Им нужно это время наедине с любимыми. Мгновения боли, сладости и возможного прощания. Она должна сейчас быть подле Хакона; он и вовсе, должно быть, покоя лишился, не в силах найти ее после совета ярлов. Ушла Ренэйст, никому ничего не сказав, и теперь последние мгновения жизни своей хочет быть возле него. Понимающе кивнув, Витарр улыбается ей снова и хочет было уйти, но Ренэйст порывисто обнимает его крепко, прижимаясь так сильно, как только может. Жмурится до звезд, рассыпающихся перед глазами, стискивает так, словно пальцы сломать желает. Брат отвечает на объятия эти, и замирают они, прощаясь. Он отпускает ее первым. Отстраняет от себя на расстояние вытянутых рук, смотрит долгие несколько мгновений в ее глаза и рот открывает. Так и слышит Ренэйст, как брат говорит: «Мне жаль», видит, как губы его складываются в слова, но он ничего не произносит. Вместо этого, набросив капюшон плаща на голову, Витарр отворачивается и уходит, громко захлопнув за собой двери Великого Чертога. Оставшись в одиночестве, Ренэйст все смотрит на то место, где мгновение назад стоял брат ее, и произносит тихо, едва ли не одними губами: – Мне жаль. Она встречает Хакона на выходе из Чертога Зимы; кажется, берсерк собирается взять своего коня, для того чтобы быстрее найти ее. Завидев крошечную ее фигуру, Медведь застывает на месте, и видит Ренэйст, как тяжелое его дыхание поднимается вверх беспокойными облаками. Спотыкаясь, бежит он к ней, взрыхлив сапогами снег, и Белолунная тянет к нему руки, бросаясь в сильные объятия. Утыкается воин носом в ее волосы, вдыхает с жадностью запах их, а она жмурится так сильно, что слезы срываются с уголков глаз, оставляя влажные борозды на щеках. Сердце его бьется так быстро, и каждый удар его заставляет Ренэйст содрогнуться. С таким отчаянием обнимает ее он, с такой болью шепчет сорванным голосом: – Где же была ты? Хоть представляешь, что случилось со мной, когда не увидел тебя возле себя? Я весь Чертог оббежал, я… – Хакон, – слабо шепчет она, и он замолкает, вслушиваясь в ее голос, – отведи меня домой. Лишь тогда замечает он, отравленный своим беспокойством, как сильно она дрожит. Ренэйст всхлипывает, прячет лицо в шкуре, что служит ему плащом, и едва стоит на ногах. Ничего он не говорит, не обвиняет ее больше и не целует даже. С трепетом подхватывает Хакон возлюбленную свою на руки, позволяя ей уткнуться влажным от слез лицом в свою шею, и, перехватив ее удобнее, покидает границы поселения. Он отнесет ее домой, в тот самый дом, в котором должны были жить они вдвоем, и никому не позволит забрать Ренэйст у него до тех пор, пока не придет время. Хакон ничего не говорит, да им и не нужны слова. Они скрываются во мраке леса и принадлежать друг другу будут столько, сколько им отведено. Меч непривычно тяжелый. Ренэйст держит его в одной руке, касаясь лезвием снега, и хочет убежать. Холод пробирается под ее одежду; нет на ней ни плаща, ни полушубка. Ничего, что сковывать может движения, лишь недостаточно теплая рубаха, штаны да сапоги. Короткие волосы перехвачены простым обручем кожаным, для того чтобы в глаза не лезли да не мешали. Чувствует она, как дрожат руки, как тело крутит от боли и страха, но держит спину гордо выпрямленной. Витарр стоит напротив нее. Одет он тоже весьма легко и меч держит в одной руке так, словно и не весит тот ничего. В глазах его нет страха, лишь решительность – холодная и мрачная, как и он сам. Темные и непокорные волосы его заплетены в высокую прическу на затылке, а передние пряди, как и у Ренэйст, перехвачены кожаным обручем. Они ни слова друг другу не сказали. Да и нужны ли слова, когда один из них должен другого убить? Сражаться им суждено подле берега Зеркала Вар. Ренэйст и подумать не может о том, кому только принадлежит жестокая подобная мысль. Почему именно сюда приводят их, почему именно здесь должно все закончиться? На месте их будущей битвы снег вычистили настолько, насколько только может то быть возможным, и