Мимо частных домов, гаражей и помоек они шли в лесную зону, как в лесопарке. Наконец, за деревьями заблестела вода. Асфальтированная дорога переходила в тропу, а затем резко обрывалась — внизу, в полутора метрах, был небольшой берег из травы, грязи, камней и песка и впереди небольшое водохранилище размером со стадион. На других берегах еле различимыми цветными пятнами виднелись те, кто тоже решил провести воскресное утро у воды. Валера нашёл место для спуска, помог спуститься Алине. — А ничего, что тут люди? — неуверенно спросила она. — У них свои заботы. К тому же оттуда совсем не различить что мы делаем. Валера присел на корточки около воды, провёл по ней пальцами. Мимо них гигантскими тёмно-зелёными макаронинами проплывали водоросли. — А мне не придётся погружаться? Потому что я вспомнила, что не взяла с собой купальник. — Не придётся. — Валера слегка улыбнулся. Он водил руками по воде, и девушка вспомнила пассы недельной давности, которые спасли им жизнь. — Это последняя из сущностей стихий, — начал мужчина. — Получить её так же легко, как воздух или землю. Только нужно проявить осторожность. Но это никак не связано с обучением — просто дно здесь непонятно какое. Он снял обувь и носки, подвернул брюки и осторожно зашёл в воду по щиколотку. Алина сделала то же самое. Первый шаг показался безопасным, но на втором дно стало склизким и местами острым. Девушка скривила лицо. — Как же мерзко, фу! — Главное — ступню не распороть! Ладно, опусти руки в воду. Алина застыла в полуприсяде и погрузила пальцы в мутную жижу. — Это не родники, но так даже лучше, — произнёс Валера, наблюдая за Алиной. Та со сморщенным лицом ждала, когда взвесь осядет. — А теперь помнишь, как было с сущностью воздуха? Тут так же — ощути потоки в спокойной воде… Принцип был понятен, но разглядеть хоть какой-то результат не представлялось возможным. Алина вопросительно посмотрела на Валеру. — Теперь вытащи руки и проделай то же самое. — Не касаясь воды?.. — Именно. Девушка резко встала, затрясла ладонями и даже вытерла их о джинсы. Затем одумалась и на мгновение окунула их, после чего стала держать в нескольких сантиметрах над поверхностью воды. Валера положил свои ладони поверх её. Алина сначала была сосредоточенной, затем расслабилась и даже стала еле слышно напевать. Она не видела со своего ракурса, как вокруг её пальцев возник туман металлического цвета. Зато Валера это прекрасно видел. — Вот и всё, — сказал мужчина. * * * Они сидели на краю обрыва и махали босыми ногами. — Есть четыре, — с удовольствием отметила Алина. — С такими темпами ещё через неделю закончим. Валера, а это нормально, что я никак не могу удержать их в руках? — Вполне. Твоя задача — научиться их получать и ощущать, а остальное само приложится. — А какие они, эти сущности? Лёгкие? Горячие или холодные? — Узнаешь, когда закончим обучение. — Я понимаю, но мне интересно! — Хм. Они… никакие. Ты не думаешь о том, что держишь в руке именно сущность — ты держишь мысль, идею. Это как невидимый лист бумаги, на котором что-то написано, но что именно — не поймёшь, пока не тронешь. — О, как… Солнце выглядывало из-за деревьев, облизывало руки и ноги своим тёплым невидимым языком, по периметру водохранилища в десятке метров друг от друга стояли рыбаки, продолжавшие свою напряжённую охоту. Алина внимательно смотрела на Валеру. — Валера? — Что? — А как ты жил до того, как вы с отцом переехали сюда? Если бы этот вопрос был задан накануне вечером или с утра до поездки, то Валера ответил бы что-нибудь односложное или проигнорировал. Но природа расслабила, легонько прошептала, что один раз можно и раскрыться — в конце концов, пусть Алина знает чуть больше о человеке, с которым