Ее костюм моментально надувается: запас воздуха внутри него реагирует на разреженную атмосферу и расширяется, в основном у ее брюшка, рта, глаз и суставов – у тех частей тела, которые могут пострадать от резкой потери давления. Сейчас у Порции несколько преимуществ по сравнению с позвоночными: ее открытое кровообращение меньше страдает от переохлаждения и образования воздушных пузырьков, вызванного изменением давления, а ее экзоскелет задерживает жидкость лучше, чем кожа. Тем не менее из-за раздувшегося костюма она еле передвигается. Что еще хуже, она почти сразу же начинает перегреваться. Ей удавалось – почти успешно – не давать температуре своего тела упасть, но у нее нет способа ее понизить. Вырабатываемому ею теплу некуда уйти при столь малом количестве воздуха вокруг нее. Она начинает постепенно свариваться изнутри. Она мучительно ползет вниз, к спутнику – и сквозь запотевший визор видит, что он приклеен к корпусу льдом. У нее нет возможности сообщить об этом кому-то: ей остается только надеяться, что сам полезный груз из строя не вышел. Она упрямо откалывает и срезает лед передними лапами – и тем не менее стеклянная сфера остается прикрепленной к шелку «Звездного Гнезда». Порция смутно сознает, что ракеты спутника могут заработать в любое мгновение и, скорее всего, тогда они сожгут все «Звездное Гнездо» раньше, чем расплавят лед. Едва эта мысль успевает промелькнуть в ее вскипающем мозгу, как она видит первое тусклое свечение: соединение жидкостей вызывает резкий нагрев. Это – ее работа. Именно за это ее и выбрали. Она – первопроходец, авантюрист, паук, который не желает просто сидеть и ждать, когда жизнь придет к ней. Она – герой, но из тех, кому скорее завидуют, нежели подражают. Она неуклюже обхватывает спутник – и, наконец, ей удается сковырнуть его с ледяной привязки. Подогнув задние лапы, она нацеливается на пустоту и вкладывает все свои силы в один громадный прыжок. Она чувствует, как костюм рвется на одной из задних лап: внезапный скачок оказался для натянутого шелка последней каплей. Холод, охватывающий обнажившуюся конечность, почти радует. А потом она вылетает в невероятно разреженный воздух и обрушивается вниз под терпеливым притяжением планеты. Спазматическим движением шести конечностей она отбрасывает спутник от себя. Ракеты срабатывают. Самый край огненного потока обжигает ее, а спутник отлетает прочь, из-под огромного шатра «Звездного Гнезда». Она понятия не имеет, сможет ли он выправить свой курс настолько, чтобы выйти на планируемую орбиту. В ее голове возникает на удивление разумная мысль: «Должен существовать способ попроще». А потом она падает и падает, и, хотя ее лапы беспорядочно дергаются, пытаясь сплести парашют, она ничего не создает. Ее спуск внезапно резко прекращается – и она повисает под «Звездным Гнездом». Страховочный трос ее удержал, но это уже не важно. Воздух у нее в костюме закончился, а она настолько перегрелась, что не способна думать. Она решает, что пропала. * * * К этому моменту Фабиан уже начал действовать. Он не мог отслеживать, что происходит, но внезапно натянувшаяся страховка Порции заставляет его насторожиться, и он выходит за ней, создавая шлюз за шлюзом, в раздувшемся костюме, затрудняющем движения, и поднимает ее вверх. На остатках сил он затаскивает ее внутрь, а потом, когда кабина снова герметизирована, клыками вспарывает оба их костюма. Он лежит на спине, и его лапы переплелись с лапами Порции. Она неподвижна, и только ее живот еле-еле пульсирует. Ему как-то удается добраться до передатчика и отправить еле внятный доклад о ситуации. Ему удается уловить слабое подтверждение успешного выхода спутника на орбиту, но никаких признаков того, что он услышан, нет. Он повторяет попытку, отправляя невнятицу трясущимися педипальпами, но, наконец, ему удается спросить: «Вы меня слышите? Меня кто-нибудь слышит?» Никакого ответа с поверхности. Он даже не уверен, что радио работает. Он отчаянно голоден, а выход Порции наружу привел к тому, что у них осталось очень мало воздуха. Он начал выпуск водорода – настолько быстрый, насколько это допустимо, – но путь вниз все равно будет долгим. У них с Порцией не хватит энергии и кислорода, чтобы продержаться до гостеприимных высот. И тут раздается голос: «Да, я тебя слышу». Посланник его слушает! Фабиан ощущает религиозный трепет. Он – первый самец, заговоривший с Богом. «Я поняла вашу проблему, – говорит ему Посланник. – Я не могу вам помочь. Извини». Фабиан объясняет, что у него есть план. Он старательно излагает свою задумку. «Ты можешь всем это объяснить?» «Это я сделать могу, – обещает Посланник, а потом, внезапно получив доступ к давнему воспоминанию, добавляет: – Когда мои предки только начали стремиться в космос, среди первых тоже были погибшие. Дело того стоит. – Ее следующая фраза Фабиану чужда. Он никогда не узнает, что она хотела этим сказать. – Мой тебе поклон». Он поворачивается к Порции, которой больше нечего отдать. Она лежит на спине, без чувств, лишенная всего, кроме самых базовых рефлексов. Медленно, трудно Фабиан начинает ритуал ухаживания. Он двигает педипальпами у нее перед глазами, касается ее, словно стремясь к совокуплению, стараясь разбудить инстинкт, заглушенный столетиями цивилизации, но полностью не исчезнувший. У них нет пищи для ее восстановления – за исключением одного источника. Воздуха на двоих не хватит, но на одного – вполне может хватить. Он с содроганием видит, как ее клыки разжимаются и поднимаются. Мгновение он смотрит на них – и думает о своем расположении к ней как к члену команды и спутнице. Она никогда не простит его или себя, но, возможно, все-таки будет жить. И он подается навстречу ее бессознательным объятиям. * * * Позднее Порция приходит в себя на борту «Звездного Гнезда», ощущая себя сытой, увечной и странно чувственной. Она полностью лишилась одной лапы и двух сегментов еще одной, и один из ее вспомогательных глаз исчез. Однако она жива. Когда ей рассказывают, что именно Фабиан сделал, чтобы обеспечить ее выживание, она долго отказывается этому верить. В итоге лично Посланник помогает ей принять происшедшее. Порция никогда больше не полетит, однако она будет участвовать в планировании новых полетов – создании более безопасных и изощренных методов выхода на орбиту. Ибо теперь, когда Посланник нашла нужное терпение и правильную точку зрения, чтобы по-настоящему понять Своих детей, Она может наконец передать им Свое предостережение так, чтобы они смогли его понять. Наконец пауки осознают, что помимо Бога на орбите они во вселенной не одиноки… и что это не благо. 7. Столкновение 7.1 Военные отношения Они набились в конференц-зал. Это было вроде как дежавю, но сейчас казалось благом. Холстен стал обитателем крошечного мирка циклов и повторов, а если события не повторялись, то это говорило об ухудшении. Часть световых панелей не горела – и это очень ясно сказало ему, что происходит. Все чудеса техники, сделавшие «Гильгамеш» реальностью, все уловки, украденные у богов Старой Империи… И вот они либо просто не могут наладить освещение, либо приоритетных задач слишком много. Он узнал на удивление много лиц. Тут явно намечалось совещание командования. Тут находилась основная команда – или те, кто от нее остался. Он увидел группу исследователей, горстку техников, нескольких пилотов, безопасников – всех тех, кто поднялись на борт, когда Земля все еще была тем местом, где живут люди. «За некоторыми важными исключениями». Единственным главой службы (не считая Холстена с его отделом из одного человека) оказалась Вайтес, рассаживающая не успевших прийти в себя недавно разбуженных людей в каком-то одной ей понятном порядке. Ей помогали несколько незнакомых лиц в старых корабельных костюмах: наследие Лейн, как предположил Холстен. Их можно было принять за ту ораву, которую он помнил по прошлому пробуждению, но, видимо, это было уже как минимум следующее поколение. Тем не менее они продержались. Они не превратились в каннибалов, анархистов или обезьян. Даже это хрупкое свидетельство стабильности дарило ему надежду. – Классицист Мейсон, а вот и ты. Трудно было сказать, что именно Вайтес чувствует при виде него. На самом деле трудно было сказать, что она вообще чувствует. Она постарела, но красиво – и, кажется, совсем немного. Холстен поймал себя на странном сомнении, а человек ли она вообще. Может, она та самая осознавшая себя машина. Она ведь может скрывать это вечно, поскольку заведует и медицинской службой… После того как Холстен попал на «Гильгамеш», он много раз сталкивался с чем-то безумным, но такое было бы уже чересчур. Даже в Старой Империи… если только она сама не из Старой Империи, не какой-то анахронизм десятитысячелетней давности – с термоядерным источником энергии, вечный. Обнаружив, что на мгновение лишился здравого смысла, он поймал руку Вайтес и накрыл ее ладонью, ощутив человеческое тепло, заставляя себя довериться своим чувствам. Глава научного отдела сардонически выгнула бровь. – Да, это и правда я, – отметила она. – Знаю: удивительно. Ты умеешь стрелять? – Очень сомневаюсь! – выпалил Холстен. – Я… что? – Капитан просил меня задавать этот вопрос всем. В твоем случае я уже предугадала ответ. Холстен похолодел и замер. «Капитан»… Вайтес наблюдала за ним с суховатой улыбкой и, чуть затянув изумленную паузу, пояснила: – Лем Карст исполняет обязанности капитана, к твоему сведению. – Карст? – Холстену это не понравилось почти так же сильно. – Насколько все плохо, если приказы отдает Карст? Это замечание привлекло к нему взгляды остальных членов основной команды: кто-то нахмурился, а кто-то явно разделил его мнение, в том числе даже один из безопасников. Это был один из тех редких моментов, когда Холстен предпочел бы остаться в меньшинстве. – Мы подлетаем к системе Керн, – объяснила Вайтес. Повернувшись к пульту, она жестом предложила Холстену смотреть туда. – Говоря прямо, как только мы окажемся на орбите зеленой планеты, дни странствий «Гильгамеша», скорее всего, подойдут к концу. – Из-за странно поэтического оборота ее суховатый тон приобрел неожиданную весомость. – Племя Лейн проделало впечатляющую работу по поддержанию его состояния, но на самом деле это была в буквальном случае минимизация урона. И урон начинает выигрывать. Сейчас на борту существует уже целая популяция родившихся на борту, потому что стазис-камеры выходят из строя и восстановлению не подлежат. Больше никто в еще один межзвездный полет не отправится. – А значит?.. – А значит, у нас всех остался только один вариант. Да, Мейсон. – Улыбка Вайтес была четкой и короткой. – И нам придется сразиться за него со Старой Империей. – Ты, похоже, это предвкушаешь. – Это была цель по-настоящему грандиозного плана, Мейсон, который формировался сотни лет. Самая длинная из длинных игр в истории человечества – если не считать того, что делала та Керн. И ты был в чем-то прав насчет капитана. Гюина тут нет, чтобы при этом присутствовать, – но это его план. Это было так с того момента, как он эту планету увидел. – Гюин? – переспросил Холстен. – Он был визионер, – заявила Вайтес. – В конце концов он сломался, не выдержав напряжения, но это и не удивительно, зная, что ему пришлось перенести. Человечество очень многим ему обязано. Холстен уставился на нее, вспомнив, что она относилась к катастрофической загрузке сознания Гюина как к какому-то любопытному эксперименту. И хотя он только хмыкнул, но, судя по реакции ученого, какие-то его чувства на его лице легко прочитались. – Карст и кто-то из племени слепили центр управления в рубке, – сказала Вайтес довольно прохладным тоном. – Ты из основной команды, так что ты ему там понадобишься. Альпаш! Рядом с ней возник один из молодых техников. – Это Альпаш. Он родился на борту, – объяснила Вайтес, словно оправдывая некий врожденный порок. – Отведи Мейсона и остальных членов основной команды к капитану, Альпаш.