— В детстве у Белинды часто случались колики, и она успокаивалась только тогда, когда я махала Джемаймой у нее перед глазами. Она наблюдала, как я заставляла куклу танцевать, размахивать руками и корчить рожи. Это было универсальное лекарство. Белинда все это обожала, и когда ей было плохо, она указывала мне на Джемайму и улыбалась. К тому моменту, когда Белинда пошла в школу, куклу уже звали «Мима», и она продолжала успокаивать мою сестру, когда та бывала несчастна. На губах Вероники промелькнула ностальгическая улыбка, но они сразу же вновь сжались. — И так продолжалось до того дня, когда у Белинды вдруг заболело ухо. Ей было плохо, и она не могла сосредоточиться на тех заданиях, которые давал ей наш папа. Постоянно терла свое ухо и звала Миму. Тыкала пальчиком в коробку с игрушками, стоявшую в холле, и никак не могла заняться своей работой. Расстроенный отец убрал куклу с глаз долой. А вечером я обнаружила ее в мусорном ведре, всю изорванную. Теперь Ким стала понимать важность того, что Вероника рассказывала им о Джемайме, и значение самой куклы во всей этой истории. До появления Белинды Джемайма, как и родители, принадлежала только ей. После рождения сестры ей пришлось делиться с ней своей игрушкой до тех пор, пока та не была полностью уничтожена. — И именно поэтому вы сказали, что если б Белинда родилась первой, вас никогда не было бы на свете? — А кому захочется получить серую мышь после обладания чудом природы? — А она действительно была им? — уточнила Ким. — Я про чудо… — Сколько бы раз вы ни задавали этот вопрос, — женщина холодно взглянула на нее, — и как бы его ни формулировали, я все равно не раскрою вам все детали нашего прошлого. — Хорошо. Тогда расскажите мне о Белинде. Расскажите, как ее прошлое повлияло на ее настоящее. Вероника заколебалась, как будто решала для себя, что лучше — выбросить их за дверь или превратить все в шутку. Наконец она тяжело вздохнула. — Ваши родители когда-нибудь приходили к вам на школьную спартакиаду, инспектор? — Каждый год, — ответил Брайант за Ким. — Я был чемпионом школы по бегу в мешках, — как бы между прочим добавил он. — И вы видели их лица в момент вашей победы? — Выражение лица самой Вероники ничуть не изменилось. Сержант утвердительно кивнул. — Уверена, что они были горды вами и им казалось, что солнце светит только для вас. — Ну, где-то так… — Это пьянящее ощущение. Оно даже может вызвать привыкание. Мы же все хотим, чтобы родители нами гордились, а если ты можешь доставлять им эту гордость каждый день и с минимальными усилиями с твоей стороны, то кто же от этого откажется? — Но?.. — уточнила Ким, услышав это «но» в тоне Вероники. — Как вы отнесетесь к двухлетнему ребенку, который перемножает многозначные числа? — Уверена, что это произведет на меня впечатление. — А если это будет делать тинейджер? — Решу, что в этом есть нечто особенное. — Ну, а двадцатишестилетний выпускник Оксфорда? — Это мало меня удивит, — честно призналась детектив. — Понимаете, офицер, у всех гениальных детей существует одна и та же проблема. Рано или поздно они вырастают, и восторг куда-то исчезает. Я не про их уникальные способности — мало кто из людей может повторить то, что делают они, — а про то, что это уже практически никого не интересует. Это перестает быть особенным, необычным или даже интересным. — То есть вашим родителям это все надоело? — Как и всем остальным. Гениальные дети вызывают восхищение; взрослые — нет. То есть интерес к ним пропадает. Цирк покидает город. — А желание быть в центре внимания остается, — поняла наконец Ким. — Вот именно. — Ну, и как же это желание проявляется в… одаренных детях? — поинтересовалась инспектор. — Кто-то из них становится наркоманом, кто-то — алкоголиком, кто-то погружается в пучины секса, а кому-то необходимо самоутверждение. Словом, все что угодно, только бы привлечь к себе внимание. — А все сразу не бывает? — Иногда случается, — ответила Вероника. — В таком случае им необходимо, чтобы за ними постоянно наблюдали, чтобы их постоянно опекали, и так, скорее всего, до конца жизни. — Вы правы, инспектор, некоторым это действительно необходимо. Ким показалось, что она стала лучше понимать эту женщину. — И вы обе сменили фамилию на Эванс? Лицо Вероники стало каменным. — Если вам и это известно, то я вам больше не нужна, — сказала она, выпрямляясь и отходя от серванта. — Могу только сказать, инспектор, что теперь у вас есть доступ ко всему. Глава 54 Тюрьма Ее Величества Хьюэлл располагалась в деревеньке Тардебигг в Вустершире и обслуживала как это графство, так и графства Уэст-Мидлендс и Уорикшир. Эта тюрьма смешанной категории безопасности пережила в июле 2017 года визит отряда «Торнадо», вызванного для подавления тюремного бунта, возникшего из-за поэтапного запрета на курение. Пенн помнил, что видел по телевизору, как элитное подразделение Тюремной службы Ее Величества быстро взяло беспорядки под свой контроль, и тогда еще возблагодарил Господа за то, что у него совсем другая профессия. А ведь завали он тогда пару экзаменов — и сам вполне мог бы оказаться на месте этих офицеров. Даже принимая во внимание растущий уровень уличного насилия, отмечавшийся во всех официальных отчетах, Пенн считал, что служба в полиции все-таки безопаснее. Он сидел и барабанил пальцами по столешнице с опасением, что делает что-то неправильное. Хотя его временный начальник и дал разрешение на посещение тюрьмы, Пенн никак не мог избавиться от ощущения, что вот сейчас кто-то похлопает ему по плечу и упрекнет за общение с врагом. Ведь несмотря ни на что, он был офицером, арестовавшим убийцу, который посещает этого самого убийцу во время судебного процесса. Хотя никаких правил он не нарушает. И наплевать на то, что убийца посмотрел на него без всякого восторга, когда надзиратель указал ему на него. — Ну, и какого… вам от меня надо? — спросил преступник, садясь. Его русский акцент был сильнее, чем у жены. Пенн заметил, что за время, прошедшее с их последней встречи, Нориев постарел. В уголках его глаз появились едва заметные морщины. Румяного, здорового человека, много времени проводившего на свежем воздухе, сменил бледный тип с обрюзгшей кожей. — Как вы?.. — Отвали, твою мать… — прорычал Нориев, и Пенн слегка отодвинулся, чтобы избежать капелек слюны, летевших в его сторону как мини-торпеды. Сержант открыл рот, чтобы начать, но упустил свой шанс. — Ну что, ребята, обосрались по полной? Арестовали не того, а обвинение построили на показаниях моей лгуньи-жены и гребаного уличного воришки… Пенн посмотрел мужчине в глаза — и не смог не заметить плескавшейся в них ярости. Но это его совсем не испугало. Он приземлил уже достаточное количество типов, которые теперь мечтали вырвать ему конечности одну за другой, как мухе. Досаждать преступникам и нехорошим людям — это часть его работы. А вот не понравилось ему во взгляде мужчины скрытое обвинение — молчаливая убежденность в том, что Пенн совершил ошибку. — Обделался ты, легавый, — с горечью повторил Нориев. — Неужели? — переспросил Пенн, не моргнув глазом. Он ожидал, что человек, которому предъявлено обвинение в убийстве, будет говорить именно так. Хотя приехал сержант именно для того, чтобы во всем разобраться. Со всеми остальными он уже переговорил. — Ага, как будто ты теперь будешь меня слушать, твою мать… Тогда ты ничего слышать не хотел, так зачем я тебе теперь? У тебя же есть преступник. То есть ты назначил кое-кого преступником, так что со статистикой и отчетами у тебя все в порядке. И кого в данном случае колышет, убивал ли я на самом деле? — Меня, — честно признался Пенн. Он старался говорить поменьше, а слушать и наблюдать побольше. Мужчина уже сдался. Он много месяцев кричал о своей невиновности, а теперь смирился со своей судьбой. — Мне нужно немного времени, Григорий, — сказал Пенн. — Чего вам надо? — Нориев развел руками. — Если б я знал, что из этого выйдет, то пригласил бы всю улицу, чтобы обеспечить себе алиби. Был совершенно обычный гребаный вечер. Двое измученных родителей сидели перед теликом и почти не разговаривали с того самого момента, как дети отправились спать. Глаза у меня слипались. Обычный вечер, и только два человека могут это подтвердить. Один из них умер, а вторая — гребаная, лживая… — Она опять поменяла показания, Григорий, — заметил Пенн. — Что вы сказали? — У мужчины отвалилась челюсть. — Она вернулась к своей первой версии. И говорит, что весь вечер вы провели с ней. Казалось, Нориев потерял дар речи. — Она отказывается это как-то объяснять и чего-то боится, но, честно говоря, мы не можем доверять ни одному ее слову.