– Ну так полезай. – Дотянуться не могу. – Подлая тварь, выручай меня! Меня что-то стукнуло сверху по макушке; стукнуло, отскочило и покатилось по полу. Что это, град? Его здесь не изобразишь, даже имея семь пядей во лбу. Тогда что это? И какого черта? Я поглядела наверх, и в этот момент меня снова шмякнуло что-то мелкое и тоже отлетело. – Ой! – возопила Амина. Еще один мелкий удар, на этот раз по руке, и когда эта штучка упала и покатилась, я поняла, что это… медяки. Сверху градом сыпались одноцентовые монеты. – Что это? – заполошно и растерянно спрашивала Амина. – Я без очков. Не вижу. – Мелочь, – ответила я. – Что? – Центы. Монетки. – Откуда они? – Не знаю. Откуда-то сверху. Монеты теперь падали чаще – стучали мне по макушке, приставали к одежде и заполняли бетонный бокс уже не только своим звонким шумом, но и присущей монетам вонью. Смесью ржавчины и крови. Каменный пол был уже покрыт ковром из денег, а они валились все гуще, заполоняя воздух. Амина что-то кричала, но я ее не слышала из-за оглушительного, растущего с каждой секундой шума. – Что мне делать, Лютер? – вопила я, но он если и отвечал, то я его вряд ли слышала. А слышала только усиливающийся шум дождя из одноцентовых монет. – Манна небесная в виде денег, Джек, – проворковал мне на ухо Лютер. И тут небеса разверзлись. Монеты сыпанули так, что их массу я ощутила спиной, головой, плечами. Мои кеды скрылись среди них за полминуты, и я, оцепенев, стояла в них по щиколотку, а затем уже и по голень, толком не соображая, что происходит и что мне делать. А затем я поняла. О господи. Я присела, морщась от боли в своей подколенной жиле, и попыталась ладонью сгрести монеты с ядра, уже засыпанного ими на треть. Непонятно, уловила ли суть происходящего Амина (а уж тем более то, к чему все клонится); из-за града медяков я все равно не могла бы ей ничего передать. Всем весом я налегла на ядро и сумела его чуть-чуть приподнять, но как только отпустила, его опять присыпало. Я поднатужилась так, что затрещали позвонки – ни в какую. Бесполезно. Взглядом я встретилась с Аминой и увидела, как ее глаза наливаются страхом. Она все поняла. – Помогай мне! – выкрикнула я. Монеты громоздились мне уже выше голеней; что до Амины, то ее они покрывали почти до пояса. Я свирепыми взмахами отгребала от нее металлическую массу, а сама женщина отчаянно тянула голову кверху, но цепь не давала ей приподняться выше уровня пояса. Своими гребками я ничему не препятствовала, а центы все валились и валились, и не было никакой возможности этому помешать. У себя в ухе я услышала голос Лютера: – Джек, как деньги делаются из воздуха? Металлический дождь продолжал сыпаться. Попытки чем-либо помочь Амине были обречены. Она истошно вопила, лицом уже едва выглядывая из метровой толщи монет. Пора было шевелиться и мне самой, чтобы не увязнуть и не оказаться погребенной в кургане из медяков. Тем не менее я взялась рыть у Амины под лицом, но уровень монет вырос уже так, что их было просто некуда отгребать и откидывать. Вот в прорытую мной канавку их упала целая куча, сведя на нет мои усилия, и общий уровень сравнялся с ее подбородком. Полиловев лицом от напряжения, голову она не могла поднять ни на миллиметр, и ее вопли смолкли вместе с тем, как монеты поднялись выше ее рта, а затем носа, глаз и, наконец, лба. Ломая ногти, я судорожным усилием прорыла ей дорожку возле щеки и таким образом освободила рот, но это длилось не дольше секунды: он снова наполнился монетами, а также кровью из разбухших глаз. Когда Амину накрыло с головой, я лишь коротко всхлипнула. А затем сосредоточилась на собственном спасении. Монеты скапливались чересчур быстро. Едва я успевала поднять одну ступню, другая увязала по щиколотку. Вскоре монеты наполовину скрыли обе моих голени. Медяки я пригоршнями раскидывала на обе стороны, и как только ноги высвобождались, становилась для устойчивости на четвереньки. Все это было сродни попыткам двигаться по воде: изменчивая поверхность все время опускается, норовя утянуть тебя за собой. Пробравшись к стене, я прочнее расставила ноги и, переступая со ступни на ступню, стала попеременно подлаживаться под рост уровня, дюйм за дюймом постепенно всходя к воздуховоду, что был наверху. Вот из кучи в сторону неба невесть зачем вытянулась рука, подергивая пальцами, унизанными перстнями. Я сделала шаг к середине комнаты, осмотрительно оперлась о поверхность и, схватив Амину за ладонь, продержала ее несколько долгих секунд, пока рука бедняги не помертвела. С этой женщиной мы даже не были знакомы, но в том жутком мертвенном свете, на растущей куче медяков, мои глаза наполнились слезами. * * * Минуты через три толща медяков поднялась настолько, что я уже могла попасть в воздуховод. Перед тем как влезать в тесный проем, над входом в него я кое-что заприметила – разумеется, табличку. КРУГ 4: ЖАДНОСТЬ Нигде я не был в сонме столь великом! Здесь, с двух сторон, всем суждено вращать Пред грудью камни с воплем, с страшным криком, Сшибаются два строя и опять Катят назад, крича друг другу с гневом: «Зачем бурлить?» – «А для чего держать?» «Ад», Песнь VII[54] В воздуходув я втиснулась боком, елозя пузом по металлу и роняя из волос монетки. Здесь было гораздо темней, а шум падающих медяков по мере продвижения становился все глуше. Впереди, возле светодиодной панели, я углядела клавиатуру. На приближении к ней я встрепенулась, с ужасом вспомнив, что на той табличке не было никакого кода. Я наобум вбила «211» – полицейский код, обозначающий кражу. Надо же: зеленый свет. Дверца отомкнулась, и передо мной открылась достаточно широкая вентиляционная шахта. Я все еще надсадно дышала, подавляя невесть откуда взявшиеся рыдания, когда в ухе снова всплыл Лютер: