С той единственной ночи, которую мы провели вместе, когда он заставил меня почувствовать, что я могу значить для него что-то большее (за мгновение до того, как он всё испортил, уйдя, как будто я была просто ещё одной девушкой в его списке), я боюсь его. Иногда он целует меня. И когда он это делает, я чувствую себя малышом, которому хочется конфет. Я чувствую, как каждая бабочка в моём животе взрывается. Даже эти глупые бабочки больше не могут этого выносить. Знаешь, с тех пор, как я смогла понять слова, сказанные кем–то, мои родители многому меня научили. Например, «держись подальше от сигарет и таблеток. Есть шанс, что они убьют тебя», или «никогда не водись с незнакомцами. Они могут убить тебя». Что бы это ни было, конец всегда один и тот же. Это всегда заканчивается моей смертью. И это заставляет меня задуматься: зачем кому-то хотеть жить, когда все, что есть в конце, – это смерть? Я имею в виду, конечно, нам всем рано или поздно суждено умереть. Но зачем подвергать себя жизненной боли, когда всё это может закончиться гораздо раньше? Но потом я начинаю думать о Колине… внезапно боль перестаёт иметь значение. Она всё ещё присутствует, я чувствую это, но он делает её терпимой. И я боюсь, что ему, возможно, удастся убедить меня. (Хотя я не предвижу, что это произойдёт). Но моей единственной причиной остаться был бы он. Колин Картер был бы для меня единственной причиной остаться в живых, и это такая глупая причина. Я живу не для кого, кроме себя. В конце концов, тебя может предать каждый. Кто угодно может забраться тебе под кожу и причинить гораздо больше боли, чем ты когда-либо испытывал раньше. И я боюсь, что Колин может стать одним из тех, кто причинит мне боль. Он неплохой человек. Но я уверена, что он бросил бы меня. И оставаться в живых ради кого-то, кто собирается меня бросить, звучит не очень заманчиво. Я в любом случае умру. Либо до того, как у него появится шанс разбить мне сердце, либо после того, как он это сделает. Я предпочитаю избежать разбитого сердца. В любом случае, это не всё, что я хотела сказать сегодня. Хотя этот день начался довольно хорошо, я просто знаю, что он примет большие обороты. И это пугает меня. Я чувствую себя опустошённой, но мне приходится натягивать улыбку, чтобы Колин, который сидит рядом со мной, пока я пишу это, не спросил об этом… обо мне и моих чувствах. Я не хочу обсуждать мою бесчувственность. Это действительно невыносимо. Мне хочется плакать. Но я знаю, что не могу. Так что мне придётся надеть штаны и просто притвориться. Как я делаю каждый день. Лили Прежде чем мы приедем в дом моей матери, мне нужно закончить писать письмо, посвящённое ей. Я не уверена, что мне есть что ей сказать. Я люблю свою мать. Она была добра ко мне. Даже лучше. По крайней мере, до тех пор, пока она не перестала ею быть. Я никогда не смогу простить ей то, что она разлучила нашу семью. Она знает, что я виню её за это. Я произнесла ей множество речей о том, как сильно я ненавижу её за то, что она не приносит в мою жизнь ничего, кроме страданий. Я говорила ей это только тогда, когда злилась на неё за что-то другое. Например… когда я хотела пойти куда-нибудь, а она мне этого не разрешала. У меня всегда было одно и то же оправдание. — Ты ужасная мать. Ты разрушила мою семью, мою жизнь, а теперь даже не позволяешь мне встречаться с моими друзьями. Она ненавидела это. Я знаю, что ненавидела. Я знаю, что с моей стороны было неправильно так поступать, с моей стороны было неправильно продолжать тыркать её этим даже спустя годы. Но я была зла. Я зла. И всё же у меня все ещё есть один шанс извиниться перед ней за это. В форме письма. Я не могу встретиться с ней лицом к лицу и сказать ей всё это, я знаю, что она даже не дала бы мне закончить предложения. Я даже сомневаюсь, что она прочтёт это письмо. Моя мать больше не заботится обо мне. Ни капельки. И я навещаю её только потому, что в следующую пятницу я умру. Независимо от того, чем обернётся эта встреча, мне нужно увидеть её в последний раз. Я люблю её. Люблю. Из–за этого мне действительно трудно её отпустить, чтобы попрощаться с ней. Я знаю, что она не будет слишком опечалена моей смертью; я даже не уверена, что её это вообще будет волновать. Поэтому я пишу ей письмо, в котором заявляю, как мне жаль. Как ужасно я себя чувствую из–за того, что затаила обиду, когда всё, чего она хотела, – это чтобы её любили так же сильно, как моего отца любит… Лиз. Мне жаль за то, что я была ребёнком, как она всегда говорила. Мои родители оба изменяли друг другу. Они никогда не питали друг к другу теплых чувств, несмотря на то, что были женаты. Их брак был всего лишь платоническим и использовался только для получения финансовой прибыли. И, вероятно, потому, что у них было двое общих детей. К тому времени, как я заканчиваю писать письмо своей матери, мы с Колином подъезжаем к её дому. Теперь осталось только письмо для Аарона. — Держу пари, она возненавидит меня. – Я замечаю, что руки Колина дрожат, поэтому беру их в свои и целую костяшки его пальцев. Мы не заявляли официально о том, что мы собой представляем, и не собираемся этого делать. Но мы оба знаем, что между нами есть нечто большее, чем просто дружба. Может быть, друзья, имеющие выгоду друг от друга? Как-то так, верно? Друзья, которые время от времени трахаются и целуются? У нас даже не было этого разговора. — Она полюбит тебя, – уверяю я его, но Колин, похоже, не слишком убеждён. Я тоже. — Ты когда-нибудь смотрела на меня? – конечно я смотрела. — Каждая мать на этой планете говорит своим дочерям держаться от меня подальше. Я усмехаюсь. Он определённо прав. Не похоже, чтобы у Колина были какие-то добрые намерения по отношению к кому-либо. И до того, как я узнал его чуть получше, даже я думала, что он плохой парень. Не то чтобы в сексуальном смысле, он, конечно, красив. Я имею в виду, по-настоящему плохого человека. Я ненавижу себя за то, что попадаю в ловушку стереотипов всякий раз, когда у кого-то появляется ещё пара татуировок. И я знаю, что моя мать будет осуждать его за это, возможно, даже не даст ему шанса доказать, что он отличный парень. — Мы пробудем здесь всего час. Я все равно не могу находиться рядом с ней слишком долго, – говорю я ему, когда мы подходим к входной двери. Мы останавливаемся, и глаза Колина почти мгновенно встречаются с моими. Жаль, что я не могу описать то, как он смотрит на меня. Это мило, и я чувствую уважение, которое он испытывает ко мне, отражающееся в его глазах. Но в этом взгляде есть что-то ещё. Что-то, чему я не могу дать названия. У меня не хватает слов. — Почему это? Я вздыхаю, размышляя, стоит ли ему знать холодную и неприкрытую правду. — На самом деле я ей не нравлюсь. Не то чтобы он не стал свидетелем её ненависти меньше чем через две минуты. Колин изучает меня, изучает мои слова так, словно пытается найти в них хоть крупицу ложной информации. Но он не может, я действительно не нравлюсь моей матери. — Колин, она – единственный человек, который у меня был. Она была для меня замечательной матерью. Но она не всегда была добра ко мне. Я тоже не была с ней добра. У нас были свои трудности, много споров и ненависти. Она вздохнула с облегчением, когда я уехала учиться в колледж. Технически, я могла остаться дома и учиться в колледже. Я могла каждый день ездить на занятия на автобусе или маминой машине, так как наш дом находится не слишком далеко от кампуса. Но я хотела уйти. Он моргает. Один раз. Второй. Не произнося ни слова. Он просто смотрит на меня и моргает, как будто ждёт, что я продолжу. Как будто он ждёт, что я скажу, что сейчас всё в порядке. Но это не так. — Она неряха. Большую часть времени я выполняла работу по дому. Я убиралась за ней. Скорее я была для неё матерью, чем она для меня. Не с самого начала. Это началось, когда мне было около пятнадцати, – объясняю я. Колин продолжает молчать. — Тогда я наговорила ей много обидных вещей. Думаю, что именно тогда я и начала ей не нравиться. Она никогда бы не сказала этого мне в лицо, но я чувствовала, что между нами что-то не так. — Хорошо, – говорит он почти шёпотом. Мгновение спустя мы сидим за кухонным столом. Моя мать курит сигарету, глядя на Колина так, будто она никогда никого не видела. Она смотрит на него с отвращением. Я знала, что буду неправа, если скажу, что Колин понравится моей матери. Ей даже я не нравлюсь, так как же он должен был ей понравиться? Я чувствую, как Колин напрягается, особенно теперь, когда наши пальцы переплетены. Он не произносит ни слова. Все, что он делает, – это смотрит на меня, потом снова на мою мать. Моя мама даже не потрудилась поздравить меня с днём рождения, когда мы вошли внутрь, и не предпринимает никаких попыток сделать это сейчас. Я могла бы поклясться, что она собиралась… до той секунды, пока не заметила Колина рядом со мной; моя мать превратилась в каменную глыбу – бесчувственную и холодную. — Ну, это твой парень? – говорит моя мать с отвращением. — Да, – на самом деле нет, подумала я. — Понятно. – Она выпускает дым в мою сторону, прекрасно зная, что я ненавижу, когда она это делает. Меня не волнует, что она курит. Это её собственное тело, она может делать всё, что, чёрт возьми, захочет. Но это не даёт ей права заставлять меня пассивно курить вместе с ней.