– Если ее ребенок у стригоев, – тихо сказал молодой цыган, – то он уже мертв. О’Рурк сделал еще один шаг. – Ее ребенок сам strigoi. – Devel, – прошептал воевода Чоаба и поднял два пальца в сторону Кейт. – Когда мы встретимся с нашими друзьями в Кишинеу-Криш, мы заплатим вам еще тысячу долларов за пережитую сегодня ночью опасность, – сказал О’Рурк. Балан насмешливо улыбнулся. – Мы оставим ваши трупы здесь и возьмем все ваши деньги. Священник медленно кивнул. – И покажете всем, что рома без чести. – Прежде чем продолжить, он сделал паузу примерно в полминуты. Единственным звуком было журчание воды у них за спиной. – И поможете одержать победу стригоям и бюрократам из номенклатуры. Если вы нас отпустите, мы выкрадем у них ребенка. Балан посмотрел на Кейт, перевел взгляд на священника и сказал что-то отцу. Воевода Чоаба ответил ему по-венгерски. Молодой цыган спрятал пистолет в свой измятый блейзер. – Тысячу американских долларов наличными, – сказал он. Мужчины разошлись по машинам, будто останавливались лишь для того, чтобы размять затекшие ноги. Кейт заметила, как дрожат у нее пальцы, когда вместе с О’Рурком последовала за Баланом и его отцом. – Что такое стригой? – шепотом спросила она. – Не сейчас. – Губы О’Рурка шевелились, когда «Лендровер» двинулся навстречу неяркому рассвету, и Кейт поняла, что он молится. Деревня Кишинеу-Криш находилась на шоссе Е-671 к северу от Арада, но «Лендроверы» не стали в нее заезжать. Голубая «дачия» Лучана стояла возле обшитой досками церкви на западной окраине, именно там, где он и обещал их встретить. Было уже достаточно светло, чтобы разглядеть улыбку молодого человека при виде Кейт. Пока О’Рурк расплачивался с цыганами, она угодила в объятия Лучана. Обменявшись со священником энергичным рукопожатием, он снова обнял Кейт. – Ну, успокойся, все получилось. Это ж надо! Перебраться через границу с цыганами-контрабандистами. Выдающееся достижение. Облокотившись на «Дачию», Кейт наблюдала, как «Лендроверы» снова удаляются в леса. В последний раз мелькнула золотозубая ухмылка воеводы Чоабы. Она посмотрела на Лучана. Прическа студента-медика стала почти панковского образца, и одет он был в бейсбольную куртку с надписью «Oakland Raiders». – Хорошо доехали? – спросил он. Пока Лучан усаживался на водительское место, а О’Рурк укладывал вещи в багажник, Кейт вползла на заднее сиденье. – Буду спать до самого Бухареста, – заявила она, устраиваясь на потрескавшемся виниле сиденья. – Трогай. Глава 24 Кейт снова оказалась в «Восточном экспрессе», но теперь уже не помнила, как сюда попала и зачем. Купе было еще меньше того, в котором они ехали от Будапешта до Лёкёшхазы, и даже не имело окна. Они с О’Рурком оказались в еще большей тесноте, чем прежде, и, когда он сел напротив нее на низкую полку, их ноги переплелись. Но сама полка была гораздо больше и накрыта золотым покрывалом, на котором лежали мягкие подушки, купленные Кейт и Томом много лет назад в Санта-Фе. Кроме того, здесь было теплее, чем в том купе, гораздо теплее. Они не разговаривали, пока поезд мчался вперед, раскачиваясь из стороны в сторону и подпрыгивая. При каждом толчке их ноги соприкасались все теснее – сначала коленями, потом бедрами. Это получалось как-то само собой и казалось неизбежным при покачивании вагона. Кейт было очень тепло. Вместо привычных шерстяных брюк, которые она обычно носила, на ней была легкая коричневая юбка, оставшаяся еще со школы. Юбка задралась из-за этого нечаянно-неизбежного касания ног. Кейт заметила, что каждый раз, когда ее бросает вперед, она коленом слегка касается промежности отца О’Рурка, а когда откидывает назад, нога священника скользит по внутренней поверхности ее бедра. Глаза его были закрыты, но Кейт знала, что он не спит. – Жарко, – сказала Кейт и сняла блузку, которую мать сшила ей, когда она поступила в частную школу в Бостоне. В резную деревянную дверь постучали, и вошел проводник – проверить билеты. Кейт не смутило то, что она сидела в одном бюстгальтере, а юбка задралась до бедер, – в конце концов, не ее вина, что купе такое тесное и жаркое, – но она слегка удивилась тому, что проводником оказался воевода Чоаба. Цыган прокомпостировал билеты, подмигнул ей и обнажил в ухмылке золотые зубы. Он вышел, и за ним щелкнул замок. Отец О’Рурк не открывал глаз, пока в купе находился цыган-проводник, и Кейт не сомневалась, что священник молится. Потом он открыл глаза, и эта