– Дороговато в наше время умирать, да, Игорь Дмитриевич? – иронично заметил Кольцов. – Не в этом дело, – смутился Лазаренко. – Надо значит надо, дело не в жадности. Человек умер. Карманные деньги не взял. Вернее, взял, но… Жена на работу опаздывала, пришлось бежать, ловить ей такси… Ей ехать дальше, чем мне, в Дзержинский райисполком, такая маета с этим транспортом. А мне – всего четыре остановки на трамвае. По пути девочек в детский сад завожу… – Личным транспортом не обзавелись? – Отчего же, обзавелся. Вполне приличный еще «Москвич», зарплата позволяет. Только гараж находится на другом конце города, а обменять на другой не получается. Какая, скажите, польза от этой машины? Мы здесь, машина – в десяти километрах. А больше всего умиляют поездки на дачу. Я должен просыпаться затемно, пилить через весь город за машиной на общественном транспорте, затем возвращаться с гордым видом, что у меня есть машина, везти семью на дачу. А в воскресенье вечером – те же действия, только в обратном порядке. Возвращаюсь около полуночи, когда семья уже спит, а в понедельник – на работу. Каково? А держать машину под окнами запрещено, да и боязно… – Вы чем-то раздражены, Игорь Дмитриевич? – Да нет, с чего? Простите, вы о чем-то спрашивали? Он рассказывал, как поставлена работа в институте, давал характеристику сослуживцам, мало отличную от характеристики, данной Ириной Погодиной, потом опять переживал по поводу безвременной кончины Запольского. В этом человеке был какой-то надрыв. Он пытался казаться спокойным и другого бы обманул. Возможно, раньше таким и был. Что же случилось? Не каждый день выпадает уникальная возможность пообщаться с сотрудником КГБ, который так и пытается заглянуть вам в душу? Михаил не стал мучить человека, задал еще несколько вопросов и ушел. День был не резиновый. Дама из отдела автоматики оказалась особой непростой. Таким под руку лучше не попадаться. Она разносила в пух и перья подчиненного и не видела, как в помещение вошел посторонний. Подчиненный был в нескольких шагах от пенсии – морщинистый, седой, стоял, опустив голову, как провинившийся школьник, выслушивал в свой адрес нелестные характеристики. Дама средних лет, крепкая в кости, в просторном деловом костюме, скрывающем странности фигуры, кипела от бешенства. – Что, Владимир Романович, плохо быть бестолковым? Посмотрите, что вы натворили! – У нее был хорошо поставленный «ругательный» голос. – Или не сказано русским текстом в спецификации, какие приборы устанавливаются на этот узел?! Что вы сочиняете? А если бы я не проверила? Вы понимаете, что исправить эту ошибку уже невозможно, и с вашей легкой руки наше изделие полетит не в цель, а будет виться кругами, пока не свалится в море! Ну просто Новый год! Ваша ошибка уже перетекла на соседние узлы, заражает изделие, как раковая опухоль! Это немыслимо, Владимир Романович, что я буду докладывать руководству?! Это не просто вредительство, а вредительство высшей пробы! Браво, Владимир Романович! Провинившийся работник пытался оправдываться – дескать, не все так плохо, нужно посидеть всего лишь несколько часов, и все прекрасным образом встанет на свои места. – Думаете, я спущу это на тормозах – в силу вашего преклонного возраста? – бушевала дама. – Черта лысого, Владимир Романович! Идите, исправляйте свои детские ошибки, видеть вас больше не хочу! И не думайте, что о ваших успехах не будет сообщено главному инженеру! «Грозная, – подумал Михаил. – У такой за сапогами не сбегаешь». Красный, как рак, опозоренный при всем народе работник выскользнул из кабинета, бормоча под нос: «Да чтоб тебя рейсшиной по башке, дура…» Дама уничижительно посмотрела ему вслед, сделала нормальное лицо и пожала плечами: мол, что это я? Видимо, просчет, допущенный сотрудником, не был таким уж фатальным. Она села за стол, к которому был приставлен другой, оснащенный доской и сложным чертежным приспособлением, и все это вкупе напоминало небольшую зенитную установку. Внешность дамы тоже была непростая. Резкое широкое лицо, тонкие губы, волосы она красила в пронзительный цвет воронова крыла. Возможно, в юности она была другой, но потом что-то изменилось, и теперь назвать эту женщину привлекательной решился бы далеко не каждый. Она вскинула голову, нахмурилась, реагируя на приближение незнакомца. – Мышковец Галина Сергеевна? Комитет государственной безопасности, майор Кольцов. Мы можем поговорить? Она не испугалась: давно перешла ту грань, когда пугаются. Но сделалась другой – смягчилась. Вокруг стола образовался вакуум – все живые существа незаметно испарились. – Да, я вас жду, – кивнула женщина. У нее был ломкий, насыщенный голос – тоже на любителя. – Присаживайтесь, товарищ, слушаю вас. О чем вы хотели поговорить? – Я на минутку, – уверил Михаил. Большего и не требовалось. Вся