А потом Скоулз снова завис над ними, глядя сверху вниз. – Ты понимаешь, что мы тебя убьем, если ты попытаешься что-то устроить? – сказал он Лейн. – Не так просто запомнить все варианты того, как это предприятие меня убьет… но, да, это один из них. – Она посмотрела на него, не дрогнув. – Но, честно, меня больше тревожит тот спутник. Вам надо немедленно нас освободить. Надо, чтобы я изолировала корабельные системы, чтобы та штука не смогла взять и все захватить. – А почему бы вообще не отключить связь? – предложил один из мятежников. – Удачи тебе в попытке помочь Мейсону уболтать тот спутник, если мы не будем передавать и принимать, – съязвила она. – Не стесняйтесь поставить кого-нибудь постоянно смотреть мне через плечо. Я даже готова комментировать все, что делаю. – Если мы хоть на секунду останемся без тяги или управления, если мне покажется, что ты пытаешься нас притормозить, чтобы второй шаттл нас нагнал… – начал Скоулз. – Знаю-знаю. Хмурясь, предводитель мятежников достал нож и перерезал путы Лейн… а потом, подумав, и Холстену. – Ты сиди здесь, – приказал он классицисту. – Тебе пока нечего делать. Когда она свою работу выполнит, ты будешь пытаться договориться со спутником. Похоже, он не считал нужным угрожать смертью, чтобы держать Холстена в узде. Лейн – неуклюжая из-за отсутствия притяжения – добралась до пульта связи и пристегнулась в кресле рядом с Нессель. – Так, что нам здесь нужно… – начала она, но разговор тут же стал достаточно специфическим, и Холстен не смог за ним следить. Было ясно, что дело потребует времени, – как перепрограммирование, так и физическое отключение соединений между центром связи и остальными системами шаттла. Холстен с радостью позволил себе заснуть. Уже отключаясь, он подумал, что это глупо, учитывая постоянную угрозу жизни и здоровью, не говоря уже о том, что совсем недавно он отсутствовал в мире примерно век. Однако стазис и сон не были чем-то одинаковым, и теперь, когда адреналин начал уходить из крови, он почувствовал себя опустошенным и безумно усталым. * * * Его разбудило прикосновение к плечу. Выходя из снов, которые почти не запомнились, он назвал имя из старого мира – человека, умершего за десять лет до того, как он оказался на борту «Гильгамеша», а сейчас мертвого уже тысячи лет. Потом он спросил: «Лейн?» – потому что услышал женский голос, но это оказалась мятежница Нессель. – Доктор Мейсон, – сказала она с тем любопытным уважением, которое, похоже, к нему питала, – они готовы. Он расстегнул ремень кресла и позволил передавать себя из рук в руки под потолком, пока Лейн не смогла поймать его вытянутыми руками и втащить в кресло связиста. – Где мы сейчас? – спросил он у нее. – Я не ожидала, что буду так долго отрезать все контакты с приборами связи. Да еще эти наши друзья мне не доверяют и все время требовали остановиться, чтобы я не сделала какой-нибудь гнусности. Однако мы все-таки защитили все системы шаттла от любой внешней трансляции. Ни одна система не будет допускать никаких контактов, если они не заложены в самой конструкции шаттла – за исключением системы связи, а связь не взаимодействует с остальными нашими устройствами. Максимум, что сможет сделать доктор Аврана Керн, – это захватить пульт связи и орать на нас. – И уничтожить нас с помощью лазеров, – напомнил ей Холстен. – Ну да, и это тоже. Но тебе надо бы начать говорить ей, чтобы она этого не делала, прямо сейчас, потому что спутник уже начал давать сигналы. Холстен почувствовал, как по всему его телу пробегает дрожь. – Показывай. Это было уже знакомое сообщение, идентифицирующее спутник как Сторожевое обиталище Брин Два и требующее, чтобы они не приближались к планете: точно такое же, какое получили на «Гильгамеше», когда в первый раз прервали сигнал бедствия. «Но тогда его подали мы, а он не заметил нашего поддета. На этот раз мы в гораздо меньшем корабле – а он проявил инициативу. Что-то там по-прежнему бодрствует». Ему вспомнилось, как электронный призрак Авраны Керн появился на экранах «Гильгамеша», а ее голос переводился на их родной язык (об этой языковой способности ни он, ни Лейн сообщать мятежникам не сочли нужным). Вместо этого он решил пока придерживаться официальной формы. Он подготовил сообщение «Могу ли я говорить с Элизой?», перевел его на имперский С и отправил, считая короткие минуты до возможного ответа. – Посмотрим, кто сейчас дома, – прошептала ему в ухо Лейн, смотревшая ему через плечо. Ответ пришел – и оказался в равной мере пугающим и успокаивающим – последнее потому, что ситуация на спутнике хотя бы осталась прежней. «В настоящее время вы направляетесь на карантинную планету, и всякое вмешательство в жизнь этой планеты недопустимо. Любой контакт с миром Керн встретит немедленный отпор. Никоим образом не контактируйте с планетой». «Обезьяны обезьяны вернулись хотят отнять мой мир тут только я и мои обезьяны они не такие они кажутся именно такими говорят что с Земли но я-то знаю крысы они крысы с тонущего корабля Земли потонула и не слова ни слова ничего» Перевод дался легко. Нессель, стоявшая у него за