уверенность мгновенно улетучилась. Верхней полки здесь не было, лишь широкая койка внизу. Кейт откинулась на подушки, когда О’Рурк встал, наклонился и почти лег на нее всем телом. Глаза у него были очень серые и яркие. Интересно, что выражали ее глаза в тот момент, когда О’Рурк закатал ей юбку на талию и ловко стянул вниз трусики – по бедрам, коленям, лодыжкам. Она не помнила, как он раздевался, но теперь увидела, что на нем остались только жокейские шорты. Кейт запустила пальцы в волосы О’Рурка и притянула поближе к себе его голову. – А священникам разве разрешено целоваться? – прошептала она, вдруг испугавшись, что накличет на него какие-нибудь неприятности, ведь в соседнем купе ехал епископ. – Ничего страшного, – так же шепотом ответил он, обдавая ее щеку горячим дыханием. – Сегодня пятница. Кейт понравилось ощущать его губы. Она протолкнула язык между его зубами и почувствовала, как твердеет часть его тела, прижатая к ее бедру. Не прерывая поцелуя, она запустила руки под эластичную ткань его шортов и спустила их так сноровисто, что можно было подумать, она разучивала эти движения несколько лет. Ей не пришлось направлять его. Он вошел в нее уверенно и медленно, а она обняла его ногами, провела рукой по мускулистой спине и положила ладонь на теплый изгиб ягодиц, чтобы еще сильнее прижать его к себе, даже если это уже нельзя было сделать. Постукивая колесами, поезд продолжал покачивать их, и им не приходилось совершать никаких движений, – достаточно было отдаться во власть легкому раскачиванию вагона, которое все ускорялось, влажная теплота все настойчивее заполняла их тела, а нежное трение становилось все невыносимее. И только Кейт открыла рот, чтобы прошептать имя Майка О’Рурка, как раздался грохот сломанного замка, дверь распахнулась и в купе вошел, сверкая золотозубой улыбкой, воевода Чоаба. За его спиной стояли четверо мужчин в черных капюшонах. Кто-то тряс ее за руку. Кейт медленно пробуждалась. Все ощущения включались вяло и неторопливо, каждое отдельно, словно они были запрограммированы на разные временные зоны. Наконец она проснулась, но ее рассудок еще несколько секунд пребывал в некой безразличной пустоте, как иногда бывает после очень глубокого сна. Над ней склонился Лучан; его молодое лицо освещалось небольшой масляной лампой, которую он держал в руке. – Пора идти в Союз арабских студентов, – шепнул он и, поставив лампу, вышел из маленькой комнатушки. Кейт села, чувствуя охватившую ее усталость, несмотря на то что физические ощущения от сна стали слабее и исчезли. Она не могла вспомнить, кто ей снился… Том? Или О’Рурк? Или Лучан? Холодный воздух темной комнаты вызвал у нее дрожь. Воспоминания вернулись к ней нежеланными посетителями. Том. Джули. Джошуа! Она почувствовала боль в левой руке, и ее вдруг обдало запахом гари и пепла. Навалившаяся тоска грозила вдавить ее в холодную окружающую тьму. Воспоминания последних недель представляли собой не отдельные картины, а какую-то единую, неразделимую, тяжеловесную массу, справиться с которой она могла, лишь сосредоточившись на том, что надлежало делать дальше. Союз арабских студентов… Когда к Кейт полностью вернулось сознание, она сообразила, что это не первая ее ночь в Бухаресте. Она уже третий день живет здесь, в этом убогом подвальном помещении. В маленькое оконце, расположенное высоко под потолком, стучали капли дождя и снега. Теперь она вспомнила, что, с тех пор как они приехали сюда, дождь шел каждый день и каждую ночь. Оглядев себя, Кейт обнаружила, что после обеда заснула в своих вельветовых штанах и тесном свитере. Подойдя к обшарпанному комоду у двери, на котором был закреплен небольшой кусок зеркала без рамки, она причесалась, взяла сумочку и вышла к Лучану в другую комнату. Студент-медик подыскал для Кейт и О’Рурка квартиру в подвале на узкой улочке в старых кварталах города возле сада Чишмиджиу. Квартира состояла из крошечной спальни для Кейт и «гостиной» с шершавыми стенами, где спал О’Рурк в те немногие часы, что бывал здесь. Туалет наверху можно было считать «частным», поскольку ни в полуподвале, ни на первом этаже никто не жил из-за «реконструкции», признаков которой Кейт не замечала. Массивные чугунные радиаторы в подвале грели не лучше, чем бронзовые статуи; немного тепла давал лишь небольшой камин в комнатушке Кейт. Лучан в первый же день притащил тяжеленный мешок с углем, но предупредил, что потребление угля все еще