экстравагантность прошла, остался обыкновенный человек. Ей было досадно, что «товарищ» застал ее не такой – это читалось невооруженным глазом. Но как себя вести с таким контингентом? В глубине карих глаз затаилась грусть. И это было странно. Ответы на вопросы не отличались от того, что Кольцов уже слышал. Смерть Запольского – невосполнимая утрата. Убийство – еще хуже. Но это же не связано с его работой, верно? Наша милиция – лучшая в мире, преступник получит по заслугам. Завтра проводы в последний путь, она обязательно пойдет отдать дань хорошему человеку. Характеристики сотрудникам отдавали дежавю – все это уже было. Плюс характеристика Ирины Погодиной: работница отличная, умница, проектировщик от бога, но начальственный пост – не ее. Работников следует держать в ежовых рукавицах. Важность выполняемого проекта Галина Сергеевна также отметила. Для производства работ отобраны лучшие кадры. А что же Владимир Романович? А Владимир Романович – недоразумение. На самом деле он хороший работник, имеет богатый опыт. Но ближе к пенсии стал терять хватку, рассеянным делается. А она сорвалась, о чем уже жалеет. Встала не с той ноги. А еще известие о кончине Запольского повергло ее в уныние. В общем, погорячилась. Не настолько уж смертельна ошибка, допущенная без пяти минут пенсионером. В какой-то момент она даже кокетливо завела за ухо прядь волос, что смотрелось несколько дико. Но в целом говорила спокойно и по делу, как и следует в присутствии представителя «железного Феликса». Отдел автоматики полностью интегрирован в работу над проектом. Изделия сложные, изобилуют датчиками, реле, электронными схемами. И далеко не все поставляется из Москвы, многое приходится разрабатывать самим. Например, стартовые двигатели – их производят в Н-ске, и это, возможно, самый важный элемент изделия… Затем ее голос стал ломаться, она продолжала говорить, но уже не по существу. Словно зубы заговаривала, уводила в дебри. Свое семейное положение описала скупо: разведена, есть взрослая дочь. Потом стала выказывать признаки нетерпения: вроде на минутку заглянули… От беседы остался неприятный привкус. Знакомство с фигурантами подходило к концу. Оставался последний мазок. В конструкторском отделе работали несколько человек. Окно было раскрыто настежь. В комнату проникал приятный ветерок и гул транспорта на проспекте. Это устраивало, шум с улицы способствовал конфиденциальности беседы. Женщина сидела отдельно от коллег, что-то увлеченно вырисовывала на листе ватмана, прикрепленном к кульману. Сделала замер линейкой, взяла циркуль, вывела окружность. Она была невысокая, за сорок, с мягким приятным лицом, обрамленным волнистыми волосами. Краску для волос сотрудница не использовала – в локонах поблескивала седина. Макияж тоже отсутствовал, он ей и не требовался. – Голубева Лилия Михайловна? – вкрадчиво поинтересовался Кольцов. – Подождите. – Тень недовольства пробежала по лицу. Она даже не покосилась. Аккуратно завершила окружность, стала проводить осевые линии. – Конечно, не горит. – Михаил придвинул стул, сел и стал ждать. Ожидание не затянулось. Женщина положила циркуль в готовальню, отложила цанговый карандаш и повернулась. – Да, здравствуйте, извините. Что вы хотели? – У нее был мягкий спокойный голос. Кольцов показал удостоверение. Бурной реакции не последовало. Но в глазах промелькнула озабоченность. – Слушаю вас, Михаил Андреевич. Вы из столицы, как интересно. В Москве уже тепло? – Да, вполне. Вы, видимо, дачница? – Заядлая, – женщина сдержанно улыбнулась. Последовали дежурные вопросы – на них прозвучали дежурные ответы. Товарища Запольского искренне жаль. Человек был заметный в институтской среде, от него зависело многое. Жалко жену, детей, старенькую мать: нет ничего хуже, чем пережить своего ребенка. Убийство, говорите? Простите, но это отдает какой-то низкопробной литературой… У Голубевой была неторопливая грамотная речь. Ответы она обдумывала, лишнего не говорила. Отличие проектного отдела Погодиной от ее конструкторской группы очевидное – в квалификации и подготовленности персонала. И задачи несколько разные. На конструкторах держится все. Специальности смежные, никто не спорит. Проектировщики отвечают за подготовку проекта конечного продукта (в данном случае, крылатой ракеты стратегического назначения). Конструкторы отвечают за его разработку и создание, доведение проекта до логического конца и, желательно, совершенства. То есть выдают на-гора ворох технической документации: сборочные чертежи, деталировка, спецификации. В данный момент группа занимается несущими плоскостями изделия, для непонятливых – крыльями и оперением. А здесь необходимо иметь не только навыки чертежника, но и знания по авионике, физике, свойствам материи в различных средах. – Кстати, про совершенство, Лилия Михайловна. Многие