– Я пробралась в комнату, когда они этим занимались, – отвечает Иззи. – Да что ж с тобой такое-то?! – В голосе Чарли слышится смесь возмущения и желания заплакать. – Уверена, тебе это было известно, – бормочет Иззи. – Бедный папа. – Поппи тоже хочется плакать. – Ты думаешь, он знает? Иззи снова пытается взять ее за руку, но Поппи вырывается, встает и подходит к кровати Чарли. Та подвигается, и Поппи пристраивается рядом. Иззи остается на месте и ничего не говорит. Последнее, что Поппи помнит о том вечере, – как тепло ей было лежать рядом с Чарли, и Иззи, сидящую прямо и неподвижно, словно каменная статуя. Впервые за все время Иззи выглядела одинокой. Часть четвертая. Детские травмы Я размышляла о тех случаях, когда мы могли предотвратить вред, нанесенный нашим детям, и поняла, что проблема состояла в том, что мы сами пострадали, когда были детьми. Даже если бы мы попытались, толку было бы мало. Детские травмы глубоки. Еве в детстве почти не уделяли внимания. Ее контролировали, но не слишком о ней заботились. Она жаждала свободы и любви. Повзрослев, она до абсурда щедро начала раздавать то, что недополучила, другим, и речь идет не только о Мартине. Она доверяла всем. Как она могла распознать жестокость и коварство, если была полна решимости любить каждого, кого встречала на пути? Мелли сменила одного тирана на другого: отца на мужа. Трудно сказать, кто из них причинил ей больше вреда. Да она и сама упорно стремилась себе навредить. Анорексия как-то влияет на зрение. Тот, кто ею страдает, не способен правильно оценивать увиденное. Вчера я услышала об этом по радио и захотела ей рассказать, однако не думаю, что будет какой-то эффект, по крайней мере – сейчас. Я пострадала от собственной «ненасытности». Мой дед говорил, что нет ничего невозможного, и не его вина, что я ему поверила. Я думала, мне все по плечу – работа, семья, дети, творчество, преодоление страха. Но это оказалось неправдой, хуже того – полуправдой. Утверждая, что нет ничего невозможного, дед забыл уточнить: при условии, что ты не одна. Вероятно, посчитал, что нет нужды объяснять очевидные вещи девчонке, которая выросла в африканской деревне. Мне следовало просто попросить о помощи, когда я в ней нуждалась. Дед учил идти не спеша и был прав. Если бы я помнила об этом, то смогла бы заметить то, что было у меня перед глазами. Разве я вправе упрекать Мелиссу в том, чем грешила сама? Глава 10. Ноябрь Мелисса Мелисса просыпается рано утром, за окном еще темно. Она не шевелится. Кажется, она потеряла способность двигаться. Лицо пульсирует от боли. Пол храпит, лежа на боку и даже во сне сжимая мясистый кулак. Мелисса мысленно возвращается к событиям прошлой ночи. Она заползла наверх, на ходу глотая парацетамол и бруфен из аптечки в ванной. А еще снотворное, которое помогло, но позже ее короткий сон начисто смела лавина сильных ударов по всему телу и лицу. Она пыталась закрыться руками, но стало только хуже. Наконец Пол выдохся. И это все, что она помнит. Мелисса медленно встает, едва не крича от боли. Она все еще во вчерашней одежде, хотя трусы и джинсы спущены до лодыжек. Она подтягивает их и ковыляет в ванную, испытывая боль при каждом шаге – тазобедренные суставы будто налиты застывшим свинцом. На этот раз побои гораздо серьезнее, чем обычно: огромный синяк, похожий на небрежный мазок сиреневой краски, протянулся вдоль нижней челюсти; щеки распухли; рваная рана пролегла от уголка левого глаза до самого рта, будто след кровавой слезы, однако рот кое-как открыть можно. Мелисса расстегивает блузку: вся ее грудь в багрово-красных кровоподтеках. Плечом пошевелить получается, и она проводит рукой между ног: на пальцах кровь, промежность болезненна. Неудивительно, что так невыносимо ходить. На какое-то время Пол оставит ее в покое, хоть и не станет извиняться. Когда-то он после таких инцидентов даже дарил драгоценности, но давно перестал. Мелисса отворачивается от зеркала и бредет к лестнице. Ей нужно выпить чаю, горячего сладкого чаю, и тогда она, наверное, сможет снова заснуть. Перед рассветом на кухне царит полумрак, светящийся циферблат часов показывает половину седьмого. Возле раковины валяется пустая бутылка из-под водки. Мелисса, стараясь держать лицо неподвижным, наливает в чайник воду, включает его, тянется за чашкой и вдруг замирает. Из-за приоткрытой двери кладовки доносится негромкое дыхание. Парень Лины вернулся? Или в дом залез грабитель? Мелисса совершенно спокойна: хуже уже не будет. А если и будет, ей все равно. Пол сделал так, что теперь ей на все наплевать, она больше не способна ни злиться, ни печалиться, ни испытывать радость. Ничто не имеет значения, главное – Иззи сейчас в доме нет. Дочь в безопасности, а что случится с ней самой, не важно. Сжав в руке нож, Мелисса подходит к кладовке и открывает дверь. На полу, свернувшись калачиком, спит девушка, длинные волосы закрывают ее лицо, смуглые руки раскинуты в стороны. Мелисса замирает в потрясении и невольно несется мыслями к маленькой девочке – к Соррель, съежившейся от страха где-нибудь в шкафу на чердаке или в подвале. У этой девушки худые руки, блестящий браслет на запястье, спутанные волосы. Чья-то дочь, возможно, она подруга Иззи или Лины, нашедшая здесь временный приют. Мелисса кладет нож на полку, опускается на колени рядом со спящей и осторожно касается ее руки. Девушка просыпается, громко ахнув, приподнимает голову и прижимает руку к животу. Темные глаза впиваются в лицо Мелиссы. Глаза Лины. Недоумение Мелиссы растет. Без хиджаба, толстого слоя косметики и свободной одежды Лина – просто испуганный подросток, по лицу которого бегут слезы. – Лина? В глазах Лины борются стыд и страх. Мелисса, испытывая облегчение, снова думает об Иззи, которая сейчас мирно спит в спокойном месте и не ведает о том, что творится у нее дома. Мелисса улыбается Лине, стараясь ее подбодрить. – Давай-ка встанем. – Она обхватывает Лину за талию, потихоньку поднимает на ноги и ведет на кухню. У девушки на виске синяк, еще один – на руке. И вдобавок кое-что еще – столь же пугающее, если не больше. Чуть ниже прижатой к животу ладони Лины под тонкой тканью футболки отчетливо вырисовывается характерная округлость – девушка беременна, и это уже заметно. Не будь она такой стройной, для Мелиссы ее положение еще долго оставалось бы секретом. Мысли Мелиссы успокаиваются, словно стихает шум всех прошлых лет. Оказывается, некоторые вещи по-прежнему имеют значение, и ей не все рвано. Она берет со стула плед и бережно укутывает Лину, как собственную дочь. – Лина, прошу тебя, посиди со мной. – Они обе опускаются на диван. – Что случилось? – как можно мягче спрашивает Мелисса, но Лина будто окаменела от страха. – Тебя кто-то избил? Лина опускает темные глаза и кивает. – Кто это был? Можешь мне сказать? Лина поднимает голову. Замешательство, сквозящее в ее взгляде, говорит красноречивее слов. Мелисса начинает понимать. Правда маячила перед глазами, нужно было лишь присмотреться и прислушаться. Она кладет свою ладонь поверх ладони Лины. Истина пряталась в звуках: в негромком скрипе двери в кабинет Пола, закрывающейся в день зарплаты, в тихом плаче в кладовке, якобы из-за обиды на парня. В том, как Лина отводила взгляд. А теперь у Мелиссы прямо перед глазами браслет – «утешительный приз» от Пола, вроде тех, что она получала сама. В жизни нечасто, но случаются моменты, когда становится ясно – что-то началось или подошло к концу. В этот миг Мелисса осознает, что ее брак разрушен до основания, что она уйдет от Пола, забрав с собой Иззи, и что теперь она отвечает за Лину. – Надо уехать. Тебе слишком опасно здесь оставаться. – Она вывезет Лину в укромное место и вернется за Иззи через несколько часов. Лина смотрит на Мелиссу непостижимым взглядом. – Необходимо надежное убежище, пока я не найду новое жилье для тебя, себя и Иззи. Наверняка получится снять на время какой-нибудь дом или квартиру. Если понадобится, Иззи будет ходить другую школу. Все возможно, стоит только решиться. Глаза Лины вспыхивают то ли надеждой, то ли недоверием – Мелисса пока не может разобрать. Все ли понимает девушка? До сих пор не ясно, достаточно ли ее познаний в языке для полноценного общения. Чайник закипел. Мелисса заваривает чай, добавляет мед и протягивает чашку Лине. Усаживается рядом и смотрит, как та пьет. На щеках девушки снова появляется румянец. В голове Мелиссы роятся вопросы, которые она не решается задать. Как часто он тебя бил? Сколько раз он тебя насиловал? Почему ты ничего мне не сказала? Однако ответ на последний вопрос ей известен: Лина молчала, потому что ей было стыдно, как самой Мелиссе на протяжении долгих лет. Девушка едва удерживает чашку дрожащей рукой. Мелисса забирает ее и ставит на стол. Эти вопросы должен задать кто-то другой. Лине гораздо проще открыться психологу, чем жене человека, который над ней издевался. – Кому-нибудь сообщить о нашем отъезде? Знаю, ты рассталась со своим парнем, но, может, есть кто-то еще?.. Девушка так яростно трясет головой, что волосы начинают хлестать ее по лицу. Наверное, тот человек – не парень Лины, а последнее звено в преступной цепи, поставляющей живой товар мужчинам вроде Пола. Преступники все еще могут крутиться рядом и наблюдать за Линой, готовые схватить ее при попытке сбежать. Нужно найти ей укрытие, но имеет ли Мелисса право сорвать девушку с насиженного места, словно та ее собственность? И не совершит ли она ошибку, оставив бедняжку здесь? – Если найдется надежное убежище, ты поедешь со мной? Лина сосредоточенно щурится, стараясь вникнуть в то, что ей сказали. – Существуют приюты – дома для женщин, которых обижают. Там тебя никто не найдет. – Мелисса может забрать ее прямо сейчас, а за Иззи вернуться позже. – Я туда позвоню, и если ты не против, мы уедем прямо сейчас. Что скажешь? Лина, будто прощаясь, оглядывает кухню – шкафы, раковину, плиту, на которой готовила, окно, в которое смотрела. Ее взгляд останавливается на кошке, свернувшейся калачиком в корзинке. Мелисса ждет, ее сердце колотится в груди. – Лина? Девушка поднимает глаза. – Хорошо, – медленно кивает она. – Я согласна. – Возможно, нам придется провести какое-то время в дороге. Собери все необходимое: паспорт, теплые вещи… – Паспорт. – Лина качает головой. – Он у вашего мужа. Должно быть, Пол взял его на хранение или, что более вероятно, чтобы девушка не сбежала. – Я его найду. А пока позвоню в полицию. Глаза Лины наполняются ужасом. Похоже, у нее нет визы или официального разрешения на работу. – Хорошо, никакой полиции, понимаю. Я постучусь к тебе через десять минут. Лина встает, все еще закутанная в плед, и исчезает, быстро взбежав по лестнице. Мелисса идет в кабинет Пола и набирает на клавиатуре компьютера «Помощь женщинам». На экране появляется ссылка на Национальный центр по борьбе с домашним насилием и его горячую линию. Она дрожащими от спешки пальцами вбивает номер в свой телефон. На звонок отвечает бодрый голос. Мелисса объясняет, что обращается от имени служанки, и рассказывает, как обнаружила Лину и что видела. – Да, она в пределах досягаемости насильника. Называть имя мужа не стоит, могут заподозрить в клевете. Лина сама все расскажет. – Шестнадцать, возможно, младше. Точнее возраст не определить: Лина всегда ходила накрашенной и в свободной одежде. – Из Сирии. Муж сказал, что берет ее на работу по просьбе друга. Мне, дурочке, и в голову не пришло, что он лгал, а ведь могла бы догадаться. – Побои. Она беременна. Пол хотел бы избавиться и от того, и от другого: уничтожить изобличающие его улики. – Об изнасиловании специально не расспрашивала. Хотя в нем уверена. Он годами насиловал меня саму. – Она не хочет, чтобы привлекали полицию. Лучше было не упоминать о полиции, Лина испугалась. – Можно привезти ее прямо сейчас? Женщина на линии отвечает, что Лину примут немедленно, однако требуется выяснить подробности у самой пострадавшей и, что важно, необходима ее личная просьба. Если имеются трудности с языком, проблем с переводом не будет. В большинстве приютов женщины говорят по-арабски, хотя многое зависит от того, на каком диалекте говорит Лина. Например, на сиро-палестинском, египетском, месопотамском или еще каком-либо из множества других. Понадобится финансирование, существует стандартная процедура подачи прошения о получении денежных средств.