С некоторыми он поговорил. Узнав, что он на самом деле из команды, его забросали вопросами. Все хотели узнать, что происходит. И он, конечно, тоже хотел – но такой ответ их не удовлетворил. Для большинства из них последним воспоминанием была отравленная, умирающая старая Земля. Некоторые даже отказывались верить, насколько много времени прошло с тех пор, как они тогда закрыли глаза в стазис-камерах. Холстена ужаснуло то, как мало некоторые из этих беглецов знают о том полете, в который их отправили. Они были молоды: естественно, подавляющая часть груза и должна была быть молодой, чтобы начать заново в тех условиях, в которых их разморозили бы. – Я просто классицист, – сообщил им Холстен. На самом деле он знал тысячи вещей, которые имели отношение к их ситуации, но ни об одной из них ему не хотелось говорить – и ни одна их не успокоила бы. С самым важным вопросом относительно их ближайшего будущего он помочь не мог, совершенно. А потом эрзац-инженеры принесли ему корабельный костюм и увели под протесты груза. Тогда он начал задавать собственные вопросы: он уже достаточно успокоился, чтобы принять ответы. – Что с ними будет? Уводившая его молодая женщина мрачно оглянулась назад. – Вернут в стазис, как только появятся камеры. – И когда именно это произойдет? – Не знаю. – А сколько уже это длится? Он получал немало информации по одному только выражению ее лица. – Самый длительный срок пребывания вне стазиса составил два года. Холстен глубоко вздохнул. – Попробую угадать: вам приходится размораживать все больше и больше народа, да? Грузовое хранение выходит из строя. – Мы делаем все, что можем! – огрызнулась она обиженно. Холстен кивнул самому себе: «Они не справляются. Все становится только хуже». – Тогда где… – Послушай! – повернулась к нему его сопровождающая. На ее значке было написано «Терата» – еще одно мертвое, потерянное имя. – Я здесь не для того, чтобы отвечать на твои вопросы. У меня есть несделанная работа. Холстен развел руки, стараясь ее успокоить: – Поставь себя на мое место. – Друг, у меня достаточно проблем на моем собственном месте. И вообще, что в тебе такого? С чего особое отношение? Он чуть было не ответил: «Разве ты не знаешь, кто я?», словно считая себя знаменитостью, но в итоге просто пожал плечами: – Я никто. Просто старик. Они прошли мимо комнаты, где сидело человек десять детей: настолько неожиданная картина, что Холстен встал как вкопанный и уставился на них. Им было лет по восемь-девять, и они сидели на полу с планшетами на коленях и смотрели на экран. На экране была Лейн. При виде нее Холстен поперхнулся. Там было и еще кое-что: трехмерные модели, картинки… кажется, с планами «Гилли». Их учили. Это были будущие инженеры. Не-Терата потянула Холстена за руку, но он шагнул в класс. Ученики пихали друг друга, перешептывались, глазели на него – но все его внимание сосредоточилось на экране. Лейн объясняла какую-то операцию: на примере и с помощью большой диаграммы демонстрировала, как провести некий ремонт. На экране она была старше: не главный инженер, не королева-воительница, просто… Иза Лейн, вечно пытающаяся добиться наилучшего результата с теми дряными инструментами, какие ей подсовывает вселенная. – Откуда они?.. – Холстен указал на уже фатально отвлекшихся детей. – Откуда они взялись? – Друг, если ты не знаешь этого, то я тебе объяснять не собираюсь, – ехидно заявила ему не-Терата, а кое-кто из детей заухмылялись. – Нет, но серьезно… – Это наши дети, конечно, – резко сказала она. – А ты что подумал? Как иначе нам обеспечить работы? – А… груз? – спросил он, думая о людях, застрявших вне стазиса на месяцы, на годы. К тому моменту ей удалось вытащить его из класса, строгим взмахом руки вернув внимание детей к экрану. – У нас строгий контроль рождаемости, – сообщила она ему, добавив: – Мы ведь все-таки на корабле, – словно это была какая-то мантра. – Если нам нужен свежий материал из груза, мы его берем, но в остальном любое излишнее производство… Здесь ее четкий, профессиональный тон дал сбой, так неожиданно коснувшись личной боли, что Холстен даже споткнулся, сопереживая. – Эмбрионы замораживают до будущей потребности, – закончила она и нахмурилась, стараясь скрыть свое смущение. – Эмбрион до определенной стадии развития хранить проще, чем полное человеческое существо. Это опять прозвучало как затверженный урок, с которым она выросла. – Извини, я… – Мы пришли. Они оказались у связистов. Пока Холстен не остановился на пороге, он не понимал, куда именно они идут. – Но что?.. – Просто заходи. Не-Терата довольно сильно пихнула его вперед – и ушла. Холстен довольно долго стоял перед дверью, почему-то