Из леса стали стрелять – это уже полное безобразие! Две пули прошли над головой, Михаил присел, спустил флажок предохранителя и тоже открыл беглый огонь. За спиной стреляли товарищи. Штейнберг ни в кого не попал, да и вряд ли имел возможность прицелиться. – Прекратить огонь! – прокричал Кольцов. Где-то далеко трещали сучья под ногами убегающего человека. С дороги съехали гаишники, машина спешила к лесу, играя огнями, как новогодняя елка. Кольцов замахал руками: давайте в объезд! Сообразили, стали выруливать на дорогу, идущую вдоль опушки… Все эти движения не имели особого смысла. Группа вошла в лес, но далеко не продвинулась. Бывший спецназовец германской армии уже ушел. Этот черт был уникален! Ветки цеплялись за одежду, стебли обвивались вокруг лодыжек. Швец подвернул ногу, стал смачно выражаться. Преступник ушел невредимым. Капитан Некрасов побежал обратно в машину, схватился за рацию. Подкрепление уже выдвигалось. Отряд милиции особого назначения высаживался из автобуса с обратной стороны лесного массива… После обеда стало окончательно понятно: поиски успехом не увенчались. Специально обученные люди несколько часов прочесывали окрестности, пугая грибников, влюбленных и прочий бродячий люд. Мелькали свидетели: кто-то все-таки видел незнакомца, но ничего определенного. Штейнберг мог сменить одежду, обзавестись транспортом, на худой конец, поймать попутку. Деньги у него были. Михаил уже успокоился, курил в машине, откинув голову. В салон забрался Швец, тоскливо уставился в окно. – Ничего, товарищ майор, никуда он не денется. Куда он сбежит? Аэропорты и вокзалы перекрыты, на попутке далеко не уедет. Рано или поздно попадется, вот увидите. В розыск уже объявили, у каждого постового будет фотография. Но изворотливый черт, нам бы такую подготовку… – Он может отсидеться, – отозвался Кольцов, – в какой-нибудь деревне или поселке. День, два, неделю. Потом начнет выдвигаться. В Москву ему надо, в посольство – американское, германское – в любое. Только там он почувствует себя в безопасности. И что-то мне подсказывает, что у этого вурдалака есть все шансы… Глава двенадцатая Концерт «В рабочий полдень» лихо начал Александр Градский со своим «Яростным стройотрядом». Песня была напористая, мелодичная, голосистый певец брал любые ноты. Возникло острое желание бросить работу к чертовой матери, уехать подальше в тайгу – к романтике, болотам, комарам. Лысоватый вахтер вытянул руку, убавил громкость радиоприемника. – Валентин Сергеевич, я на минутку, – через проходную прошмыгнула девушка в кардигане с замысловатым рисунком, заспешила к поджидающему ее в вестибюле молодому человеку. Вахтер был непреклонен, делал вид, что не узнает «группу товарищей». Удостоверения Комитета впечатления не произвели, пришлось копаться в бумагах, искать выписанный неделю назад временный пропуск. – Сегодня последний день, – изучив бумагу, бдительный страж поднял глаза, – завтра этот пропуск будет недействительным. Примите меры, товарищи. – Мы поняли, спасибо. – Михаил сдержал раздражение. Большинство ограничений в этой стране касались собственных законопослушных граждан. Шпионов бы ловили с таким усердием! Рабочий день был в разгаре. До обеда оставался час. «Сибмашпроект» работал, сновали люди с деловыми лицами, скрипели кульманы. За закрытыми дверями гудел ротатор – аппарат для размножения чертежей и рукописного текста. На третьем этаже было сравнительно тихо. На столике в холле стояло новое фото в траурной рамке. Неделю назад это был Запольский, теперь Мышковец Галина Сергеевна. Снимок был сделан в тот момент, когда она не испытывала раздражения, улыбалась и неплохо выглядела. В вазочке рядом с фото стоял букетик с ранними садовыми цветами. У столика остановился мужчина в мешковатом костюме, сделал печальное лицо и отправился дальше. Сотрудники разбрелись. «Идем ва-банк, – сообщил на утренней летучке Кольцов, – другого способа не вижу. Но без полета