Бесконечная сказка про белого бычка уже сводила с ума. От нее устали все – и живые, и мертвые. Лазаренко пожал плечами: не имел удовольствия. Дежурные слова насчет шпиона, его ареста в соседнем регионе, готовности давать показания. Блеск беспокойства в глазах, которое могло ничего не значить или значить все. В какой-то момент он стал напоминать зверька в ловушке – перепуганного, отчаявшегося, не знающего, как себя вести. – И зачем мне это знать? – с усилием выдавил Лазаренко. – К слову, – улыбнулся Кольцов. – С информации снят гриф секретности и скоро, когда все закончится, она появится во всех газетах. Всего хорошего, Игорь Дмитриевич. Прошу простить, что отвлек от работы. Директор Богомолов «изволили отсутствовать». – В горисполкоме на селекторном совещании, – объяснила секретарша. На просьбу хорошенько подумать смутилась, опустила голову: – Не знаю, товарищ. Но в кабинете его точно нет. Сказал, что по очень важному делу и скоро вернется. Все, происходящее с фигурантом, майора не касалось – до тех пор, пока его поступки не станут угрозой государственной безопасности. Могли уже стать, но это требовалось доказать. Богомолов явился – они столкнулись в дверях приемной. Директор института был не в духе, вымучил из себя приветливую улыбку. Возникло странное ощущение, что в директорах ему осталось пребывать недолго. – Да-да, проходите в кабинет, товарищ… Михаил Андреевич, если не ошибаюсь? Прошу простить, отъезжал по неотложному делу. Сейчас запарка, готовимся к сдаче серии проектов, к тому же назревает новый заказ… Он нервничал, хотя лицо казалось спокойным. Совершал ненужные движения, косился на закрытую секцию в шкафу, где, видимо, держал коньяк. Визит майора был ему в тягость, но директор держался. – Да, Михаил Андреевич, мне доложили еще об одной смерти в коллективе. Это ужасно, такая бесконечная черная полоса. Галину Сергеевну я знал лично, хотя не скажу, что мы часто общались. Удивительная женщина… Не припомню, чтобы по итогам ее разработок к нам приходили рекламации, жалобы. Любую работу ее подчиненные выполняли на совесть… Не пойму, что вдруг на нее нашло. – Директор недоуменно пожал плечами, имея в виду, очевидно, уход из жизни по собственному желанию. – Что поделать, – он сокрушенно вздохнул, – человеческая душа – потемки. «Уж вам ли это не знать, Глеб Илларионович», – подумал Кольцов. – Надеюсь, это не связано с работой нашего института? – директор напрягся. – Все ответы будут позднее, Глеб Илларионович. Вам знакомо это лицо? – Михаил выложил на стол фотографию. – А должно? – директор вытянул шею, прищурился. – Не знаю. Надеюсь, что нет. – Так и есть, – Богомолов неопределенно хмыкнул. – Не знаю. Нерусское какое-то лицо. – Вот и отлично, – майор простодушно улыбнулся, – прошу прощения, что задал вопрос, работа такая. Это враг, вербовал людей для работы на иностранную разведку. Ему удалось кое-кого завербовать. Но преступник вчера вечером был нейтрализован, с ним уже работают органы дознания. – Очень рад за наши органы… Минутку, – Богомолов нахмурился. – Почему вы решили, что я могу его знать? – Глеб Илларионович, я уже извинился, забыли? Подобные вопросы задаются всем, независимо от заслуг и занимаемой должности. Обычная формальность. Всего доброго. Голубева отчитывала подчиненного – очкарика с вытянутым лицом. Делала это сравнительно мягко и не голословно: склонилась над его чертежом и водила карандашом, не касаясь бумаги, при этом что-то строго выговаривала. Подчиненный покорно внимал. Со вздохом взял ластик, начал что-то удалять с практически готового чертежа. Женщина отошла с удовлетворенным видом, заняла свое место у окна. – Это вы… – констатировала она с каким-то удрученным видом. Пошутила: – Надеюсь, это не судьба? Здравствуйте. – От вас зависит, Лилия Михайловна, – майор приветливо улыбнулся, – здравствуйте. Невеселый сегодня день. – Да, и всякий раз, когда что-то случается, приходите вы… К сожалению, особо нечего сказать о покинувшей нас Галине Сергеевне. – У сотрудницы был неторопливый приятный голос. – О личных качествах говорить не хочу, да и общались мы нечасто. По работе… не буду кривить душой, Галина Сергеевна