Плач. Тесси плачет. Из спальни доносится надрывный плач. У Соломона участился пульс. — Тесси? — кричит он, едва успевая отложить напиток, прежде чем вбежать в спальню. Он застает ее на полу, как увядшую Золушку, задрапированную в путаницу черной ткани. — Тесс? — Он опускается на колени у ее ног, протягивая руки, потому что не знает, куда их деть. — Что такое? Что случилось? — Уходи, Соломон. — Не поднимая головы, все еще фыркая, она поднимает руку, отгоняя его. — Ты плачешь, — говорит он, идиотски констатируя очевидное. — И что? — Она вытирает мокрые глаза, по-прежнему отказываясь смотреть на него. — Я всегда плачу. Я люблю плакать. Его внимание переключается на ее живот, на ее руки, которые обнимают ее, когда тихие рыдания сотрясают ее плечи. В горле у него встает камень, и он едва может вымолвить слова, которые грозят его задушить. — С ребенком что-то не так? Страх охватывает его, разжигая страх при мысли о том, что с его сыном может случиться что-то ужасное. — Нет, — отвечает она, качая белокурой головой. — Это я. Я не в порядке. Он хмурится. — Это полная противоположность тому, что ты собой представляешь. — Откуда ты знаешь? Ты меня даже не знаешь. — Она поднимает лицо. Ее глаза опухшие и с мокрыми ресницами. — Я только и делаю, что отталкиваю людей. Я не знаю, как впустить кого-то в себя. — Она обнимает свой живот. — Что, если я оттолкну Мишку? Что, если я все делаю неправильно? Что если он меня возненавидит? — Никто не может тебя ненавидеть. — Ты меня ненавидишь. У него отпала челюсть. Иисус. Как нож в грудь. — Я не ненавижу тебя. — Рискнув, он заправляет прядь ее длинных светлых волос за ухо. Затем он опускается и садится рядом с ней. — Конечно, мы еще не разобрались во всем, но... ...я никогда не смогу тебя ненавидеть. — Сегодня я только и делала, что работала, — говорит она. — Я даже не видела пляж. У меня болят ноги. — И уже более низким голосом: — Я не могу вылезти из платья. Я застряла. Я чувствую себя бегемотом. Он старается не улыбаться. — Ты совсем не бегемот. — Да. Я как... шатающаяся кукла-бабушка. — На ее лице появилось выражение отчаяния. — Я беременна и одинока, Соломон. Я никому не нужна. Никто не хочет ко мне прикасаться. Его сердце разрывается от искренней боли в ее голосе. Как она может считать себя не просто красивой? Любой мужчина был бы счастлив оказаться в ее орбите. — Я стараюсь быть в порядке, но я остаюсь одна каждую ночь и каждое утро, и это просто... ...так грустно. — Ее голос замирает на этом слове. — Это так одиноко. Сомнение в ее голосе, страх, сырая уязвимость ударяют его как кувалдой. Она одинока. Она одна занимается беременностью. Господи, как давно к ней не прикасались? Сколько времени прошло с тех пор, как ей делали комплименты? Кроме Эш, рядом не было никого, кто мог бы ей помочь. Черт возьми, если бы это не было так тяжело для человека. Приблизившись к ней, он подтолкнул ее подбородок массивным пальцем, заставив встретиться с ним взглядом. — Ты прекрасна, Тесси. Самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Ее карие глаза расширяются. — Правда? — Да. И ты можешь это сделать. Слезы блестят на ее длинных ресницах. — Но что, если я не смогу? — Она фыркает. — Я слишком много работаю. Я даже не могу поддерживать жизнь растения. Он молчит, давая ей возможность высказаться. — Я не знаю, что я делаю. Я все время притворяюсь. Я притворяюсь храброй. На самом деле я не такая. Я просто. . . — Она опускает голову на