провела довольно много времени. — Я знаю, что город, в котором я родился, — закрытый. Отец — военный, познакомился с матерью на отдыхе на Чёрном море и перевёз к себе, но, сколько помню, мы постоянно переезжали. Мать нигде не работала, я сидел с ней. Ну, как сидел… она чаще всего либо куда-то уходила, либо смотрела телевизор, либо разговаривала по телефону. Я стал вполне самодостаточным ребёнком: сам научился читать и потихоньку изучал домашнюю библиотеку, которая кочевала вместе с нами. Когда мне было шесть, отец, как обычно, уехал, но в тот раз надолго. Мать сказала, что на войну. Кто и с кем тогда воевал — не знаю. Но через год отец вернулся. Я его не узнал: обычно у него был взгляд исподлобья, напряжение во всём теле и важная осанка, присущая офицерскому составу. Всё это исчезло. Я смотрел ему в глаза и видел мудрость и понимание мироустройства. Он уволился из армии, стал больше времени проводить дома. Как-то раз взял за город. Мы на целый день уехали в лес, где он и рассказал о сущностях. Сам он узнал о них в Средней Азии, встретив одного мудреца, и пообещал, что когда-нибудь обязательно сделает из меня атомщика. Мы стали часто ездить на природу. Отец рассказывал о медитациях, восточных практиках, начал давать уроки выживания. В итоге я, семилетний пацан, мог бы спокойно хоть месяц, хоть два прожить в лесу. Мать тоже стала меняться, но в другую сторону: ей отец про содержание наших поездок не рассказывал, мог взять меня за город на несколько дней, а то и неделю. Мы виделись много реже обычного, хотя не сказал бы, что это кому-то было во вред. Когда я оставался с ней, она меня ни о чём не спрашивала, зато всё чаще приглашала подруг. Те смотрели на меня с неприязнью, а порой и в моём присутствии говорили про отца какие-то гадости и советовали разводиться. В итоге мать подала на развод. Отец не стал уговаривать и согласился, но с одним условием: я месяц буду жить только с матерью, чтобы она попробовала наладить со мной контакт, я ведь единственный ребёнок в семье, меня бы почти наверняка оставили с ней. Поначалу всё было как раньше: мать занимается своими делами, я — читаю книги дома или в одиночестве гуляю на улице. Единственный момент: я должен к ужину, к восьми вечера, быть дома. Мы расходились по своим комнатам и встречались только на следующее утро за завтраком. Потом мать решила попробовать завоевать моё доверие. Мы стали ходить в кино, гулять в парках аттракционов и просто в парках, посещали музеи. Тут я начал осознавать, насколько мы с матерью разные: она с большим удовольствием обсуждала со мной внешний вид людей, цену вещей и вкус еды, но когда я задавал какие-то фундаментальные вопросы, требовавшие багажа знаний, она не могла на них ответить. Больше всего она пыталась узнать, чем же мы с отцом занимались за городом, выпытывала, не делал ли отец со мной что-то неприличное и всякое в этом роде. Я не отвечал. Тогда она сама разоткровенничалась о себе. Она рассказала, что в молодости была лёгкой на подъём девчонкой с ветром в голове. Ей нравилось крутить романы, встречаться и расставаться с парнями, кружить им головы. Дискотеки, кино, поездки на юг — в этом состояла жизнь. Со временем подруги нашептали, что пришла пора выходить замуж. Они хором говорили, что лучше всего быть женой военного. В итоге на курорте она встретила офицера, майора советской армии, крепкого мужчину, за которым как за каменной стеной. Вскоре родился я, и тогда она поняла, что жизнь на деле оказывается в разы сложнее. Мы стали ездить из одного конца нашей необъятной страны в другой, поэтому я жил без бабушек и дедушек, ребёнка не на кого было скинуть. И она призналась, что ощущала себя в заточении, связанной по рукам и