воображения, товарищи. Штейнберг, будучи в бегах, теоретически мог связаться со Звонарем и сообщить, что он уже не в деле. Телефонов в стране хватает. Поэтому думайте, прежде чем что-то говорить». В районе женского туалета шептались молодые женщины. – Джинсы из отечественной ткани? – фыркала фигуристая девица. – Нет уж, Лизок, спасибо, не буду. Рогачева в субботу на Гусинке настоящую «Монтану» оторвала – вот это я понимаю. Половину зарплаты отдала, зато какая вещь! Дефицит в стране принимал угрожающие масштабы, однажды это могло повлечь катастрофические последствия. Мнения, впрочем, разнились. «Молодой человек, вы не понимаете главного, – говаривал лет пять назад пойманный с поличным цеховик дядя Боря, человек одесского происхождения, с богатым жизненным опытом. – Дефицит надо поддерживать – дефицит жесткий, но с поблажками. И такие, как я, эти поблажки обеспечивают. Что ж тут непонятного? Помяните мое слово, молодой человек: как только в широкой продаже появятся импортные джинсы, эта страна рухнет!» – «Загибаете, дядя Боря, – усмехался тогда еще молодой капитан госбезопасности, – подводит вас ваша интуиция. Что за страна такая, если может рухнуть из-за джинсов?» – «Вот вы сами и ответили, молодой человек», – дядя Боря смеялся и потирал ладошки. Он мог себе позволить вольности на допросе: знал, что по совокупности грехов из кутузки в этой жизни уже не выйдет. На лестнице между этажами с мрачным видом курил начальник первого отдела Урсулович. Напрягся, заметив рядом с собой офицера госбезопасности. Но руку пожал твердо, смотрел прямо в глаза. – Признаться, удивлен, товарищ майор, что вы опять здесь. Впрочем, понимаю, снова печальный повод. Безумно жаль Галину Сергеевну, такая хорошая была женщина. И свой отдел держала в твердых руках, дисциплина у нее была лучше, чем в армии… Я слышал, это самоубийство? Неужели правда? Не верю, такая была устремленная женщина, любила жизнь… «Вот и устремилась к земле», – подумал Михаил. – Вы уверены, что она… сама? – Урсулович докурил до фильтра, мял в руке дымящийся окурок. – Может быть, оступилась… по случайности все произошло? – Может и так, Владимир Ильич, – допустил Кольцов, – следственные органы разберутся. Слишком часто с сотрудниками вашего учреждения стали происходить неприятные вещи, не находите? Посмотрите на фото – никогда не встречали этого человека? – майор показал собеседнику снимок Штейнберга. – Позвольте… – Урсулович извлек из нагрудного карманчика очки, нацепил на нос. – Нет, знаете ли, впервые вижу. Кто это? – Шпион, – простодушно объяснил Михаил, – иностранец. Курирует своего человека в организации, выполняющей оборонный заказ. Это по секрету, Владимир Ильич. Вы же свой человек, верно? С подозрительными лицами не знаетесь, сомнительные заведения не посещаете. Он бежал вчера, схватить не удалось. Но сегодня утром задержан специальной группой в соседней области, далеко не ушел. В данный момент его везут в столицу, к вечеру начнет давать признательные показания. – Ну что ж, поймали и замечательно… – пробормотал Урсулович, снимая очки. – Подождите, товарищ майор, – он снова напрягся, – о какой организации идет речь? Не понимаю, зачем вы об этом рассказываете. И зачем показали это фото? Я похож на человека, общающегося с иностранными шпионами? – Его гладко выбритые скулы частично побелели. – Не волнуйтесь, Владимир Ильич, все в порядке, – успокоил собеседника Михаил. – Мы многим задаем подобные вопросы, не только вам. В проектно-технологическом отделе тоже работало радио. Диктор зачитывал новости. Состоялось заседание Политбюро ЦК КПСС, шло монотонное перечисление присутствующих лиц: «Товарищи Брежнев, Андропов, Гришин, Горбачев, Громыко, Суслов, Кириленко, Романов, Кунаев, Пельше, Тихонов, Устинов, Щербицкий…» Эти фамилии знала вся страна, их перечисляли по несколько раз на дню. Зачем это делали? Лишний раз позлить население? Вызвать язвительные смешки на кухнях? Многие и без того понимали, что ими