Песня была ритмичной, заводила. Оперативник, пригнувшись, пробежал по переулку, присел на корточки перед оградой, махнул рукой, да еще изобразил что-то дискотечное. Остальные тоже побежали, сдерживая смех. Двое зашли от соседей с их молчаливого согласия, стали проделывать дыру в штакетнике. Запела несравненная Роза Рымбаева: «Мы связаны с тобой навек одной судьбой…» Песня была медленной, случилась заминка. Оперативник возился с калиткой, справился, перебежал на участок. Мелькнул ствол пистолета Макарова. «Стрелять только в крайнем случае», – предупредил Кольцов. Трое перебрались на участок, присели перед фундаментом. Майор примкнул к ним, подобрал полы плаща. Территория была неухоженной, всюду росли сорняки. Пару возделанных грядок обрамляли сгнившие доски. Дача тоже глаз не радовала: обветшала, рассыхалось дерево. На участке было тихо. В доме тоже ничего не происходило. «Не опоздали ли?» – уколола тревожная мысль. Но вроде дома был, куда бы он делся… Подтянулись двое со стороны соседей: один присел за ржавой бочкой, второй отправился в обход дома. Заунывную песню сменил заводной Николай Гнатюк со своим «Танцем на барабане». Снова оживились, пришли в движение, стали подбираться к крыльцу. Демаков первым забрался на ступени, припал к косяку. «Когда ты уйдешь, барабанит дождь, барабанит грусть, и погода дрянь…» – с легкой грустинкой исполнял певец. «Песня профессионального стукача», – почему-то подумал Михаил. Он, пригнувшись, перебежал, припал ко второму косяку. Переглянулись. Демаков обнажил ствол, кивнул. Оборвался концерт по заявкам. Демаков ударил ногой по двери, она распахнулась. Старший лейтенант ворвался первым, остальные – за ним. В маленьком домике не было ни подвала, ни чердака. Зато был труп. Он лежал на спине возле осыпающейся печки, в рваных трико, в фуфайке на голое тело, со злостью смотрел в потолок. На животе чернела колотая рана. Вытекшая кровь уже засохла: со времени убийства прошло не менее часа. – Ну ёксель-моксель… – расстроенно прошептал Демаков. – Барабан был плох, барабанщик сдох… Это было так мило. Выдержка изменила – Михаил со злостью треснул кулаком по стене. Начал глухо выражаться – цензурными, впрочем, оборотами. Опустился на колени, зачем-то проверил у мертвеца пульс, снова выругался. – Вы поматеритесь, товарищ майор, легче станет, – уныло предложил Демаков. – Никогда не позволяете себе крепкого словца? – Так, мы сейчас будем обсуждать мои недостатки? – зашипел Кольцов. – Эх, Демаков, Демаков, а я был о тебе такого высокого мнения… Какого хрена вы так поздно заблокировали тропу через лог? Еще утром Романчук был жив, его видела соседка. Потом кто-то сюда прошел через лог – другой дороги у него не было. И соседи его, скорее всего, не видели, потому что крыльцо выходит на лог. Прикончил мужика и спокойно ушел. И только потом вы соизволили поставить на тропе человека… Уйди, Демаков, видеть тебя не могу. Нет, стой. Вызывай криминалистов и медиков. Осмотреть все вокруг, проверить соседние участки. Носом пропахать тропу через лог: там тоже должны быть дачи. У тебя последняя возможность реабилитироваться. Всё, ступай. И выруби к чертовой матери эту капеллу! – крикнул он, ткнув пальцем в окно. За воротами снова завели радиолу. Медики из города добирались долго. Кольцов сидел на лавочке у дома, курил, собирался с мыслями. Шушукались дачники за оградами, но с вопросами не лезли. Опера доложили: дом и участок осмотрели, ничего не нашли. Владелец дачи явно не садовод, все запущено, растет как попало. В доме беспорядок, пустая бутылка водки – странно, что только одна («Человека грохнул, вот и заливал стресс», – подумал Михаил). Соседние участки осмотрели. Дачники хором твердили, что посторонних не видели. Приходил ли кто-то к Романчуку – без понятия. С соседом не общались, и он не рвался. Много лет назад был нормальный человек, потом как подменили. Умерла жена, уволили из органов. «Вот и направился по скользкому пути», – сделал вывод Кольцов. И все же была справедливость в этом мире! Демаков привел женщину лет сорока – миловидную, явно прямо с грядки: испачканную и с остроносой садовой лопаткой в руке. Женщина робела, испуганно смотрела по сторонам. Спохватилась, стала засовывать инструмент в карман болоньевой куртки. – Прошу