– Уфф. И все-таки я обмочился, – изрек Гарри. – Ничего себе не расшиб? – Погоди, я еще ссу. Не могу остановиться. – Руки свободны? Послышалась возня и стук металла о камень. – Да погоди ты, дай доделаю. Ах, как это унизительно, Фин, ты бы только знал. Так унизительно… Он умолк. – Макглэйд, язви тебя! Ты мне скажи: руки у тебя освободились? – Ты бы лучше как-то подвинулся, а то лужа тебя накроет. Фин сдался. Он сдвинулся в сторону, морщась от новых болей и ушибов, но зато сумел перевернуться и встать на колени. Выгнув спину, он попробовал, крепко ли держатся путы. Руки были по-прежнему приторочены к подлокотникам, но ходить он теперь уже мог. – Дай-ка подмогну, – сказал Макглэйд. Встав рядом с Фином, он свободной рукой вышиб из-под его запястья сломанную деталь подлокотника, что позволило в считаные секунды вынуть руку из пластиковой завязки. – Вот спасибо, дружище. Дай я тебя обниму. – Лучше не надо. Я еще не закончил. Он отдал Фину стержень крепления, а сам на полусогнутых отковылял в сторону, по-прежнему пуская струю. Фин освободил и вторую руку, после чего, растирая запястья, оценивающе оглядел коридор. Тот заканчивался металлической дверью. Фин, морщась от боли в ребрах, плече и правом колене, подошел к ней. Дверь была заперта, но косяк держался всего лишь на сыром крошащемся цементе. Массивными ножками этих стульев ее можно будет вышибить за несколько минут. – Эй, Гарри. Помогай. – Сейчас, уже завершаю. Тут у меня все равно что дамбу прорвало. – Ты что, все еще не управился? Ого. Это каких же размеров у тебя пузырь? – Почти таких же, как простата. Доставь себе удовольствие: не живи дольше сорока пяти. Фин издал смешок. – Во всем ищи позитив. Тебе сейчас, по крайней мере, больше не надо искать толчок. Лицо Гарри омрачилось: – Фин, давай хоть на минуту будем серьезными. Мы же друзья, верно? – Ну а как же. – И столько всего вместе прошли. – Гарри, ты о чем? – Сразу, как только отсюда вылезем, даю тебе двадцать штук баксов. А ты со мной сейчас меняешься штанами. – Ишь чего захотел, – улыбнулся в ответ Фин. – Тащи-ка сюда ножку от стула. Пришибем того гада и идем спасать Джек. Джек Я толчком пришла в себя, готовая тотчас схватиться с Дональдсоном, Лютером и вообще любым, кому хватит дури ко мне приблизиться. Но быстро поняла, что нахожусь в одиночестве. Наедине с трупом. Дональдсон куда-то делся, а изувеченный Стив лежал с выражением муки на мертвом застывшем лице. Единственный, кто здесь со стволом, это Лютер, поэтому я быстро сложила схему того, что случилось. Не терпя вмешательств в свое маленькое шоу ужасов, Дональдсона Лютер устранил из игры. Судя по тому, что Лютер дал мне передышку, у него для меня заготовлено еще что-то, посмотреть или поучаствовать. Сколько кругов в дантовском Аду? Девять. Мне продемонстрировано только шесть. И то достаточно на всю жизнь. Я поместила ладони на живот, нежно надавив в попытке ощутить какое-то ответное движение. Его не последовало. Я потерла сильнее, уже прохваченная зигзагом паники (не мог ли ребенок при всем этом стрессе, при моей эклампсии, вдруг…). Ага, вот. Шевеление в ответ. Слава богу. Пальцами я нащупала меленький выступ и почувствовала ее крохотную ручку. Мое, родное. – Вот и ладно, – тихо сказала я своей дочурке. – Все с нами будет хорошо. Отыщем нашего папу и… – Ты очнулась? Прекрасно. Пора в путь. Я машинально тронула клипсу наушника. – Лютер. Роль главной героини в твоей гниленькой драме меня достала. – Как же так. Ведь еще столько предстоит увидеть. Столь многое постичь. Поднимайся и иди вон в ту дверь. Там тебя заждался старый друг. – А тебя и твоего бреда я тем более наслушалась. Я потянула за клипсу, чувствуя, как в этом месте горит, отрываясь, кожа. – Джек, ты не посмеешь… С крапивным жжением наушник оторвался, а мне на шею закапала теплая кровь. Наушник я кинула в воду, показала в камеру фигуру из трех пальцев и поднялась на ноги. Дверной проем вел в темные бетонные переходы, которые впереди разветвлялись, и я побрела – усталая, мучимая голодом и жаждой. А еще злая. Очень, очень злая. Сколько людей поплатилось жизнью, чтобы этот маньяк мог… Мог что? Показать мне, какой он крутой? Напугать меня? Показать цену человеческой жизни? Эту цену я уже знала. А наблюдение за тем, как она понапрасну губится, на ценности моей собственной жизни не сказалось. Быть может, я еще не выработала материнской привязанности к своему пока еще не рожденному ребенку, но у меня на это еще есть время. Быть может, по жизни я была с кем-то недостаточно мила, но на это у меня, черт возьми, имелись веские поводы. Может статься, я эгоистична, но имею на это право. В этом мире я сделала много хорошего. Вымела с улиц множество скверных людей. А все, что мне доставалось взамен, это бессонные ночи, самоедство и уйма друзей и родных, которые мной, видите ли, уязвлены. Сказать по правде, себя я особо не любила. Но это не значит, что я чувствовала себя потерянной или проигравшей. Разве нет? Я шлепала по бетону своими промокшими ступнями, занемевшими от холода. Какая-то часть во мне сожалела, что я вот так взяла и вышвырнула наушник. Пускай меня достал этот подгоняющий голос Лютера в моем ухе, но он хотя бы четко указывал мне, куда направляться. И тут я их услышала. Голоса. Они пели. И один из них показался мне знакомым. Я пошла на звук, одновременно пытаясь определить в темноте расстояние, которое искажалось изменчивым эхом. Своими поворотами, раздвоениями, тупиками эти коридоры напоминали лабиринт. Судя по тому, как усиливался звук, дорога давалась мне медленно, но верно. Так я дошла до какого-то зала с дверью в торце. Открыла я ее под раскатистый рефрен гимна «Правь к берегу, архангел Михаил», наступила на холодное дерьмо и увидела… – Херб?! – Джек!! Он был прикован к стене, а на шее у него висел один из тех жутких ошейников со взрывчаткой.