управляют престарелые, не очень умные люди, озабоченные лишь сохранением собственной власти… Ирина Владимировна Погодина заполняла карандашом таблицу, выводила буквы согласно ГОСТу по шрифтам. Подняла голову, неуверенно улыбнулась: – Здравствуйте, Михаил… Андреевич. Догадываюсь, почему вы снова здесь… Он не мог не смущаться. В женских глазах засела грусть. Ирина тоже смутилась – как и должна была при встрече с человеком, который чуть не поцеловал ее в темном дворе. Смущение не играло роли. Поздно вечером по каналам ведомства прошло сообщение: по данным нашего резидента в Лэнгли, Звонарь продолжает передавать секретную информацию. Штейнберг канет в Лету – появится другой куратор, свяжется со Звонарем. И это песня без конца. Разработки лучших умов станут достоянием агрессивного блока НАТО. Идеи рождались просто безумные. Устроить засаду в институте ночью? Полная чепуха. Все происходит в рабочее время… – Рад вас видеть, Ирина Владимировна. Правда, рад. Забыли о неприятностях? Втянулись в работу? – Забудешь тут… – Ирина поежилась. – Так жалко Галину Сергеевну… Ну почему? – Выясняем. Завтра похороны. Пойдете? – Да, надо… если отпустят. Не могу поверить, что это по-настоящему. Кажется, сейчас ее голос загремит в коридоре, начнет распоряжаться, кого-то отчитывать… Почему так происходит, Михаил Андреевич? – Это жизнь, Ирина Владимировна. Она заканчивается смертью… Посмотрите на это фото. – У вас все в порядке, Михаил Андреевич? – женщина пытливо смотрела ему в глаза. – Вы уже показывали мне это фото. Забыли? Я не шпионка, если вы опять об этом… – Да, простите. Но теперь мы точно знаем, что это шпион. Весьма опасный тип. Вчера ушел… «из самого пищевода», как остроумно выразился один из наших сотрудников. Ночью был схвачен в Омской области, сейчас препровожден в Москву, где будет давать показания. – Черт, я, кажется, влипла… – пробормотала Погодина. – Зачем вы мне это рассказываете, Михаил Андреевич? Это не мое дело. Он смотрел в ее меняющееся лицо и испытывал противоречивые чувства. Да у вас шпиономания, батенька… ГИП Лазаренко был темнее тучи. Он сидел за своим столом, зарывшись в бумаги явно для блезира: мысли человека не относились к работе. В глазах заблестел испуг, который пришлось удалять усилием воли. – Отвлеку, Игорь Дмитриевич? – Извольте. – Инженер отодвинул от себя бумаги. – Если можно, недолго. Это так некстати. Скоро сдача первого этапа проекта, запускаем проверочные работы, просто пропасть материала… – Сочувствую. И Галина Сергеевна умерла так некстати. Инженер вспыхнул: – Зачем вы так, товарищ? Любая смерть – некстати. Тем более, если женщина в расцвете сил и совершенно здоровая… – Галина Сергеевна болела раком в последней стадии, вы знали об этом? – Да бог с вами, откуда?! – Лазаренко сглотнул. – Невероятно! Она казалась такой здоровой… Вы так смотрите, словно это я ее заразил… – Да нет, просто профессиональная привычка. – Михаил сухо улыбнулся. – Вам не кажется, что слишком часто стали умирать люди, связанные с вашим проектом? – Это факт, тут нечему казаться… – Лазаренко побледнел. – Вы правы, происходит что-то необъяснимое, уже вторая смерть… И уходят, как всегда, лучшие: Владимир Кириллович, Галина Сергеевна… Оба – члены партии, профессионалы до мозга костей, просто чуткие, доброжелательные люди… Можете не верить, я действительно огорчен… «Но я не плачу и не рыдаю», – мысленно продолжил Кольцов. – Вы же разберетесь с этими происшествиями? – Да, безусловно, именно для того мы и существуем. Скрипнула дверь, послышался женский голос: – Игорь Дмитриевич, все сдают по два рубля на похороны Галине Сергеевне. Дверь закрылась. Лазаренко поморщился, стал машинально ощупывать карманы. Снова вспомнился Новосельцев из «Служебного романа»: «Если еще кто-то родится или умрет, то я останусь без обеда». – Опять не взяли мелочь, Игорь Дмитриевич? – посочувствовал Михаил. – Ладно, давайте к делу. Посмотрите фото. Вам знаком этот человек?