любить и жаловать, Михаил Андреевич, – торжественно объявил Демаков, – Тобольская Виктория Павловна, инженер по технике безопасности на заводе «Сиблитмаш»… Я расскажу за вас, Виктория Павловна? В целях экономии времени, так сказать. Виктория Павловна – образцовая огородница. Ее дача сразу за логом. Вы бы видели, Михаил Андреевич, какой у нее порядок на грядках… Напомните, Виктория Павловна, почему вы отправились в лог полтора часа назад? – Демаков для уверенности посмотрел на часы. – Труба, – напомнила женщина. Природная застенчивость не помешала ей украдкой улыбнуться. – Да, труба, – вспомнил Демаков. – Элемент разветвленной поливочной структуры. Она проложена через лог, идти там нужно прямо по ней, по-другому никак. Поливочную воду не дают, паразиты, – Демаков сокрушенно вздохнул. – В трубе свищ, а заварить некому. Сварщик уволился, нового еще не нашли. Виктория Павловна решила посмотреть: может, заварили? И на тропе столкнулась с незнакомцем, который шел со стороны реки. Он был закутан в плащ, на голове капюшон – но они столкнулись практически лоб в лоб, и Виктория Павловна рассмотрела его лицо. Наш клиент, Михаил Андреевич. Обычно люди здесь не ходят – проще и быстрее обогнуть эту «полосу спецназа»… – Может, Виктории Павловне дадим слово? – предположил Михаил. – Давайте, – согласился Демаков. – Вступительная часть завершена. – Но я уже рассказала все, что запомнила… – женщина волновалась. Видимо, аббревиатуру из трех букв Демаков все же произнес. – Хорошо запомнила его лицо, но не знаю, как описать… Он так посмотрел на меня, словно убить хочет… Такой колючий взгляд… На тропе практически не разойтись. Я на трубу встала, он мимо пролез. Потом обернулась, а он уже далеко. Легче стало на душе. Может, у человека случилось что… – Опишите его подробно. – Ну, не знаю… Ему лет сорок, примерно вашего роста, тонкие усики под носом, глаза такие маленькие, неприятные… И что-то странное в лице, не могу объяснить… – А вы попробуйте. – Нет, не могу, извините. Вроде, такое же лицо, как у всех, но что-то с ним не так… Это не дефект, не какая-то индивидуальная особенность… – Вы прямо интригуете, Виктория Павловна. – И еще, – вспомнила женщина, – он был в перчатках. В тонких кожаных перчатках. Я еще удивилась, вроде, тепло, перчатки давно никто не носит… – Сможете его опознать? – Конечно. Если увижу, сразу опознаю… – А если поработаете с художником? Будете описывать ему все, что вспомните, а он с ваших слов составит портрет человека. Технология называется «составление фоторобота преступника». – Понимаю, что вы имеете в виду. В одном фильме я это видела… Вряд ли смогу вам помочь. Зрительная память хорошая: если увидела, то уже не забуду, но вот описать по памяти лицо… Да и дел много на даче. Скоро семью кормить обедом. Муж уже волнуется: пришел милиционер, похитил жену… Нет, не смогу вам помочь. – А так сможете? – Михаил показал удостоверение. Не любил он этого, последнее дело – использовать власть. Но часто приходилось, как без этого? Люди реагировали по-разному: кто-то пугался, другие погружались в прострацию, но нужный эффект всегда достигался. – Так – смогу, – обреченно вздохнула женщина. – Разве есть выбор? Она напряглась, обняла себя за плечи: санитары на носилках выносили с дачи тело. Застряли в узком проеме, чертыхались. Носилки накренились, из-под простыни вывалилась рука со скрюченными пальцами. – Вам придется проехать с нами, Виктория Павловна. Это ненадолго. Демаков привезет вас обратно, вы успеете накормить своих домочадцев и закончить дачные дела. Вашего мужа предупредят. Демаков, ты же привезешь назад Викторию Павловну? – Конечно, – отозвался старший лейтенант, но как-то без энтузиазма в голосе. Через тридцать минут гражданку Тобольскую доставили в управление на Коммунистической. Она робела, стеснялась своего «огородного» вида. – Все в порядке, Виктория Павловна, – успокаивал ее Кольцов, – вас здесь не укусят и не арестуют. Отнеситесь к этому, как к опыту: в жизни надо испробовать все. О том, что здесь будет происходить, никому ни слова, даже мужу. Есть необходимость брать с вас расписку? Тобольская побожилась, что никому не скажет. Она что, похожа на дуру? Приятно иметь дело с умными людьми. До общения с местным художником, впрочем, дело не дошло. Мелькнула мысль: а не пойти ли другим путем? Попытка не пытка (как говорил товарищ Берия). Подчиненные в его отсутствие собирали информацию о присутствующих в городе иностранцах, складывали в стопку официальные бумаги, фотографии. На женщину, которую Кольцов ввел в кабинет, уставились с интересом: не сочетался ее внешний вид с организацией, окутанной аурой секретности. Дачнице предложили сесть, стали показывать фотографии. Внезапно она вздрогнула, напряглась, учащенно задышала. – Это он… Сотрудники изумленно переглянулись. В успех вообще не верили. Все случившееся стало полной неожиданностью. – Вы уверены, Виктория Павловна? Может быть, остальные фото посмотрите? – Зачем? – женщина передернула плечами. – Это точно он. С этим мужчиной я столкнулась на тропе. Никаких сомнений. А… кто он? Ой, простите, я не должна была спрашивать… – Спасибо, Виктория Павловна, огромное спасибо. – Кольцов чувствовал растущее возбуждение. Появлялся охотничий азарт. – Вы нам очень помогли, Виктория Павловна. Помните о нашем разговоре. Выбросьте все из головы – ничего этого не было. Вас отвезут обратно на дачу. Москвин, проследи… Когда Вадим вернулся, в кабинете царило загадочное молчание. Переваривали поступившую информацию. Демаков все же реабилитировался. Потеряли убийцу Запольского, но получили кое-что другое. О совпадении речь не шла. С фотографии смотрел сорокалетний мужчина с правильным, немного вытянутым лицом. Глаза действительно были маленькие, имели еле уловимый азиатский разрез (очевидно, по предкам фигуранта потопталась орда). Тонкие усы под носом оказались не приклеенными – фигурант их носил в жизни. А «странное лицо», о котором говорила Тобольская, – это лицо иностранца. У них другие лица – особенно это чувствует человек, вокруг которого только славянские лица (татарские, якутские – не важно, все равно граждане СССР). Иностранцы – другие. Это трудно объяснить и сформулировать, но так оно и есть. Когда-то больше, когда-то меньше… – Господин Отто Штейнберг, 41 год, уроженец города Дортмунд, сотрудник торгового представительства ФРГ… – врастяжку произнес капитан Некрасов. – Хм, вот какой он, северный олень… Это же не совпадение, Михаил Андреевич? – Это не может быть совпадением, – подтвердил Кольцов. – Штейнберг прибыл в дачный кооператив «Волна», думаю, на частнике, пробрался незамеченным на дачу Романчука и убил его. После чего удалился. Да вот незадача, повстречал на тропе гражданку Тобольскую. Он мог убить и ее, но, видимо, замешкался, засомневался, а потом не стал догонять. Виктория Павловна родилась в рубашке. А то, что Штейнберг проскочил перед тем, как милиция перекрыла тропу, – просто везение. Либо ювелирный расчет. Романчук ждал его на даче: заранее договорились о встрече. Убийство – мера крайняя, значит, наши враги боялись, что мы выйдем на Романчука, который явно что-то знал. Более того, Штейнберг видел, что мы его пасем, и решил убрать. Переоценил свои возможности, не думал, что его срисуют. – Это что же получается, товарищ майор, – пробормотал Вишневский, – иностранец разгуливает по советскому городу и непринужденно убивает советских граждан? Не чересчур? Романчук – убийца, но все равно он советский гражданин. – Повторяю, это крайняя мера. Если покопаться в биографии Штейнберга, думаю, найдем службу в специальных войсках или в особых подразделениях спецслужб. Морально неподготовленный человек на убийство не пойдет. Предположу, что Штейнберг неплохо владеет русским языком. В толпе подозрений не вызовет. Не все же такие наблюдательные, как Виктория Павловна. Спросите, при чем здесь представитель ФРГ? – Не спросим, – проворчал Швец. – Штейнбергу ничто не мешает работать на американскую разведку. Кооперация называется. Надо брать его, Михаил Андреевич. – Боже упаси, – поморщился Кольцов, – все испортим. Мало нам международных скандалов. Это мы все понимаем, а иностранные дипмиссии встанут на дыбы. И формально будут правы. Улик нет. То, что Штейнберга видели в квадрате, где убили Романчука, никакая не улика. Просто гулял в выходной день. Полюбовался речными пейзажами, прошел по дачам. И попробуй доказать обратное. На пальчики в доме рассчитывать не приходится: по словам Тобольской, он был в перчатках. Такие люди на допросах не раскалываются. Придется выпускать, последует скандал. Штейнберг покинет Сибирь, и тогда мы потеряем единственную зацепку. Что еще известно по этому типу? – Фактически ничего, – удрученно отозвался Некрасов. – Числится в штате торгового представительства. Имеет дипломатический иммунитет. Прибыл в наш город полгода назад, заменил выбывшего по болезни соотечественника. Не женат. Одинокий волк, так сказать. Работники представительства имеют право ходить и ездить, где вздумается, но только в пределах области. Разумеется, на секретные объекты их не пустят. – Хорошо. Нужно узнать больше. Что известно по Романчуку? – Кое-что имеем, – оживился Славин. – 46 лет. Жена и дочь погибли в автокатастрофе шесть лет назад. Винил себя в их гибели, стал пить. Работал заместителем начальника уголовного розыска Калининского района. Четыре года назад был уличен в жестокости по отношению к задержанному. Лично избил человека на допросе. Того обвиняли в тяжком преступлении, как выяснилось позднее – безосновательно. Повредил бедолаге челюсть и сломал шейку бедра – бил табуретом. Пострадавший выжил, но сейчас на инвалидности. Заводить дело на Романчука не стали, но выгнали из органов с «волчьим билетом». Никуда устроиться не мог, работал грузчиком, чернорабочим, однажды пытался покончить с собой, но не получилось. Начал пить, потом завязал – как-то справился с собой. Последние полгода формально числился сторожем с копеечной зарплатой на заводе металлоизделий. Но на жизнь почему-то хватало… – И почему, интересно? – хмыкнул Вишневский. – С каких пор западные разведки вербуют таких персонажей? – Нормальный персонаж, – пожал плечами Кольцов. – Навыки есть, не любопытен, знаком с работой правоохранительной системы. Его могли использовать опосредованно, он даже не знал, на кого работает. Выполнял сомнительные заказы, не гнушался убийствами. С Романчуком все ясно, эту дверцу нам закрыли, долбиться в нее бессмысленно. Где проживает Штейнберг? – Там же, где все его коллеги, – отозвался Некрасов. – Красный проспект, 28/1. Здание во дворе, пристроено к дому 28, где размещается представительство. Здания исторические, возведены в стиле позднего конструктивизма 30– 40-х годов. Покой жильцов круглосуточно охраняют сотрудники 2-го отдела. – Охраняют или стерегут? – хмыкнул Швец. – Выполняют весь комплекс мероприятий, – не моргнул глазом Некрасов. – В доме напротив, через детскую площадку – наша ведомственная квартира. Оттуда круглосуточно осуществляется слежение. Есть средства наблюдения и связи. Под визуальным контролем все три подъезда, где проживают иностранцы. Дополнительных выходов из дома нет. Еще один интересный факт: представительство и жилой дом для персонала находятся практически рядом с институтом «Сибмашпроект». Три минуты ходьбы – просто пересечь по светофору Красный проспект. Это в трех кварталах от места, где мы сейчас находимся. Центр города, магазины, кинотеатры, центральный Первомайский сквер, неподалеку оперный театр и спорткомплекс «Динамо». – Хорошо, – кивнул Кольцов. – Итак, что мы имеем. Вокруг института «Сибмашпроект» наблюдается нездоровая возня. Погиб заместитель директора, ликвидирован исполнитель его убийства. При этом мы знаем, кто совершил последнее деяние. Доказательств нет, но все понятно. Нас могут вести по ложному следу – ткнут носом в институт, а «крот», например, на заводе. Эта версия так и просится. Не хочется ее отбрасывать. В деле замешан иностранный гражданин, явно не последняя шестерка. Будут ли такого подставлять, чтобы повести нас по ложному следу, – сомнительно. Но вероятность есть, в интуицию мы не верим, поэтому данную версию не отвергаем. То, что Запольский – «крот» и от него избавились, также со счетов не сбрасываем. В интуицию, повторяю, не верим, хотя она и вопиет обратное. Все версии следует проработать. Завтра займемся институтом. У нас появилась конкретная зацепка. Это субъект по имени Отто Штейнберг. Есть вероятность, что господин не в курсе, что мы его взяли на карандаш. Пусть и дальше пребывает в неведении. Теперь за господином нужен глаз да глаз. Контролировать все его шаги вне жилья и представительства. Но действовать надо осторожно, объект не должен почувствовать слежку. Справитесь, Виктор Алексеевич? Глава четвертая