– Барину можно, – буркнул Москвин. – Вот именно, – кивнул Славин. – У них, как я понял, свое прикормленное место. Лодку тут держат, лесники за ней приглядывают. Рыбы на Тепличном озере – завались. Гурской опоздал на полтора часа. Говорит, кретин какой-то ночью машину поцарапал, а он в гараж ее не убрал. Пока вызвал своих дружков из ГАИ, пока опросили соседей – время прошло. Запольский, понятно, без дела не сидел, рыбачил в одиночестве. Гурской подтянулся, гроза как раз стихла – а на озере труп. Гурской в шоке. Это же его земля! Говорит, Запольский еще теплый был. «Скорую» вызывать не стал – смог отличить мертвое тело от живого. Побежал обратно к машине. В «Волге» «Алтай-3М» установлен – система автоматической телефонной связи. Дозвонился до дежурного по городу, описал ситуацию. Понятно, что милиция выехала без проволочек: не простолюдин все-таки вызвал. Дежурный раскинул мозгами и на всякий случай позвонил в УКГБ. Не просто же труп, а заместитель директора серьезного засекреченного предприятия. Дело, как ни крути, государственное. А если это убийство? – Снова стечение обстоятельств, – вздохнул Кольцов. – Выпади что-то из цепи – и до завтра бы не узнали. – Так и происходит, – пожал плечами Славин, – родня переживает, а у милиции свои порядки: пока не убьют, не приходите. Прогресс неумолимо наступал. Советский Союз был новатором не только в космосе. Именно в СССР впервые разработали систему мобильной телефонной связи, не зависящей от проводов. Устройство было громоздким, состояло из двух тяжелых блоков и могло размещаться только в машине (как вариант, в танке). Удовольствие, к сожалению, полагалось не всем: не хватало радиоканалов. Мобильной связью пользовались чиновники, милицейское начальство, оперативные службы. Устройство постоянно модернизировали, пытались уменьшить габариты; заменили диск кнопками – в самом деле, покрути этот диск, когда преследуешь по ухабам вооруженных преступников… – Подъезжаем, товарищ майор, – бросил Славин. Во все края простиралась глушь. Поселок Кольцово с его молодыми микробиологами остался в стороне. Земля не сохла после дождя, машина с трудом пробиралась по раскисшей колее. На повороте водитель сбавил скорость, колеса плыли, вертелись вхолостую. Шофер перешел на пониженную передачу, надрывался двигатель. Замурлыкал за спиной Славин: «Вот новый поворот, и мотор ревет…» Песня пользовалась бешеной популярностью, хотя к ее создателям и исполнителям у Комитета давно назрел ряд вопросов. Пространство расширилось, слева показалась поляна. Справа – стена деревьев. Обозначилась тропа вглубь лесного массива – видимо, к озеру. На поляне стояли «УАЗ» и «Жигули» с милицейскими номерами. За ними «Волга» – тоже с характерными номерными знаками (товарищ Гурской не стеснялся использовать служебный транспорт в личных целях). Особняком от них – зеленый ВАЗ-2102 с кузовом универсал – машина явно новая, не обкатанная и, кажется, понятно, кому она принадлежала… Майор выбрался из машины – в светлом плаще, в ботинках, надраенных кремом, чертыхнулся: носок погрузился в грязь. Это следовало пережить. Грязь майор Кольцов не выносил органически. Коллеги считали его чистюлей, посмеивались за спиной. Родная жена обзывала конкретно: чистоплюем, смеялась, когда он скупал носовые платки, и даже обвиняла в «грязебоязни». Мнение окружающих его мало беспокоило – таким уж мама вырастила. Иногда, впрочем, закрадывалась мысль: а все ли с ним в порядке? Михаил перебрался на траву, вытер испачканный ботинок и заспешил за Славиным – тот махал рукой, призывая в лес. До озера было метров семьдесят. Тропу торили явно не сегодня. Вереница людей вышла к воде. Местечко было живописным – в Москве такого не найти. Гроза ушла за горизонт, в воздухе царило удивительное спокойствие. По зеркальной глади плавали утки, их не пугало присутствие людей. Застыли деревья, камыши. Пейзаж дополняла лодка, вытащенная на берег, а рядом с лодкой – тело. Оно лежало на боку. Вокруг трупа возились люди, негромко переговаривались. – Что, Петрович, не приняли в пенсионеры? – хихикал кто-то. – А тебе какая забота? Поработаю еще, потреплю ваши нервы, – ворчал пожилой мужчина с седым «ежиком», видимо, эксперт-криминалист. Двое носили форму, остальные были в штатском. Несколько человек курили в стороне. Появление незнакомцев восприняли неоднозначно. Поднялся мужчина, сидевший на камне. Он был невысокий, полноватый, сильно обрюзгший. Носил брезентовую куртку, болотные сапоги с подвернутыми голенищами. Он только что отпил из фляжки, завинтил крышку, сунул в карман и вразвалку подошел к приехавшим. Исподлобья смотрели колючие глаза. – А вы еще кто такие? Посторонних попрошу удалиться. – У