выровняли, для того чтобы ничто не могло им помешать кружить в смертоносном танце. От одной лишь мысли о том, что к их смерти подготовились, становится ей только хуже. Ни кюне, ни Руне не позволили присутствовать, потому оставили их в Чертоге Зимы. Быть может, так будет только лучше. Незачем видеть матери, как дети ее убивают друг друга. Нечего видеть беременной женщине, что с возлюбленным ее мужчиной происходит. Сидят они, должно быть, дома, подле очага, роняют горькие слезы и все ждут, кто же воротится домой. Ренэйст понимает – Витарр сильнее, чем она. Он куда более умелый воин и мечом владеет в совершенстве. Даже по спокойной позе его видно, с какой легкостью держит Витарр оружие, словно бы то и вовсе продолжением его руки является. О чем же можно здесь говорить, если, кажется, исход битвы уже предрешен? Собравшиеся поглазеть на это зрелище люди стоят полукругом, для того чтобы никто из них не смог сбежать с поля боя. Скорее уж обоих забьют, чем позволят прервать поединок. Алчность и жестокость людская до сих пор удивляют ее, и Ренэйст косится на толпу, оглядывая собравшихся. Видит среди них она и Ньяла, смотрящего с бессильной яростью, и Ове, что едва стоит на ногах, держась крепко за свой посох. Видит Хейд, что, поймав взгляд ее, кивает едва заметно, и Хакона, готового вмешаться в любой момент, но не имеющего права сделать это. Лежа на их ложе, оглаживая трепетно лицо ее грубой рукой, шептал он о том, чтобы позволила она ему отстоять ее честь, сразиться с Витарром вместо нее, но Ренэйст отказала ему. Все началось с них, и на них же оно и закончится. Видит Исгерд ярл. Та стоит впереди всех, смотрит на них с видом победительницы и поднимает вверх руку, призывая собравшихся к молчанию. Те замолкают на полуслове, словно бы она правит ими, и лес вновь погружается в тревожную свою тишину. Сердце бьется с такой силой, что, должно быть, каждый слышит его бой. Дышит Ренэйст глубоко, старается совладать со своим страхом и потому не сразу понимает, что Исгерд начинает говорить. – Вот и настал миг истины, – восклицает она, и голос ее проносится над поверхностью льда, отталкиваясь от нее и дребезжа едва слышно, – бой, что подарит народу севера нового конунга! Перед ликом богини Вар произойдет это судьбоносное сражение, и сама богиня дарует победу тому, кто воистину достоин ее. Деритесь, дети волков, деритесь с честью, не на жизнь, а на смерть! Единственная смерть, которая им нужна, это смерть самой Исгерд. Люди кричат, выкрикивают их имена, и те поднимаются выше елей. Тревога нарастает только сильнее, даже на столь лютом морозе руки ее становятся влажными от пота; началось. Их сражение началось, а тело ее словно леденеет. Едва заставляет себя Ренэйст схватиться за рукоять меча обеими руками и чуть раздвинуть ноги, встав более устойчиво. Витарр невозмутим. Смотрит он прямо на нее и не видит вокруг них больше ничего. Шаг его легок, движения просты. Брат ведет ее по кругу, удерживая меч двумя руками с такой легкостью, словно бы тот и не весит ничего, хотя Ренэйст оружие ее кажется в разы тяжелее, чем она сама. Знает Белолунная, что спокойствие сохранять нужно, что волнение только погубит ее. Смотрит на Витарра столь же пристально, как и он, позволяя кружить на месте в странном этом танце, и следит за дыханием своим. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Нельзя задерживать дыхание, дышать нужно, слушать нужно, но вместо скрипа снега под их сапогами слышит она лишь ток собственной крови в ушах. Боится ли Витарр хоть на толику так сильно, как боится она? Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Это все страшный сон. Сон, подобный тому, когда очнулась она в своей постели – а все они счастливы. Хэльвард жив и счастлив был в том сне, он вел ее за собой в лес, а затем призывал к тому, чтобы очнулась она ото сна. Быть может, и сейчас все это – лишь сон? Сон столь страшный, что с легкостью принимает она его за правду. Вот сейчас Витарр засмеется, бросит меч в снег и велит ей открыть глаза. Проснись, мол, сестра, скажет он ей, как ужасны сны твои! Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Люди кричат; недовольны они странной этой пляской. Требуют, чтобы один из них напал уже, начал бой, которого с таким нетерпением ждут они. У Ренэйст устают руки, несколько раз спотыкается она о собственные ноги и первая не нападает. Ей не удается заметить то мгновение, когда Витарр оказывается совсем близко. С какой легкостью делает он рывок! Движения его быстры и легки, их и заметить-то сложно! Ожидает ли кто-то подобного искусства от такого, как он? Ренэйст едва времени хватает для того, чтобы выставить меч перед собой, отражая удар. Она отскакивает в сторону, пытается сохранить расстояние между ними, но Витарр снова оказывается совсем близко. Сцепив зубы, Волчица поднимает руки, блокируя удар сверху, и сгибает колени, едва не падая под силой этой атаки. Лицо Витарра совсем близко, искаженное яростью и злобой. Только начали они смертельный свой танец, а пот уже стекает по его лицу. Несколько соленых капель попадают Ренэйст на лицо, когда удар эфеса в живот вынуждает ее отступить, пошатнувшись. От боли в одно мгновение забывает конунгова дочь о том, как дышать нужно. Слезы брызжут из глаз ее, слюна стекает из уголка рта, и вскидывает она голову, смотря на Витарра. Теснит он ее к озеру, вновь и вновь нападает, заставляя Ренэйст пятиться назад. Он хочет утопить ее. Отправить тело ее в колыбель холодных вод, что баюкает их брата. Люди продолжают кричать, но Ренэйст не слышит их голосов. Весь мир погружается в тревожную тьму, и даже биения собственного сердца не слышит она больше. Все внимание ее сосредоточено на Витарре, только он есть сейчас перед ней. Не может понять Ренэйст, откуда в брате ее столько жестокости. Неужто солгал он ей вчера? Обманул, чтобы успокоить, а сам-то только и ждал возможности убить ее? Ярость вспыхивает в ней, как факел, зажженный во мраке, но даже этого недостаточно для того, чтобы заставить ее атаковать. Да даже если и хватит ей смелости для атаки, Витарр с легкостью ее отобьет. Преимущество, которым обладает он перед ней, даже ребенок заметит. Цепкие зеленые глаза Исгерд ярл наблюдают пристально за каждым их шагом, и упивается она этим сражением. Исход кажется ей очевидным. Ослабевшая после утомительного путешествия, исхудавшая и не столь талантливая в воинском искусстве, девчонка падет жертвой своего старшего брата, и тогда это ярл сможет обернуть себе в пользу. Левой ногой наступает Ренэйст на тонкий лед у самого берега и по щиколотку проваливается в воду. Ахнув громко, едва не теряет она равновесие и как можно скорее обеими ногами становится на снег, дыша тяжело. Она дрожит вся, едва держит меч поднятым, и пот застилает ей глаза. Смотрит Ренэйст на Витарра, и между ними расстояние вытянутой руки с зажатым в ней мечом. Он и сам дышит тяжело, не сводит с нее взгляда, и что-то блестит в глазах его – или же только кажется ей? Быть может, лунный свет отражается, а может, и не было ничего. Все стоит он, медлит, хотя добить ее сейчас не так уж и сложно. Ренэйст потеряла счет времени, не знает она, сколько уже длится дикий их танец. Он атакует, она – блокирует. Из раза в раз, из раза в раз. Удар. Блок. Удар. Блок. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Хмурится Витарр, отводит правую ногу назад, напрягаясь всем телом. Расстояние между ними столь жалкое, что ей не увернуться даже; она не успеет. В нем сил куда больше, и, несмотря на усталость, руки его не дрожат. Отдать должное стоит тому, кто обучил Витарра воинскому искусству – им конунгов сын овладел в совершенстве. Время замирает, а затем стремительно возобновляет свой бег. Это конец. Резкий и стремительный выпад его заставляет Ренэйст допустить роковую ошибку – она закрывает глаза. Жмурится крепко, словно испуганное дитя, и неловко вскидывает руки, силясь выставить перед собой меч, пронзительно вскрикнув от ужаса, сковавшего тело. Крепкая рука брата оказывается у нее на пояснице, а брызнувшая кровь пачкает их одежду. Горячие капли, от которых едва ли не пар исходит, ощущает Ренэйст на своем лице, чувствует, как руки становятся скользкими, но никакой боли не чувствует. Лишь непреодолимую тяжесть, когда Витарр наваливается на нее всем телом. Ноги ее подкашиваются, и вместе падают они на колени. Медленно открывает она глаза свои, видя над собой только темное небо, усеянное звездами. Боли все еще нет, и, сглотнув тяжело, устремляет Ренэйст взгляд на брата. Витарр роняет свой меч в снег и кашляет кровью, пачкая ею шею и плечо Ренэйст. Острие ее меча, вошедшее ему в грудь, виднеется между лопаток. Ужас, поднявшийся из глубин, заставляет Ренэйст распахнуть рот, а следом за тем закричать пронзительно: – ВИТАРР! Под тяжестью собственного тела заваливается он набок, выпадая из объятий Ренэйст, и она тут же бросается к нему. Меч вошел в его торс едва ли не по рукоять – с такой силой насадился он своей плотью на ее оружие. Витарр дышит тяжело, беспокойным взглядом скользит по небу, и Ренэйст приподнимает его, едва удерживая скользкими от крови руками. Нет. Нет. Нет. НЕТ. Никто из наблюдающих людей не торопится подходить к ним. Столь обомлели они, что не в силах с места сдвинуться. Не видит Ренэйст выражения лица Исгерд ярл, ожидающей иного финала, не видит лиц родных, что весь их поединок места себе найти не могли, желая вмешаться. Она видит только Витарра. Своего старшего брата, истекающего кровью. – Витарр! Витарр, проклятье, зачем ты это сделал?! Голос ее словно бы приводит его в чувство, и он находит в себе силы посмотреть на нее. Он смотрит ей прямо в глаза, поднимает руку и кладет ее на лицо Ренэйст, улыбаясь с нежностью. Тело ее бьет крупная дрожь, смотрит она то на лицо брата, то на ужасную рану, не в силах заставить себя убрать меч из его тела. Боли и страха в ней поровну, не может понять Ренэйст, что же случилось, не может понять, как это произошло. – Рена, – зовет ее слабым голосом Витарр, сглатывая слюну вперемешку с собственной кровью, – послушай меня, Рена, они бы не позволили мне жить спокойно. Убей я тебя, змея обернула бы все так, словно бы и способен я только на то, чтобы братьев да сестер своих убивать. Понимаешь ты? Я с самого начала обречен был, я знал, я… Он кашляет снова, кровь заливает ему шею и торс, и снег под ним багровеет, ею пропитываясь. Ренэйст держит его так крепко, как только может, прижимает к себе, словно объятий ее достаточно, чтобы кровь в теле удержать. Их взгляды встречаются снова, и он улыбается. Легко и спокойно, и боли словно бы нет. Нет ни сожалений, ни страха. Рука его все еще прикасается нежно к ее щеке, оглаживает трепетно, пока продолжает шептать он: – Ты справишься, сестрица, такая ты молодец… Я бы боли тебе никогда не причинил, я бы… Ты только… Ты только помни, что обещала, я… Мне… – Прошу тебя, молчи, молчи! Я отнесу тебя к лекарю, отнесу тебя к вельве, я… – Рена… не будь слабой, Рена, – ладонь ложится ей на шею, притягивает он ее ближе, прижимается лбом к ее лицу, и понимает Ренэйст, что отблеск, замеченный ею в глазах брата, все это время слезами был. – Не дай ей победить тебя, слышишь?.. Плохим я братом был тебе, я… знаю, я… С-сделай, о чем прошу тебя, х-хорошо?.. Ей хочется глаза закрыть, так больно и страшно, но Ренэйст продолжает смотреть. Продолжает обнимать его, пусть и не чувствует он уже рук ее на себе. – Все, что скажешь, брат. Я сделаю все, что скажешь. Взгляд Витарра мутный, слепой словно. Дыхание прерывистое, и даже от боли не стонет больше. Ренэйст не видит, чувствует, как жизнь покидает его, и из последних сил шепчет он слабое: – Позаботься о Руне и Эйнаре… Его последний вдох касается ее губ, и рука Витарра соскальзывает с шеи ее, падая на окровавленный снег. Пустыми глазами продолжает смотреть он в безразличное небо, не слыша ни людских голосов, ни безутешных рыданий младшей своей сестры. Все закончилось.