остается незаконным, и Кейт постаралась ограничить потребности в тепле одним куском топлива утром, когда одевалась, и небольшим вечером. Кейт дрожала от холода, пока Лучан вел ее к «Дачии». – Где О’Рурк? – спросила она. Священник ушел утром, вскоре после завтрака, не сказав куда. Лучан пожал плечами. – Наверное, все еще охотится за Попеску. Кейт кивнула. Бездействие последних трех дней привело ее в состояние, близкое к помешательству. Она не могла точно сказать, что они должны были обнаружить по приезде в Бухарест – может быть, разгадку или хоть какой-нибудь признак насильственного привоза сюда Джошуа, – но пока только отсиживалась в подвале, пока О’Рурк совершал набеги в город. В общем-то смысл в этом был: они попали в Румынию без виз, и, возможно, власти ищут ее, а пойти в американское посольство они не могли, как и в представительство ЮНИСЕФ, ВОЗ или какой-нибудь еще международной организации. О’Рурк же мог воспользоваться для контактов несколькими местными католическими церквами и единственным представительством францисканского ордена в Румынии. Первой его задачей было обнаружить господина Попеску, администратора больницы, в которой Кейт работала и где нашла Джошуа. Никаких убедительных доводов в пользу того, что маленький администратор с вкрадчивыми манерами имел отношение к заговору с целью похищения ее приемного ребенка, не существовало, но надо же было с чего-то начинать. От своих друзей в больнице О’Рурк смог узнать лишь то, что Попеску в отпуске, и разочарование Кейт после этих трех дней было настолько сильным, что ей хотелось выйти из укрытия. Она просто места себе не находила. «Дачия» завелась с нескольких попыток, и они выехали на кирпичную мостовую бульвара Скиту Мэгуряну вдоль западной границы сада Чишмиджиу. Несмотря на то что шла всего лишь вторая неделя октября, листья на большей части деревьев вдоль бульвара уже облетели. Ледяной дождь барабанил по ветровому стеклу, и единственная щетка со стороны водителя работала с жутким скрипом – словно кто-то скреб ногтем по грифельной доске. – Расскажи мне о Союзе арабских студентов, – попросила Кейт. На лице Лучана лежали полосатые тени от света редких уличных фонарей, пробивающегося через забрызганное дождевыми каплями стекло. Но вот «Дачия» выехала на широкий бульвар Георгиу-Дежа, и сразу стало гораздо светлее, хотя машин еще почти не было. – Арабы поступают в университет на полный курс обучения, – объяснил Лучан, – но почти ни один из них не ходит на занятия. Они проводят время, в основном занимаясь валютным обменом или какими-то делами на черном рынке. А Союз арабских студентов – центр этой деятельности. Кейт не могла рассмотреть улицу из-за сплошной массы дождя со снегом, залепившей ветровое стекло. Она взглянула на канал справа, когда они поворачивали на еще более широкую улицу Сплайюл Индепенденции. Громада недостроенного президентского дворца виднелась за вымощенным булыжником пространством и высокими заборами. В окнах исполинского сооружения было пусто и темно, что лишь подчеркивало гигантские масштабы здания. Кейт поежилась. – А тот парень, которого мы должны встретить, может знать что-нибудь о Джошуа? Лучан пожал плечами. – Мои знакомые говорят, что Амадди поддерживает связи с номенклатурой и наверняка их обслуживает, когда они выходят на черный рынок. Может, и стоит потратить время на разговор с ним… – Лучан посмотрел на нее. – Но тебе, Кейт, совсем ни к чему идти туда. Я могу… – Я хочу с ним поговорить, – отрезала Кейт тоном, не допускающим возражений. Лучан снова пожал плечами. Он показал на университетскую медицинскую школу, когда они проехали мимо нее и повернули на север. Миновав ряд полуразрушенных общежитий, они двинулись вдоль длинной улицы, обрамленной темными кварталами ветхих домов сталинских времен. В разбитых окнах болтались обтрепанные шторы, а в стенах местами виднелись дыры, в которые мог бы пройти человек. Дождь немного ослаб, и Кейт заметила, как при свете фар разбегаются крысы. На дверном проеме здания, возле которого они остановились, висела рваная металлическая сетка. – Здесь никто не живет? – спросила Кейт. Лучан покачал головой. – Да нет, это и есть общежитие арабов. Она опустила окно и только теперь разглядела за рваными занавесками какой-то слабый огонек, похожий на свет фонаря. Лучан показал на здание пониже, у которого не было окон, а стены и единственная дверь были разрисованы аэрозольными красками.