ногам, обязанной время и силы уделять ребёнку. Ей не хотелось этого делать, она была готова на всё, лишь бы хоть на миг почувствовать прежнюю свободу. Кто-то в таком случае ищет приключений на стороне, но она много говорила о том, что даже не думала изменять… — Она обсуждала с тобой измены? — с удивлением спросила Алина. — Мы не обсуждали это — она просто выговаривалась, а я слушал, но при этом всё понимал. Тот наш разговор — хотя больше похоже на исповедь одинокой замужней женщины — произошёл в парке. Мы пришли после этого домой, поужинали и разошлись по комнатам. Всю ночь за стенкой я слышал плач. До конца испытательного срока оставалась неделя, но после откровений мы вообще перестали общаться. Даже виделись редко — мать старалась не появляться у меня на глазах. Я понимал, что в её душе начался круговорот эмоций и попытка переоценить жизненные ценности. Пару раз, случайно пересекаясь взглядами, я понял, что ей безумно стыдно передо мной. Стыдно за своё поведение, за то, что мы с отцом серьёзнее относимся к жизни, чем она. Я же только недавно понял, что требовать от женщины, которая постоянно жаждала развлечений, стать прилежной домашней женой — просто глупо. Даже рождение ребенка не превратило её в заботливую мать, которая холит и лелеет своего ребенка вплоть до его старости. Она заботилась обо мне, но ощущала себя в заточении. Потом состоялся суд, на котором она была тише воды ниже травы и объявила, что готова оставить меня отцу. Голос её срывался, в глазах стояли слёзы, но радовало, что каждый из нас троих понимал, что это решение — самое лучшее. Мы вместе вышли из здания суда, отец нёс две большие сумки: нас с ним ждал поезд, квартира осталась матери. Та посмотрела на нас по-доброму, безо всякой злобы, поцеловала каждого в щёку и сказала отцу: «Береги его». У дороги стояла чёрная машина с затемнёнными стёклами, мать, не оборачиваясь, села в неё и уехала. Больше я её никогда не видел. — А потом? — спросила Алина. — Потом были несколько суток в поезде и домик в лесу, где мы с отцом жили вдвоём до поры до времени. Когда мне исполнилось двенадцать, он сдержал обещание и обучил сущностям за год. А лет семь назад он ушёл. — Куда?.. — Он не сказал. Просто объяснил, что я уже самостоятельный и спокойно проживу один. А ему пора снова взяться за поиски истины. — «Поиски истины»? Что это значит? — Не знаю. — А после этого он связывался с тобой? — Нет. — Ни письма, ни — как его там? — телеграммы? Валера помотал головой. — Я бы сейчас задал много вопросов, в том числе по сущностям. Тогда это казалось мне неким сакральным знанием, не требующим объяснений, но, стоит признать, здесь очень много тёмных пятен. — Как думаешь, он имеет отношение к Эннее? Или к одной из организаций? — Вряд ли. Может, решил найти того мудреца или вообще сам таким стать, чем не вариант… Ладно, пора идти. Валера встал, обулся, подождал, пока обуется Алина. Пошли обратно тем же маршрутом, теперь уже Алина казалась загруженной, а вот Валере значимо полегчало, как будто груз упал с души. Мимо гаражей, частных домов и садов, на обратный автобус, в город. Да, душный и отталкивающий, но пережить можно. Когда проехали пару остановок, телефон Алины запиликал. Та посмотрела на дисплей без эмоций, задумалась. Затем, слегка покусывая губы, настрочила ответ. — Это мой информатор, — коротко сказала она. — Хочет встретиться. — Когда? — В районе обеда. Думаю, мы успеем до… «мероприятия». Может, что-то новое и интересное расскажет, что облегчит нам дела. — Помолчала и прибавила: — Или вообще не придётся куда-то идти… Ох, как думаю о том, что мы будем ездить по городу и следить за Культом, который что-то собрался делать, — сердце в пятки проваливается.