хорошо известно в Бухаресте. Мой отец знал этого человека. – И ты считаешь, что он действительно может быть членом тайной номенклатуры? Лучан чуть не пожал плечами, но сдержался. – Не знаю, Кейт. Просто не знаю. Но это имя может стать исходной точкой. Она кивнула. – А что это за пословица, которую упомянул Амадди? Лучан завел машину и потер щеку. – Copilul cu mai multe moase romana cu buricul ne taiat… как бы это сказать… «У семи нянек дитя без глаза»? Но дословно это звучит так: «Когда у ребенка слишком много повивальных бабок, пуповина остается неразрезанной». – Ха-ха, – сказала Кейт.