него был неприятный скрипучий голос. Присутствующие тоже повернулись, посмотрели без радушия. Михаил вынул удостоверение, показал собравшимся. Мужчина раздраженно поморщился: – Аа, Москва… – Она, родимая. – Кольцов убрал документ. – Так надо, долго объяснять. Полагаю, вы – Гурской Дмитрий Васильевич? – Гурской, – проворчал мужчина, поколебался и протянул руку. Пожимать не хотелось, но Михаил пожал. От заместителя начальника УВД исходил запашок дорогого алкоголя. Чуть не вырвалось: «Горе заливаем, товарищ подполковник?» Гурского не смущало, что обратно придется ехать за рулем, причем долго. Михаил сдержался. Это как красному казаку запрещать ездить пьяным на лошади. Начинать командировку с конфликта не хотелось. – Что случилось, Дмитрий Васильевич? – Не видите, человек умер, – проворчал подполковник. – Свояк мой… – Он отвернулся, глухо выругался. – Запольский Владимир Кириллович, работает… работал в проектном институте… Вот дьявол, беда-то какая… – Гурской смотрел в пространство со злостью. Он был расстроен и выбит из колеи. Алкоголь не врачевал, наоборот, только ухудшал состояние. – Сочувствую, Дмитрий Васильевич. Родственникам сообщили? У вас же телефон в машине. – Я сам родственник, – огрызнулся Гурской и скрипнул зубами. – Нет, не сообщил. Страшно, майор, не знаю, как это сделать. Вот сижу, коньяк глушу, с духом никак не соберусь… – Придется, Дмитрий Васильевич. Мы с вами позднее поговорим, хорошо? Видя, что ничего не происходит, оперативники возобновили работу. Прибывшие разделились. Москвин отправился к воде, стал с любопытством разглядывать садок, лежащий на дне водоема. Емкость сплющилась, но рыба еще шевелилась. В метре торчала одинокая рогатина, вдавленная в ил. Славин покосился на выброшенный рюкзак, заглянул в лодку. На дне лежало весло, бамбуковая удочка. Там же скопилась вода – возможно, дождевая. Один из оперов (видимо, рыбак-любитель) сидел на корточках рядом со спиннингом, непригодным к применению. Катушку опутывала «борода» из лески. Кольцов приблизился к трупу. Сидящий на корточках криминалист поднял голову. – Комитет государственной безопасности. Все в порядке, товарищи, продолжайте, мы не мешаем. Пожилой криминалист неопределенно крякнул. Остальные переглянулись. Легко сказать «не мешаем» – уже помешали! Тело лежало на боку с подогнутыми ногами. Это был жилистый мужчина лет сорока пяти или больше. Глаза были полуоткрыты – видимо, смерть наступила мгновенно. При таком ударе – ничего удивительного. Левая височная кость была раскроена, кровь впиталась в землю, частично смылась дождем – визуально ее было немного. Уключина лодки – стальной наплыв с отверстием – тоже испачкалась. Дождь отчасти смыл следы, но вокруг отверстия осталась желтоватая налипшая субстанция. Смотреть на нее было неприятно. В горле предательски запершило. Михаил с усилием отвел глаза. Странное дело: весло было извлечено из уключины, лежало вместе с удочкой на дне лодки. – Других повреждений на теле не вижу, – заключил эксперт, вставая на ноги. – Смерть наступила от удара об уключину, тут и к бабке не ходи. – Ну, спасибо, Петрович, а то мы тупые, – проворчал приземистый малый в куртке из искусственной кожи. – Следов, полагаю, нет, – предположил Кольцов. – Да откуда, – отмахнулся эксперт. – Бедолага скончался еще до грозы. Хлынуло со страшной силой – если что и было, в кашу превратилось. Бесполезно искать. – Сами-то как считаете – несчастный случай? – А это, товарищ, не мое дело, – усмехнулся криминалист, – пусть другие считают и версии строят, а наше дело – трупы осматривать, вскрытия проводить да заключения писать. – Ясный перец – несчастный случай, – сказал малый в кожзаме. – Камень в землю врос, видите? Ковырялся, видать, в своем барахле, на камне поскользнулся, пытался устоять – и со всего маха виском об уключину. Бывает, не повезло. – Так метко – прямо об уключину? – засомневался Кольцов. Оперативники насупились. Они не роптали, но присутствие «посторонних» на месте происшествия их заметно напрягало. – Так, все понятно, – грузно подошел Гурской. – Убийства не было, еще чего не хватало. Владимир Кириллович погиб по случайности – давайте честно признаем. Операм и криминалистам можно было не приезжать – моя ошибка. Мы же не собираемся выстраивать надуманные версии? Пусть приезжают медики, забирают тело. И ради бога, укройте потерпевшего, что он тут лежит… – Гурской передернул плечами, неласково покосился на Кольцова и побрел к насиженному камню. Опера продолжали работать. Один из них пристроился на корточки, заполнял протокол. Михаил отошел, вынул початую пачку «Стюардессы». Сбоку приблизился Москвин, щелкнул зажигалкой. – Обидно, товарищ майор, – сотрудник понизил голос. – Налог на яйца есть, а на идиотов – нет. Вам тоже кажется, что этих деятелей пора увольнять за несоответствие занимаемой должности? Майор усмехнулся. «Налог на яйца», как прозвали в народе налог за бездетность, был не лучшим достижением советского строя. От него страдала добрая половина населения. Брали немало – шесть процентов. Поступления в бюджет были колоссальные, но вряд ли это утешало простых граждан. Налог взымали со всех бездетных мужчин от восемнадцати до шестидесяти, в том числе, с женатых, если у них отсутствовали дети. Женщин это тоже касалось – за исключением замужних. Бездетные женатики возмущались такой дискриминацией. – Посмотрим, – пробормотал Кольцов, – пока трудно сказать что-то определенное. Но в случайности мы не верим – это точно… Внимание привлек один оперативник, сравнительно молодой, задумчивый. Он подошел к воде, уперся взглядом в садок. Потом не побоялся замочить ноги, поднял за ручку рыболовный атрибут. Рыба еще подавала признаки жизни, ворочалась. – Хороший улов, – оскалился эксперт Петрович. – Вот достанете меня, уйду на пенсию – каждый день буду такие приносить. Демаков, ты бы выпустил рыбку, пусть живет. Кому она теперь нужна? – Сдохла, почитай, уже не оклемается, – проворчал оперативник, опуская садок обратно в воду. Задумчиво посмотрел на торчащую из озера рогатину. – Имею неприятные известия, товарищи. Судя по всему, это убийство. – Чего? – поднял голову сидящий на камне Гурской. – Мне жаль, товарищ подполковник, – вздохнул опер, – если позволите, расскажу. – Да иди ты, – досадливо крякнул коллега. – Демаков, тебе больше всех надо? – вскинулся малый в кожзаменителе. – Ладно, дело хозяйское, – пожал плечами оперативник. – Пусть будет несчастный случай. Вас это устраивает, товарищ? – обернулся он к Кольцову. – Слушаю, – насторожился Михаил. – Есть мысли? – Здесь все началось. – Демаков ткнул подбородком себе под ноги. – Жалко, коллеги, что не видите очевидного. Потерпевший рыбачил на лодке, клевало хорошо. Мог бы и дальше сидеть, но испугался тучи. Понял, что скоро хлынет, решил переждать на берегу. Доплыл, вытащил лодку на берег. Рыбу в садке решил сунуть в воду, для этого воткнул рогатину. В этот момент его и ударили по голове… – С какого перепуга? – фыркнул Гурской. – Фантазер ты, Демаков. – Не били его по голове, – возразил Петрович. – Осталась бы шишка или еще что. Единственное повреждение черепа – в районе виска. – Садок до рогатины он так и не донес, – невозмутимо продолжал Демаков. – Садок лежал в воде. Стряхнуть его ветром не могло – ручка проволочная, концы рогатины длинные. Товарищ подполковник, вы бы так поступили? Хотел повесить, но не успел, отвлекли. По голове дали глушарем – все присутствующие знают, что это такое. Мешочек с песком – оглушишь с гарантией, если хорошо треснешь. Следов на черепе не остается. Уголовники такое практикуют – как бывалые, так и начинающие. – Урка, значит, работал? – насупился криминалист. – Или тот, кто знает их повадки. Штука небольшая, помещается в кармане плаща. Оглушенного гражданина оттащили к лодке. Убийца развит физически – если, конечно, был один. Следы волочения смыл дождь – даже не ищите. Взял его за шиворот и треснул виском об уключину, после чего пристроил рядом с лодкой – дескать, поскользнулся, разбил голову. Весло снято и лежит в лодке. Почему? Второе на месте – в правой уключине. А потому, что бить по металлу эффективнее, чем по дереву. Достаточно одного удара, если умеючи. Невозможно так упасть, поскользнувшись. Он бы лбом треснулся, а не виском. Да и сила, с которой его приложили, – это с неба надо упасть, а не с высоты собственного роста… – Ладно, не сочиняй, – отмахнулся Гурской. – Мегрэ хренов. Начитался глупых детективов. Ближе к земле надо быть, Демаков. – Повторяю, дело хозяйское, товарищ подполковник. – Демаков искоса глянул на «заинтересованное лицо». – Это не все. Чтобы ударить жертву об уключину, преступник взял его за шиворот. Обратите внимание, – Демаков присел на корточки рядом с трупом, аккуратно перевернул его лицом вниз. – Видите, ткань порвана – вот здесь, сзади? Преступник продавил ее пальцами, когда схватил потерпевшего. Капюшон остался под подушкой ладони, а пальцы изнутри прорвали ткань. Брезент так просто не проткнешь, но в данном случае приложили усилие, а штормовка не новая, материал обветшал. Все видят? Дыры, как в кастете, куда просовывают пальцы. Назовите другую причину, почему на загривке у покойного порвалась ткань? Как ее вообще там можно порвать? Оперативники сгрудились, внимательно слушали. Возразить было нечего. С недовольством подошел Гурской, растолкал людей, тоже уставился. Потом сплюнул, проворчал: