– Не монашка я, если вы об этом. Появлялись на горизонте загадочные субъекты… Но, когда загадки разрешались, становилось скучно и даже неприятно. Будем считать, что я в пассивном поиске. – Ирина прыснула. Впереди возникла лужа – целое море. Хорошо, что не ступили в нее, выглянула луна, предупредила. – Ну и ну, – пробормотала спутница. Они остановились, озадаченно разглядывая лужу. – А мы сегодня без лодки… Это странный город, Михаил Андреевич, к нему надо привыкнуть. Давайте по поребрику, что ли? Балансируя, прошли опасный участок. Как истинный джентльмен, Михаил подал ей руку. Ирина спрыгнула на асфальт. Неподалеку светил единственный в округе фонарь. – Как странно вы изъясняетесь, Ирина, будто коренная жительница Ленинграда. Считал, что только в городе на Неве говорят «поребрик». Как и «парадное» вместо «подъезд». – Серьезно? – оживилась спутница. – Никогда не задумывалась над этим. «Парадное» у нас не говорят, а «поребрик» и «бордюр» одинаково в ходу. Сегодня говорим так, завтра – эдак. Что вы хотите? Этот город на пятую часть – Ленинград. До войны здесь жили четыреста тысяч населения. В 41-м больше ста тысяч прибыли из Ленинграда вместе с эвакуированными заводами и учреждениями. И далеко не все вернулись назад после снятия блокады. Привыкли, обжились, не захотели обратно на промозглую Балтику. Это повлияло на последующие поколения, вошли в обиход привычки, какие-то выражения… – Козырь, смотри, какая бикса! – внезапно пробасила темнота, и из темного переулка выступили трое. – Может, познакомимся, время проведем культурно? – Ну да, бикса ничего, – подтвердил товарищ, – только ухажер при ней. – Где? – засмеялся третий. – Не вижу. Вот этот, что ли, фраер чистенький? Так он подвинется, в натуре. Подвинешься, а, фраерок? Михаил тяжело вздохнул. Вот без этого – ну никак. «Пацан, есть двадцать копеек?» – не самая страшная фраза, которую можно услышать в закоулке. Фонарь был явно не к месту. Такое ощущение, что эти трое витали вокруг него, как мотыльки. Они неторопливо подходили – развязные, пошлые – прямо хозяева ночной жизни. – Михаил Андреевич, все пропало, надо уходить… – испуганно зашептала Ирина, вцепившись ему в руку. Он чувствовал тепло ее плеча. – Что бухтишь, милая? – вкрадчиво осведомился хулиган, рослый, с длинными, как у питекантропа, руками. – Не покидайте нас, ладно? Давайте поговорим, помилуемся, для начала вывернем кармашки и сумочку, – закончил он под гогот подельников. Предъявлять удостоверение было неверным решением. Чекистов боялись, но – днем и трезвые. А сейчас, когда все кошки серы, а мозги затуманены разлитой на троих бормотухой… Лишних слов произносить не хотелось. О чем с ними говорить? Если уж приклеились, не отстанут. – Послушайте, оставьте нас в покое, – забормотала Ирина, прижимая к груди сумочку. – Мы же вас не трогали? Мой мужчина работает в КГБ, он вас посадит… Все трое дружно загоготали. Действительно, детский сад. Питекантроп полез к Ирине. Михаил с силой вывернул ему руку – да так, что обоих закружило, и что-то хрустнуло у противника в плечевой сумке. Он завизжал, как недорезанный поросенок, едва не потерял сознание от ужасающей боли. Возможно, майор перестарался, но где тут в темноте грань дозволенного? Он пинком отправил хулигана в лужу, оставшуюся за спиной. Водоем был глубокий – не Байкал, конечно, но точно по голень. Несостоявшийся ухажер не устоял, шлепнулся в воду, взвыл там и заворочался. Ахнула Ирина, стала пятиться. И правильно: нечего ей делать на острие мужского разговора… Дружки оторопели, но быстро вышли из ступора, бросились в атаку. Тактика нехитрая: один оказался спереди, другой сзади. Тот, что по фронту, что-то выхватил, в свете луны блеснула сталь. Вот и «вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана»… Сразу не бросился, решил покрасоваться, завертел «пером» перед носом. Значит, не совсем пропащий, непросто ему пырнуть человека. Но учить эту публику стоило – и весьма непосредственно. Михаил попятился, чуя присутствие чужака за спиной. Быстро глянул через плечо – не ошибся. Нож на всю компанию был один. Так не хотелось пачкаться… Он подцепил бедром того, что лез сзади, перехватил руку. Простейший прием из дзюдо. С толчком перестарался, но так уж вышло. Перед девушкой решил выделаться? Хулиган ахнул от неожиданности, когда неведомая сила оторвала его от земли. Ноги очертили дугу, небо с землей поменялись местами – парень грохнулся оземь со всей дури четко между Кольцовым и третьим хулиганом, исполняющим ритуальный танец с ножичком. Пострадавший орал так, словно с неба свалился. Видно, ногу сломал в момент приземления. Падать тоже надо уметь! Он извивался, как червяк, верещал. Обладатель ножа пришел в замешательство, но все же решил атаковать. Словно не видел возникшее перед носом препятствие. Споткнулся, отдавил товарищу руку, наступил на сломанную ногу. Тот заорал так, что, наверное, было слышно в области. Атакующий пытался дотянуться ножом до противника, бил по воздуху, выкрикивал слова, среди которых литературными были только местоимения. Михаил ударил его по руке – нож отлетел в сторону, упал где-то на газоне. Следующий удар, прямой и сокрушающий, свернул хулигану челюсть. Давненько майор так не разминался. Профессия предполагала несколько иной разговор с преступниками. Бандит с большой дороги рухнул как подкошенный. Но быстро поднялся, держась за поврежденную скулу, начал пятиться. Кольцов перешагнул через лежащего, схватил хулигана за ворот куртки. Еще один прием из подзабытого дзюдо; тот перевалился через подельника и поленом покатился в лужу, в компанию к первому. Оставалось лишь скромно отойти на газон и наблюдать. Хулиганы поднимались, оглашая пространство душераздирающими стонами. Уходить им пришлось по воде – фигура чекиста на другом краю «водоема» внушала опасения. Они побрели по луже, пропадая в темноте – у одного перебитая рука висела плетью, у второго с губ сочилась кровь, и целостность зубов вызывала сомнения. Третий ковылял, как инвалид: каждый шаг отдавался болью, и он не стеснялся жалобно выть. Побитая команда растворилась во мраке, затихли берущие за живое звуки. Патрульный экипаж возник так кстати! Знают, когда приезжать! Взвыла сирена, «УАЗ» с опознавательными знаками городского УВД вывернул из-за угла, подкатил к месту происшествия. Распахнулись дверцы, выскочили двое в фуражках. Света фар и фонаря было достаточно, но включились еще и фонарики. Сирена захлебнулась и заглохла. – Кто кричал? А ну, ни с места! – выкрикнул старший экипажа, бросаясь к одинокой фигуре в бежевом плаще. Пальцы нервно теребили застежку кобуры. – Осади, сержант, не в том ты шустрый, – проворчал Кольцов, поднимая отрытое удостоверение. – Комитет государственной безопасности. На зрение сержант не жаловался, тут же сбавил обороты. Еще один фонарь осветил одинокую женскую фигуру, стоящую в стороне. Ирина окаменела, машинально прижимая к груди сумочку. – Что случилось, товарищ майор? Так орали, словно резали без наркоза. Мы на улице Революции стояли, сразу примчались… «Докурили и примчались», – мысленно поправил Михаил. Милиция в этом городе, как и везде, была степенная и неторопливая. – Кто напал, тот и орал, сержант, – парой фраз он описал создавшуюся ситуацию. – Ушли вон туда, – он показал подбородком. – Если не протянете резину, сможете догнать этих ночных мотыльков. Мобильность у них сегодня – так себе. – Понял, товарищ майор… – Сержант вернулся к машине. Напарник прыгнул за руль. Заиграла красно-синими огоньками мигалка, «уазик» разрезал лужу и растворился во мраке. Михаил проводил его глазами, покачал головой. Что-то ему подсказывало, что погоня закончится ничем – что было, в общем-то, в интересах обеих сторон. Мысленно выражаясь (опять испачкался), он подошел к Ирине, которая и не думала шевелиться. – Да что за день такой… – передернула она плечами, выходя из оцепенения. – Просто убили, Михаил Андреевич, я оторваться не могла… Работники ножа и топора повстречались с рыцарем плаща и кинжала… Михаил засмеялся. С этой женщиной было интересно. Даже под сильным впечатлением она ухитрялась шутить. – Все в порядке, Ирина, вы под надежной защитой. Никогда не ходите в темные часы по малоосвещенной местности. – Я и не хожу… – женщина перевела дыхание. – Не очень жестоко, Михаил Андреевич? Вы им все кости переломали… – Жестко, Ирина Владимировна – не жестоко. Любишь кататься, люби и саночки возить. Главное, живы. И в следующий раз хорошо подумают, прежде чем выйти на скользкую дорожку. – Он подобрал валяющийся в траве нож, закинул подальше в кусты. – В путь, Ирина. Он у нас сегодня долог и тернист. Остаток пути они проделали без приключений: мимо Кукольного театра, серой глыбы Дома культура Октябрьской революции, мимо старого городского театра «Красный факел», озаренного светом фонарей. Ирина опять разговорилась, но последние события не прошли даром – она часто озиралась, старалась не отдаляться от спутника. Двор за магазином «Орбита» погружался в темноту. В огромном доме горели только несколько окон – у ярых полуночников. – Пришли, Михаил Андреевич, это мой подъезд… Спасибо, что довели, дорога действительно была долгая и трудная… Видите, окно горит на пятом этаже? Мама уложила Сашку, а сама меня ждет, книгу читает… Она не хотела уходить. И майор не хотел. Нормальная майская ночь, не холодно. Женщина стояла совсем близко, мялась в нерешительности. В глазах блуждал огонек – вроде тех, что включают такси, когда машина свободна. Его вдруг потянуло к этой женщине, голова закружилась. Не такое уж холодное сердце оказалось у чекиста… Ирина перевела дыхание, отстранилась: – Не стоит этого делать, Михаил Андреевич… как бы ни хотелось… Вы уедете, а мне опять куковать одной… Вы женаты? – Женат, – признался Кольцов. – Вот видите… Достаточно на сегодня потрясений. Стало стыдно. Что за недостойный порыв? Перед глазами возникло миловидное личико Насти. Всякий раз, когда он возвращался из командировок, жена прижималась к нему, вдыхала родной запах, спрашивала на всякий случай: «Ты хорошо себя там вел? Ну ладно…» – Конечно, Ирина, не стоит, идите к маме и сыну… Вам скоро повезет, найдете свое счастье… Она приподнялась на цыпочки, быстро чмокнула его в щеку – как бы благодаря за беспокойство, и побежала к подъезду. Открыла дверь, помахала рукой и исчезла. Михаил вышел из оцепенения. Что это на него нашло? Глухо выражаясь, Кольцов зашагал со двора. На улице Ленина ему здорово повезло. С Комсомольского проспекта выворачивала «Волга» с шашечками. На панели поблескивал зеленый огонек. Водитель среагировал на вскинутую руку. А потом молчал всю дорогу, поняв, что пассажир угрюм и не хочет разговаривать. И названный адрес насторожил водителя. Доставил аккуратно, сверх счетчика не взял, пожелал спокойной ночи и всех благ. Только в номере гостиницы Михаил расслабился. Полежал на кровати, придвинул телефон. Соединение с Москвой прошло безупречно, голос Насти звучал чисто, хотя и немного дребезжал. – Ура! – обрадовалась супруга. – Ты долго не звонил. – Дела, родная. – Хорошо, что она не видит, как он покраснел. – Это авгиевы конюшни, а не работа. Прихожу, валюсь без сил. Что тут со мной может случиться? Обычная бумажная возня, беседы с людьми… Про конфуз в заброшенном доме он рассказывать не стал. Мужчинам свойственно жаловаться: любят, чтобы их жалели. Но сейчас случай не тот. Про стычку с хулиганами – тоже молчок. Про женские глаза напротив – тем более… – Ты хорошо там себя ведешь? – Да. – Ну ладно… Не буду расспрашивать, ведь твоя работа окутана аурой таинственности… – У вас-то как? Рассказывай. – Буднично, Миша. Москва стоит. Отработала, с Валюшей посидела, прослушала истории из жизни детского сада. Не поверишь, там кипят такие же страсти, как у взрослых. Любовь, зависть, ненависть, предательство… Все хорошо, правда. Уборку сделала, с мамой поговорила, поревела на передаче «От всей души». Слушай, – оживилась Настя, – в городе, где ты сейчас находишься, есть кондитерская фабрика, где производят очень вкусные конфеты. Так и называется: «Н-ская шоколадная фабрика». Больше ничего не надо, а вот конфет привези… если сможешь достать. – Вкуснее московских? – не поверил Кольцов. – Откуда известно? – Я не раскрываю свои источники. Люди ели, остались довольны. Непонятно, как им это удается. Видимо, шаманов подключают. В магазине, понятно, не купишь: продукция идет на экспорт и еще куда-то. Но добыть со связями можно. У тебя же есть связи? – Еще какие! – улыбнулся Михаил. – Проведу расследование, подключу влиятельных лиц и обязательно достану. Все, Настеныш, закругляемся, спать хочу… Глава девятая Планерка началась в девять утра. На календаре 21 мая, четверг. Пять суток группа работала в Сибири, а ситуация только усугублялась. Зевал Москвин, прикрывая рот кулаком. Остальные сидели смирно, ждали указаний. О том, что их начальник накануне провожал подозреваемую, знали все, но деликатно помалкивали, хотя вопросы напрашивались сами собой. – Так что вчера было, товарищ майор? – не выдержал Швец. – Погодину подставляли, – лаконично объяснил Михаил, – сработали грубо, ничего не вышло. – А может, так и задумывали, товарищ майор? – осторожно предположил Вишневский. – А мы, такие умные, раскрыли их замысел. Погодина ведь теперь вне подозрений? – Погодина там же, где была, – успокоил Кольцов, – но не забываем, что, кроме Погодиной, есть и другие фигуранты. Например, Лазаренко, наш примерный семьянин, у которого страстный роман на стороне. Этим объясняется нервозность и нелогичность его поступков. Но этим же фактом он может прикрывать что-то более греховное. Докладывай, Виктор Алексеевич, вижу: есть, что сказать.