вторым плечом, озадаченно крякнула. «Элиза, мы не станем вмешиваться. Мы – научная экспедиция, присланная проверить ход вашего эксперимента. Прошу подтвердить разрешение на посадку». Ожидание ответа было таким же нервирующим, как и раньше. – Есть какие-то предположения насчет дальности действия его лазеров? – спросил он у Лейн. – Если судить по дронам Карста, у нас четыре часа девятнадцать минут. Распорядись ими с пользой. «В разрешении приблизиться к планете отказано. Любая попытка это сделать встретит смертельный отпор за счет развернутых научных установок. Изоляция экспериментального обиталища приоритетна. Будьте любезны немедленно изменить свой курс». «Грязные ползучие крысы хотят заразить моих обезьян не говорят со мной это так долго Элиза почему они не говорят почему не зовут меня мои обезьяны молчат совсем молчат говорить могу только с тобой а ты мое сломанное отражение» «Элиза, я хотел бы поговорить с твоей сестрой Авраной», – тут же написал Холстен, ощущая, как время уходит, как отпущенные им секунды песком осыпаются вниз. – Приготовьтесь, – предупредила всех Лейн. – Если мы не справимся, то можем потерять все, возможно, включая жизнеобеспечение. Голос, заговоривший через пульт связи – не запросив ни у кого разрешения, – придерживался на этот момент имперского С, однако высокомерный тон Холстен узнал без труда. Содержание сводилось к еще более агрессивному требованию изменить их курс. «Доктор Керн, – отправил ей Холстен сообщение, – мы здесь, чтобы наблюдать за вашим грандиозным экспериментом. Мы ничего не станем менять на планете, но ведь какая-то форма наблюдения допустима? Ваш эксперимент идет уже очень долго. Разве он уже не должен был завершиться? Не можем ли мы вам помочь? Может быть, если мы соберем данные, вы смогли бы их использовать?» По правде говоря, он толком не знал, в чем заключался эксперимент Керн (хотя кое-какие теории у него к этому моменту уже появились), и сейчас просто использовал то, что почерпнул из потока сознания самой Керн, который передавался параллельно с трезвыми словами Элизы. «Ты лжешь, – пришел ответ, ну него оборвалось сердце. – Думаешь, мне не слышны переговоры в этой системе? Вы – беглецы, преступники, крысы среди крыс. Преследующий вас корабль уже попросил меня обездвижить ваше судно, чтобы вас можно было привлечь к ответу». Холстен смотрел на эти слова, отчаянно пытаясь что-то придумать. В какой-то момент он вел с Керн переговоры честно, словно сам был бунтовщиком. Он чуть было не забыл про свой статус заложника. Его пальцы потянулись отправить следующее послание: «Ну, так почему бы это не сделать»… К его уху прижалось что-то холодное. Он скосил глаза и увидел жесткое лицо Нессель. – Даже не думай, – сказала она ему. – Если этот корабль остановят, ты с инженером до освобождения не доживешь. – Если ты здесь выстрелишь, то, скорее всего, пробьешь дыру в корпусе, – бросила ей Лейн. – Так не давайте мне повода. – Нессель кивком указала на пульт. – Пусть ты и специалист, доктор Мейсон, но не считай, будто я не понимаю почти все. «Как это типично, что именно сейчас я нашел способную ученицу», – с отчаянием подумал Холстен. – И что мне прикажешь говорить? – вопросил он. – Ты ведь слышала: она знает, кто мы. Она принимает все сообщения с «Гильгамеша» и второго шаттла. – Расскажи ей про лунную колонию! – приказал Ско-улз. – Расскажи, к чему они нас принуждали! – С чем бы мы сейчас ни разговаривали, оно с конца Старой Империи находилось на спутнике, который меньше нашего шаттла. И ты рассчитываешь на сочувствие? – изумилась Лейн. «Доктор Керн, мы – люди, как и вы, – написал ей Холстен, хоть сам и не был уверен, так ли это. – Вы могли уничтожить «Гильгамеш», но не стали. Я понимаю, насколько вам важен ваш эксперимент (еще одна ложь), но прошу вас: мы люди. Я на этом судне в качестве заложника. Я ученый, как и вы. Если вы поступите так, как говорите, меня убьют». Эти слова в переводе на Имперский С походили на трактат, словно Холстен Мейсон уже стал фигурой, вошедшей в анналы и ставшей объектом споров ученых мужей позднейшего периода. Перерывы между сообщением и ответом с приближением к планете становились все короче. «В настоящее время вы направляетесь на карантинную планету, и всякое вмешательство в жизнь этой планеты недопустимо. Любой контакт с Миром Керн встретит немедленный отпор. Никоим образом не контактируйте с планетой». «Мне нет до них дела так тяжело вся планета моя им нельзя вмешиваться эксперимент должен продолжаться или зачем все это было если обезьяны со мной не заговорят и мои обезьяны это все что осталось от людей а теперь летят эти крысы это крысы» – Нет! – крикнул Холстен, поразив всех мятежников. – Только не обратно к Элизе! – Что тут происходит? – вскинулся Скоулз. – Нессель?.. – Мы… вроде как оказались на шаг дальше. Холстен откинулся в кресле, не имея никаких идей. А потом Скоулз вдруг сказал ему в ухо: – Значит, вы? У тебя идей не осталось? В его словах появился опасный подтекст. – Погоди! – сказал Холстен, но еще одну гибельную секунду его голова оставалась совершенно пустой.