опасаясь перешагнуть через порог, пока наконец люк сам не откатился в сторону – и он встретился взглядом с находившейся внутри женщиной. Он не знал, чего ожидать. Он думал, там может вообще не оказаться никого живого – только лицо на экране, возможно, бывшее посмертной маской Лейн… и возможно, с налетом Гюина и Авраны Керн и кто-знает-кого-еще, болтающегося в системе. Если же нет, то он безумно боялся, что его взгляд упадет на нечто похожее на то, во что превратился Гюин: на иссохшего лича, который когда-то был человеком, а теперь поддерживается механизмами корабля, на создание, слившееся с ними и таящее в своем съеживающемся черепе мечты о бессмертии. Увидеть когда-то знакомую женщину, обрезанную до такого состояния, было бы очень неприятно. А еще хуже, если за открывшейся дверью его будет ждать вообще кто-то другой. Но это оказалась Лейн – Иза Лейн. Она постарела, конечно. Сейчас она, наверное, стала лет на пятнадцать старше него: ветеран долгой битвы с энтропией и враждебной компьютерной инвазией, с которой ей с момента их расставания то и дело приходилось бороться. Лишние пятнадцать лет для жителей Старой Империи были бы практически ничем. Все легенды о той прежней эпохе говорили, что древние жили гораздо дольше отведенного природой срока. Однако в эти скудные времена еще пятнадцать лет превратили Лейн в старуху. Она не была древней или ветхой – пока нет. Она превратилась в работоспособную женщину на закате сил, стоящую перед неминуемым упадком, который с каждым днем будет лишать ее способностей. Она стала грузнее, а ее лицо расписал всеобщий человеческий язык трудностей и забот. Ее длинные седые волосы были стянуты на затылке в строгий пучок. Он еще никогда не видел ее с длинными волосами. Тем не менее это была Лейн: знакомая ему женщина, состарившаяся моментально с его точки зрения, но за целую жизнь для нее самой. В нем поднялась волна чувств просто при виде ее лица: морщины и увядание попытались скрыть от него знакомые черты – но не смогли. – Ну надо же, старик! – чуть слышно сказала она. Казалось, его возраст поразил ее так же сильно, как его – ее. На ней был корабельный костюм с сорванным именем, протершийся на локтях и с заплатками на коленях. Сношенный до лохмотьев второй костюм был наброшен ей на плечи, превратившись в подобие шали, и она задумчиво мяла его край, не отрывая от Холстена взгляда. Холстен перешагнул через порог и обвел взглядом рубку, отметив два темных экрана и один выдранный с корнем, однако остальные посты, похоже, работали. – А ты времени не теряла. По ее лицу скользнуло непонятное выражение. – И все, да? Так много времени прошло – и все те же шутливые фразочки? Он посмотрел ей в глаза. – Во-первых, «так много времени» не проходило. Во-вторых, это ты всегда отделывалась шутливыми фразочками, а не я. Он проговорил это с улыбкой, потому что именно такие подколки ему очень хотелось от нее услышать, но она молча воззрилась на него словно на призрака. – Ты не изменился. – Говоря это, она не скрывала, что понимает, насколько эта фраза дурацкая, но ей все-таки необходимо было ее произнести. Холстен Мейсон, историк, уже пережил все свои истории. Он здесь, ковыляет сквозь пространство и время, ошибаясь и демонстрируя слабости: единственная устойчивая точка в движущейся вселенной. – А, черт! Иди сюда, Холстен. Просто иди сюда! Он не ожидал слез – только не от нее. Он не ожидал, что она притянет его к себе с яростной силой, не ожидал, что плечи у нее будут трястись, пока она старается справиться с собой. Она отстранила его – и он подумал, насколько странной должна быть эта ситуация для нее. Насколько нормально для него встретить старую подругу и обнаружить, что она изменилась и постарела, и искать в ее морщинистом лице ту женщину, которой она была, – и насколько больно, должно быть, ей пытаться найти в его неизменившихся чертах того старика, которым он когда-то может стать. – Да, – сказала она наконец. – Я времени не теряла. Все мы времени не теряли. Ты даже не представляешь себе, как тебе повезло лететь грузом. – Так расскажи, – предложил он ей. – Что? – Расскажи, что происходит. Пожалуйста, хоть кто-то пусть хоть что-то мне расскажет! Она осторожно устроилась на бывшем месте Гюина и жестом предложила ему сесть. – Что? Доложить ситуацию? Ты новый капитан? Классицисту не нравится оставаться в неведении? И это было так похоже на старую… молодую… Лейн, что он улыбнулся. – Классицисту не нравится, – подтвердил он. – Но если серьезно… из всех людей, оставшихся в… на корабле, я доверяю именно тебе. Но ты… я не знаю, что именно ты делаешь с кораблем, Лейн. Не знаю, что ты делаешь с этими… твоими людьми.