жалуются, что у вас завышенные требования. Любую конструкцию вы стремитесь довести до идеала, и по этой причине возникают трения с коллегами. – Не знала, что это недостаток, – пожала плечами работница. – Совершенство, Михаил Андреевич, понятие относительное. Сомневаюсь, что оно существует. Просто не умею делать плохо, бросать начатое, а тем более перекладывать свою работу на кого-то еще. Возможно, я строга в требованиях, ну и что? Кстати, с товарищем Запольским мы никогда не спорили по поводу работы. Это, знаете ли, разные плоскости. – Но вот с Лазаренко, главным инженером… Выдержка ей изменила, впрочем, ненадолго. Лилия Михайловна потемнела, мина раздражения мелькнула на лице. Она не сдержалась, пробормотала несколько нелестных слов: что-то вроде «главная бестолковая голова», «не умеешь – не берись», но быстро взяла себя в руки. – Да, с Игорем Дмитриевичем мы иногда спорим. Но это нормальный рабочий процесс. – Считаете его некомпетентным? – Считаю его малокомпетентным. Но это мое личное мнение. Руководство так не считает. Но я не склонна устраивать разбирательства и доводить дело до скандала… В этом нет ничего страшного. – Голубева вяло улыбнулась. – Работа движется, план выполняется, и за наши разработки лично мне не стыдно. – Лилия Михайловна, вас просили зайти в кассу взаимопомощи, – заглянула в комнату полноватая женщина, – вы оставляли им заявку. – Да, спасибо, Нина Борисовна. Позднее зайду. Дверь закрылась. – Еще вопрос, Лилия Михайловна. Говорят, вы выражали недовольство работой первого отдела? – Понятно, – сотрудница обреченно вздохнула. – Ох, уж эти доброжелатели… Ну, если это так называется… – Объясните. И не пугайтесь. Мы не собираемся никого привлекать. – Хорошо. Не собираюсь оспаривать необходимость существования данного отдела. Режим секретности надо обеспечивать. Но неужели нельзя перестроить работу? Это элементарно. Закончили проект, сдали в первый отдел. Следующий узел стыкуется с предыдущим, но я не помню посадочный размер. Без него все встанет. Иду к товарищу Урсуловичу, оставляю заявку. Мне нужно просто посмотреть размер. Это мой проект, я знаю в нем каждую черточку, только не помню этот окаянный размер. И вот теперь это все засекречено, в том числе и от меня. Я ждала день, пока они рассмотрели заявку и выдали проект. Естественно, не сдержалась… Потерянный день, и никому нет до этого дела. Освежила в памяти размер и через минуту вернула проект обратно. В чем я не права? – Вы правы. Но улучшать работу структурных подразделений – не наша компетенция. Позвольте личный вопрос? Вы замужем? – Да. – Женщина как-то застенчиво улыбнулась. – Есть муж, есть сын. Ему недавно исполнилось 17, он оканчивает школу. 25 мая – последний звонок. – Рад за вас и ваших близких. Благодарю за познавательную беседу. Возможно, мы с вами еще увидимся. Или нет. Женщина задумчиво смотрела ему в спину – ее лицо отражалось в зеркале рядом с дверью. Странно, зачем приходил-то? – Михаил Андреевич, пройдите со мной, – шепнул на ухо Москвин, когда он вышел в коридор. – Это приказ? – пошутил Кольцов. Но двинулся за сотрудником. Пару раз пришлось свернуть, пока не оказались рядом с дверью в закутке этажа. – Зайдите, Михаил Андреевич. – Москвин украдкой посмотрел по сторонам. – А я здесь подежурю, чтобы посторонние не лезли. – Молодец, Вадим, – похвалил Кольцов, – ты прирожденный чекист: излучаешь такую ауру таинственности… В пустом кабинете сидел на стуле помятый молодой человек и не знал, куда деть руки. При виде майора вскочил, стал подобострастно улыбаться. Хорошо, хоть руку не протянул. – Садитесь, – сказал Кольцов. – Хотели что-то сообщить? – Да, но не хочу, чтобы знали другие… – Молодой человек волновался, и мимика его предательски подводила. – Если это, конечно, можно… Я поговорил с вашими коллегами, они сказали, что сейчас придет их начальник. Наверное, это вы… – Повторите еще раз, что вы сказали моим людям. Майор Кольцов, Комитет государственной безопасности. И перестаньте так волноваться, юноша, иначе у нас не получится предметного разговора. – Да, простите, я долго не мог решиться прийти к вам, но сегодня решился, когда узнал, что вы сами здесь. Ведь все равно рано или поздно это всплывет, тайное всегда становится явным… – Имеете информацию по поводу гибели Запольского? – О господи, при чем здесь Запольский… – молодой человек говорил как-то вычурно, срывался на фальцет. – Я не знаю ничего о Запольском… – Хорошо, говорите, что знаете. – Меня зовут Вениамин… Вениамин Староселов… Мне 28 лет, работаю в отделе Погодиной Ирины Владимировны, технолог по образованию… Я хороший специалист, уверяю вас, имею поощрения, мою статью по переменной стреловидности летательных аппаратов даже напечатали в научном журнале… Год назад меня пыталась завербовать американская разведка.