руки. — Я боюсь. Я боюсь рожать. Я боюсь, какой матерью я буду. Я боюсь потерять Мишку. Или бросить его. А вдруг? — рыдания вырываются из ее груди, и лицо сморщивается, — Я просто боюсь. Ему так много хочется рассказать, но сейчас речь не о нем. Соломон заключает ее в свои объятия, и она не сопротивляется. Она прижимается к нему, и тепло ее миниатюрной фигуры успокаивает ее, в чем он даже не подозревал, что нуждается. — Послушай меня, — прохрипел он. Она смотрит на него снизу вверх, ее большие красивые карие глаза наполнены слезами. — Это нормально - бояться. Но я знаю одно: ты будешь чертовски замечательной матерью. Она лукаво улыбается. — Откуда ты это знаешь? — Потому что я провел с тобой два дня и уже вижу это. — Он проводит ладонью по ее лицу, чтобы убедиться, что она его слышит. — Я вижу это по тому, как ты заботишься о Мишке. Черт, он еще даже не в реальном мире, а ты уже помогаешь ему. Ее тело прижимается к нему, расслабляясь. Поэтому он продолжает говорить. — И я скажу тебе еще одну вещь. — Что именно? — Ты не одна. Я здесь, с тобой. Я знаю, ты думаешь, что я ухожу, но это не так. Я буду отцом своему сыну и помогу тебе во всем, в чем ты нуждаешься. — Он притягивает ее ближе, гладит ее волосы. — Скажи мне, что тебе нужно, Тесс, и я сделаю это. Я дам тебе все, что угодно. Он потерял всякий контроль над собой. Все, что она попросит, он сделает по ее приказу. Он думает об ананасе, распластавшемся на прилавке, и понимает, что сделает любую глупость, чтобы сделать ее счастливой. Она рассматривает его, потом шепчет: — Мне нужно вылезти из этого платья. Он кивает. — У меня хорошо получается вытаскивать женщин из платьев. Она смеется, и Соломону становится тесно в груди. Он хочет смешить ее до конца жизни, если это поможет убрать грустное выражение с ее великолепного лица. Он поднимает себя с пола и помогает ей встать. Она делает это, шатаясь и тихо стоная. Затем она оказывается перед ним, полуобнаженная. Соломон старается не смотреть, но это невозможно. Даже в платье Тесси выглядит прекрасно. Верхняя половина лифа спускается вниз по животу, обнажая кружевной бюстгальтер. Ее груди высоко вздымаются, обнажая кремовую, пышную плоть. Он проводит пальцем между тканью и ее животом. Она тугая, перекрывает кровообращение и заставляет его нахмуриться. Это причиняет ей боль. Его руки переходят на поясницу, ощупывают ее гладкую кожу, ищут молнию, но не находят ее. Он прочищает горло. — Мне придется разорвать платье. Она резко надувается. — О Боже. Он поднимает бровь. — Стоит больше, чем моя жизнь? Она причудливо улыбается. — Что-то вроде этого. — Затем она закрывает глаза и вдыхает тяжелый воздух. — Сделай это, Соломон. Он подходит к ней вплотную, обхватывает ее за плечи. На секунду они покачиваются, обнимая друг друга, ее тело так близко прижимается к его телу. Затем, осторожно взявшись за тонкую ткань, он собирает ее в свои руки. Затем, вздымая мышцы, он рвет платье. Тесси визжит. Ее руки вцепились в его плечи, и она сложилась вдвое. Все ее тело затряслось. Но она не плачет. Она смеется. Это один из самых прекрасных звуков, которые Соломон когда-либо слышал. Платье расходится по спине, переставая плотно облегать ее живот. Он позволяет ему упасть на пол, где ткань рассыпается у ее ног. — Вот так, — прохрипел он, отступая назад. — Ты свободна. Она поднимает лицо, ее полные губы растягиваются в шаткую улыбку. — Пожалуйста, никогда и никому не рассказывай об этом. Никогда.