была профессионалом. Сейчас таких мало. Знания, опыт, умение грамотно выстроить рабочий процесс – этого у нее не отнять. Мы спорили, не скрою. Порой до хрипоты. Меня не устраивали ее идеи, ее – мои. Но это нормально, это работа. Мы всегда находили устраивающий всех компромисс. Не то что с некоторыми… – она не стала продолжать, но Михаил понял, о ком речь. – Очень жаль, что с Галиной Сергеевной такое случилось, правда. Завтра обязательно поеду на похороны и поминки… Да, вы должны показать мне какое-то фото, нет? – вспомнила женщина. – Это шпион, которого, слава богу, поймали. – Удивили, Лилия Михайловна. Читаете мысли? – К Игорю Дмитриевичу заходила, – улыбнулась сотрудница. – Нужно было решить один вопрос, который никак не решался… – Тень недовольства пробежала по лицу фигурантки. Похоже, вопрос оказался упрямым. – Он рассказал о вашем визите. Не думаю, что вожу знакомства со шпионами. – И все же посмотрите. Могли случайно где-нибудь видеть. – Михаил показал снимок. – Нет, не видела, – покачала головой Голубева. – Ни случайно, ни намеренно. А это правда шпион? – она забеспокоилась. – Он имеет отношение к нашему институту? – Позвольте не отвечать. – Кольцов убрал снимок. – Не понимаю. – Собеседница действительно не понимала. – И что теперь? Я должна сорваться, бежать из страны, где у меня работа, муж, ребенок? «… дача», – мысленно продолжил Михаил. – Все в порядке, Лилия Михайловна. Как себя чувствует приятель вашего сына, которому он чуть не выколол глаз? – Знаете, обошлось, – женщина оживилась, – могло быть хуже. Врач сказал, что зрение не пострадает. Через неделю все пройдет. Просто бедствие какое-то. В седьмом классе сын начал собирать макулатуру… Ну, вы знаете, сдаешь 20 килограммов, получаешь талоны, и это дает право на покупку дефицитной книги. Он купил «Три мушкетера» Дюма… – Можете не продолжать, – улыбнулся Кольцов, – понимаю причину вашего бедствия. – Вот именно, вроде взрослые люди, а до сих пор никак не успокоятся. Думаете, это первый несчастный случай? Подождите, а откуда вы об этом знаете? – Эх, если бы только об этом, Лилия Михайловна… Он вышел из отдела, направился к окну, доставая сигарету. Заглотит ли шпион наживку? Или просто посмеется над беспомощностью органов? Фигурантов держали под плотным наблюдением. В десятом часу вечера майор вернулся в гостиницу, с удовольствием вытянул ноги. Оставалось только ждать. Межгород работал, соединение с Москвой прошло сравнительно быстро. – Ты сегодня рано, – удивилась Настя, – мы с Валюшей только с работы пришли… точнее, я с работы, а она из садика. – Это у вас рано, – отозвался Кольцов, – а у нас уже поздно. – У нас? – удивилась супруга. – Ты становишься коренным сибиряком, мой милый. Ты, кстати, в курсе, что не все жены декабристов захотели испортить мужьям каторгу – многие остались в Петербурге? Я тоже не соглашусь на переезд. Настолько все плохо, что и конца не видать? – Посмотрим, – туманно отозвался Кольцов. – Работаем, на кофейной гуще не гадаем. Какие новости в Златоглавой? – Скучаю без кое-кого, – витиевато выразилась супруга. – Сегодня позвонили из стола заказов, получила твой продуктовый набор. Ты настоящий кормилец, дорогой. И гречка, и сгущенка, и диковинная колбаса, и даже подозрительный редкий фрукт под названием авокадо. Он, кстати, чудовищно калорийный. Поделюсь с мамой, не возражаешь? Без тебя кусок в горло не полезет. – Поделись, – разрешил Кольцов, – кормилец еще добудет. Как у нее дела? – Как обычно. Затеяла в доме ремонт и новую перестановку. Пенсия-то огромная – целых 50 рублей. Хочет поставить в спальню параллельный телефон, чтобы каждый раз не бегать в прихожую. Протягиваешь дополнительный провод, и у тебя два аппарата в квартире. Интересуется, насколько это законно. – Не знаю. Но в тюрьму, наверное, не посадят. – Хорошо, я так ей и передам… Алло, ты здесь, милый?.. Я повторяю свой вопрос: алло? – Здесь я. – Михаил вышел из ступора: – Слушай, Настя, если можно в квартире пользоваться двумя аппаратами, то возможно ли провести провод из одной квартиры в другую и пользоваться телефоном соседа втихую от АТС? – В горле сразу пересохло. – Не пойму, кто из нас двоих работает в КГБ? Конечно же можно, что в этом сложного – просверлить стену и протянуть провод? Но это точно незаконно, и штрафом вряд ли отделаешься. Не забывай, что телефон будет звонить в обеих квартирах одновременно, а сосед, если он любопытный, будет слушать твои разговоры. «А если не любопытный?» Что-то забрезжило в голове. Элементарная мысль, а ведь не посетила! Он быстро завязал беседу, стал думать. Телефон в квартире умершего Золотарева… Штейнберг звонил на него. Кому? Не Золотареву же. Услуги телефонной связи оплачивались регулярно, как и прочие коммунальные услуги. Допустим, перебросил провод за стенку. Но за стенкой на той же площадке – никому не интересная пенсионерка. Ответ явился жирными буквами – Михаил аж сел на кровати. Провод перебросили за стену, к которой придвинута софа – там тоже квартира. Но она в другом подъезде! Об этом даже не подумали, квартиры проверяли только в том подъезде, где жил Золотарев… Какие же кретины! Надо немедленно выяснить, кто живет за стенкой! Проверить, куда идет провод, ведь он не невидимый! Работали опера, криминалисты, «контора» – и никому это в голову не пришло… Он сунул ноги в ботинки, чтобы бежать к дежурному, но по коридору уже топал возбужденный капитан Некрасов. – Есть движение, товарищ майор! – Голос капитана вибрировал от волнения. – Объект перемещается по городу! Пока неясно, собирается ли выезжать. Но скорее всего, да… Машина у подъезда, товарищ майор, улицы пустые, люди готовы… Глава тринадцатая Сердце колотилось. Клюнул преступник! Видимо, нервы сдали, голос разума затих, страх из всех щелей! А тут еще и куратор в бегах или вправду пойман и вот-вот начнет говорить… Он стучал в закрытые двери: подъем, золотая рота, выходи строиться, а то пропустите самое главное! Дело в принципе хозяйское, местные сотрудники уверенно держали руку на пульсе. Михаил запрыгнул в машину, капитан Некрасов уже сидел за рулем. Алексей Швец выиграл гонку – успел усесться сзади, прежде чем машина сорвалась с места. Город был практически пуст, редкие машины светили фарами. Трещал эфир: участники группы слежения периодически выходили на связь. Объект двигался по Коммунальному мосту на левый берег Оби. Его пасли: машина висела на «хвосте» в трехстах метрах. Вот опасно сблизилась, но преступник мог не волноваться: на съезде с моста «хвост» отвалил влево, на улицу Немировича-Данченко, а эстафетную палочку перехватил другой экипаж, поджидающий в районе Горской. – Теперь не упустим, товарищ майор, – бормотал Некрасов, прилипший к лобовому стеклу. – Плотно приклеились, не оторвать… Ведомственная «Волга» неслась по пустому мосту через Обь. Официально его именовали Октябрьским, но народу больше нравилось другое название – Коммунальный. Пролет одолели за считаные минуты, углубились в жилую застройку. Прямой, как стрела, проспект Маркса тянулся у площади с аналогичным названием. Наружка докладывала: объект на бордовом ВАЗ-2103 все еще на проспекте, но приближается к площади. Скорость объекта невысокая. Машина подержанная, но бодрая, при необходимости может развить высокую скорость. «Объект останавливается, – сообщила рация, – прижимается к бордюру». Что это было? Михаил напрягся, подался вперед. Сквозь сиреневую пелену проступал мигающий желтый огонек на пересечении с Космической. Что-то заворочалось под черепной коробкой: в этом районе некогда проживал пьющий гражданин Золотарев… Некрасов сбросил скорость, тоже подался к тротуару. До объекта оставалось не больше пятисот метров. «Ведомая машина остановилась, – докладывали местные сотрудники, – в нее садится кто-то еще!» Без подробностей, ночь, дистанция приличная. Пассажир занял место, машина тронулась. Похоже, вся банда собиралась в бега. Бордовая «тройка» (ночью, разумеется, серая) ушла на левую полосу, стала разгоняться. – Может, брать пора, товарищ майор, – предложил с заднего сиденья Швец. – Горький опыт уже имеем. Оторвутся, начнут плутать по дворам, ищи потом с фонарями… – Бессмысленно, – бросил Михаил, – что ты им предъявишь? Законодательством не возбраняется в ночное время ездить по городу. Не совершают же они ничего противозаконного.