16 Петя очнулся от резкой боли. Вначале он не мог установить ее источника. Ему казалось, что одинаково интенсивно болит весь его организм. Затем понял – эпицентр болевых ощущений расположен где-то в районе паха. Боль резко усилилась и стала нестерпимой. Петя закричал, одновременно распахнув глаза. Вначале ему почудилось, что он пребывает в кромешном мраке. Чернота, окружающая его, была абсолютной. Но не зрением, а каким-то иным, неизвестным науке, чутьем Петя установил, что в этой черноте что-то есть. Что-то живое. И злое. Что-то, что и причиняло ему боль. – Не надо, – прорыдал он, чувствуя на своих губах что-то липкое и солоноватое. Похоже, это была кровь. Его кровь. Из тьмы вдруг прозвучал ужасающий властный голос: – Свет! В тот же миг вспыхнула спичка, которая, сместившись в сторону, перекинула крошечное пламя на фитиль старой керосиновой лампы. Петя сумел разглядеть человека, который зажег огонь. Это был невысокий худой мужчина, который вначале показался ему подростком, и лишь присмотревшись внимательнее, Петя понял, что мнимому мальчику уже крепко за тридцать. Затем он перевел взгляд на второго человека, который стоял перед ним с огромными ржавыми щипцами, и крик дикого ужаса невольно сорвался с его уст. Нет, это был не человек, он явно погорячился с выводами. Перед ним, частично скрытый мраком, возвышался какой-то чудовищный монстр. Его глаза горели зловещим огнем, его рот, окаймленный густой черной растительностью, был приоткрыт, и наружу выглядывали крепкие острые зубы. Монстр был высок и широкоплеч. Одет он был в одну грязную, разящую потом, футболку, и на его оголенных руках Петя увидел кошмарные татуировки тюремного типа. Это был не просто монстр, а монстр-уголовник, и, наверняка, рецидивист со стажем. – Смотрите-ка, кто у нас проснулся, – просюсюкал монстр насмешливо. – И как же тебя звать, мальчик? – Пепепе…. – Что? Я не расслышал. Владик, вообрази, у нашего нового друга какие-то проблемы с дикцией. Как же хорошо, что я, в свое время, получил диплом логопеда-карателя четвертого разряда. С этими словами монстр опустил щипцы, и ухватил ими Петино хозяйство. Ухватил умело, с первого раза, да как сдавил, как сдавил…. Страдалец сразу поверил монстру – у того точно был какой-то диплом. Скорее всего – красный. Точнее – кровавый. От дикой боли Петины глаза полезли на лоб, и он истошно закричал, яростно дергаясь всем телом. Но не сумел даже пошевелиться. Он был привязан к чему-то, и привязан на совесть. Цент ослабил давление на ручки щипцов, и повторил вопрос: – Имя? – Петя! Петя! Я Петя! – закричал мученик, торопясь удовлетворить любопытство дипломированного садиста. Монстр довольно кивнул головой и убрал щипцы от истерзанного Петиного хозяйства. – Вот, так бы сразу. Я, понимаешь ли, терпеть не могу лохов, которые решают в партизана поиграть. Ты либо партизан, и тогда уж терпи все пытки до конца, но рта не раскрывай, либо лох трусливый, а тогда и выделываться нечего. Логично ведь? – Да, да, логично, – глотая слезы, закивал головой Петя, решивший соглашаться со всем, что скажет этот монстр. И говорить ему только правду, о чем бы тот ни спросил. – Вот, что я говорил, – обратился монстр к своему подельнику, который держал в руках керосинку. Та освещала дощатые стены какого-то то ли сарая, то ли погреба. Помещение было небольшое, не содержащее ни одного окна. – Самое главное, это наладить контакт, – продолжил излагать монстр. – Найти, так сказать, общий язык. А для этого необходимо выяснить, с кем ты имеешь дело. И нет для того лучшего средства, чем зажим мошонки в клещи. Петя видел по лицу худенького мужчины с керосинкой, что он не согласен с монстром и не одобряет его методов. Но возражать ему он не стал. – Ну, друг Петя, – вновь обратился к нему монстр, – нет ли у тебя желания поговорить? – Есть, – быстро ответил Петя. – Прекрасно, прекрасно. А разговор у нас с тобой, друг Петя, будет непростой. Это, не побоюсь этого слова, самый важный разговор в твоей жизни. Понимаешь, о чем я? Петя понимал. Прекрасно понимал. Лучше, чем ему хотелось бы. – Я все скажу! – пропищал он. – Скажешь, скажешь, – заверил его Цент. – Все скажешь. И начни-ка вот с чего: поведай мне, друг Петя, знаком ли ты с девушкой Машей? Затем Цент стал описывать эту самую девушку, и Петя быстро понял, что речь идет о Маше, которую спасли от мертвецов Виталик и Костик. – Да, да, я ее знаю, – быстро сказал он. – Она сейчас в нашем лагере. Она…. – Тсс! – прервал его Цент. – Вот тебе еще один добрый совет – отвечай только на те вопросы, которые задают. А затем, дабы закрепить урок, вновь пустил в дело щипцы. Петя кричал и плакал, чувствуя, как его мужское начало превращается во что-то непоправимо бесформенное. Он с мольбой уставился на худого мужчину с керосинкой, но тот лишь отрицательно мотнул головой, давая понять, что не в силах ничем помочь ему. – Мне так жаль, – чуть не плача, признался Владик, наблюдая за муками несчастного паренька. – Я этого не хотел. Цент убрал щипцы, но Петя еще целую минуту после этого не мог остановить льющийся изо рта крик. Щипцы-то ушли, а вот боль осталась. – Ну, все, все, – ласково сказал монстр. – Хватит уже кричать. В этом погребе акустика, как в Большом театре. Петя с немалым трудом сумел заставить себя закрыть рот. Между ног пульсировала острая боль, которая явно свидетельствовала о том, что отцовскому капиталу нанесен немалый урон. Петя забеспокоился о том, сможет ли он стать папой. А затем, словно опомнившись, забеспокоился о другом – сможет ли он вообще кем-либо стать? Каковы его шансы покинуть этот погреб живым? – Так, друг Петя, – продолжил монстр, – а теперь такой вот вопрос: трогал ли ты вышеупомянутую девушку Машу своими грязными ручонками? Петя уже хотел сказать, что нет, не трогал, но внезапно вспомнил, что да, трогал. Действительно ведь трогал. А бородатый монстр внушал ему такой ужас, что соврать ему он просто не осмелился. – Трогал, – пропищал Петя. – Но я…. – Тсс! – вновь оборвал его монстр. – Значит, друг Петя, трогал? – Трогал. Но…. – Тсс! Петя послушно замолчал. Монстр стоял перед ним, словно о чем-то раздумывая, и лицо его было очень суровым. Страдалец перевел взгляд на второго мужчину, но и на его лице прочел осуждение. Пете показалось, что эти двое как-то неправильно истолковали его слова. – Понимаете, она меня сама попросила, – выпалил он. – Сама, значит? – уточнил монстр. – Да, да, сама. Монстр повернулся к своему прыщавому напарнику, и спросил: – Очкарик, ты в это веришь? Владик пожал плечами. Лично его Машка никогда не просила себя потрогать. А он бы с радостью ее потрогал. Он бы хорошо потрогал. – Вот и я что-то весь в сомнениях, – признался монстр. – Машка девушка высокоморальная, благовоспитанная, отличающаяся нетипично пристойным, в наш-то развращенный век, поведением. И чтобы она кого-то себя трогать попросила…. Нет, не верю. – Но это правда, – расплакался Петя. – Она сама меня подозвала и попросила потрогать…. – И за что же потрогать? – спросил монстр. – Я на тот случай спрашиваю, что, может быть, у вас это все было целомудренно, в рамках приличий. За что ты ее трогал, сукин сын? – За ногу, – сквозь рыдания вымолвил Петя. – Вот так дела! – воскликнул Цент. – За ногу? А за какую часть ноги? Вот тут трогал? Монстр наклонился, и ткнул пальцем в свою лодыжку. – Да. Монстр поднял палец выше, и ткнул им в колено. – А тут? – Да. Монстр распрямился, и медленно поднес палец к своему бедру. – А вот тут? Петя почувствовал соблазн соврать и сказать нет, но понял, что монстр быстро раскусит его ложь. И тогда снова возьмется за щипцы. – Да! – почти выкрикнул он. – Трогал. Но она сама…. Договорить он не успел – кулак монстра мощно врезался в его живот. – Ты что, гнида, за дурака меня держишь? – прорычал бородатый изверг. – Сама, значит, попросила, себя лапать чуть ли не за эту самую? Петя не смог вымолвить в свое оправдание ни единого слова – от удара у него перехватило дыхание и потемнело в глазах. А когда зрение прояснилось, он увидел в руке у монстра длинный острый нож, и узнал это оружие. То был нож Мишки Гуда. – Сейчас я буду тебя резать, медленно, долго и мелкими кусочками, – зверски улыбаясь, прорычал монстр. – А если меня спросят, зачем я сделал это, то я отвечу, что ты сам меня об этом попросил. Владик, подойди ближе, мне нужен свет. Я хочу видеть, как течет его кровь.