– Скорей всего она не помнит, где прошли два первых года ее жизни. Думает, что ее с рождения поднимала Евдокия Петровна из Подмосковья, – предположил Костин. – Подожди, – остановила я Вову, – мать Галины звали Евдокией. И так же обращались до двух лет к Елене. Может, это не случайное совпадение? Яковлева мать малышки, ей доверили деньги по завещанию? Вдруг Галина родня Зины? – Возможно, – согласился Костин, – но имя Евдокия не уникальное. Сейчас оно не на пике популярности, но нельзя считать его редким, как, например, Миропия, Евлампия. Возможно, это просто совпадение. Вероятен и такой вариант: Яковлева не имеет ни малейшего отношения к своей дочери. Она посторонняя женщина, не родная Лене по крови. Зинаида, понимая, что из-за возраста может не дожить до того, как девочка повзрослеет, договорилась с Галиной. Оставила ей накопления в обмен на признание ребенка Яковлевой своим и сделала малышке метрику. В сельсовете при условии, что дружишь с его председателем, получить подобный документ не оставило бы труда. – Похоже, Лена ничего о том, что ты сейчас рассказал, не знает, – заметила я, – она очень обижена на мать, которая к ней неприязненно относится, но если Лена не родная дочь Галины, тогда все понятно. – Не счесть числа парам, которые берут малыша из интерната и любят его до беспамятства. Но не каждые приемные родители хорошо обращаются с воспитанниками, – вздохнул Костин, – и есть люди, которым плевать на кровных детей. История Лены не страшная. Но странная! Теперь посмотри на фото! Костин повернул ко мне экраном ноутбук. – Это кто? – Ленка, – тут же ответила я, – только она здесь полнее, с роскошным бюстом. И прическа другая, и одета странно. Домашние красные тапочки на ногах! Они в полном конфликте с одеждой. Мини-юбка! Кофта с глубоким вырезом. В руке поднос. Это официантка! Снимок сделан, наверное, в семидесятых годах прошлого века. Тогда в моде были очень короткие платья, обтягивающие блузки. И волосы именно так укладывали. Незнакомка очень красивая, прямо картинка. И похожа на Лену. Но у моей подруги никогда не было такой фигуры, размер груди намного скромнее, талия не ярко выражена. Лена упрощенный вариант той, что на старом снимке. Но сходство Яковлевой с незнакомкой очень велико. Возможно, они родственницы. Кто на фото? – Перед тобой Галина Алексеевна в молодости, – ответил Костин, – но на сто процентов уверенности в том, что она мать Елены, нет. Порой чужие друг другу люди обладают удивительным сходством. – А мне кажется, что эти чужие просто не знают правды, – заметила я, – много всего происходило на Земле, не одну семью разметало по разным странам. Давай вспомним Вторую мировую войну. Фашисты угоняли в Германию советских подростков, те работали батраками у немцев. Не все хозяева плохо относились к рабам. Случалось, что простые крестьяне, получив в бесплатные помощники подростка, заботились о нем. Порой девушка или юноша становились членами семьи, а потом превращались в зятя-невестку. После победы такие молодые люди не хотели возвращаться на родину, они боялись, что там их отправят в лагеря на много лет. Все связи с семьей, которая осталась в СССР, обрывались. Если же выяснялась правда, что угнанные в рабство живы, они тайком передавали о себе весточку: у нас все хорошо, в Германии завели семью, но теперь пугались уже те, кто остался в Стране Советов. Они знали: за общение с предателями родины (а таковыми считали всех пленных или насильно увезенных) всю родню могут отправить в далекие деревни или в лагеря на просторах Сибири. И не отвечали на письма. Шло время, старшее поколение уходило, младшее вырастало, у него появлялись дети. И вот они уже понятия не имели, что в Европе, Америке и в разных других странах у них есть кровная родня. – Ты права, – согласился Костин, – я знаю историю, как одному парню искали донора костного мозга. В России такового не нашли, сделали запрос в иностранный банк. Обнаружился лишь один подходящий человек, уж очень редкая кровь. Этот мужчина согласился поделиться своим костным мозгом, но высказал странную просьбу, написал реципиенту: «Если есть фото вашей бабушки, отправьте его мне». После получения снимка испанец немедленно пригласил больного в Мадрид. И наш парень увидел в аэропорту… свою маму, которая осталась в Москве. Выяснилось, что в тысяча девятьсот восемнадцатом году две девушки тринадцати и шестнадцати лет, юные княжны, приехали с родителями из Питера в Одессу, чтобы уплыть на корабле в Константинополь, семья убегала от комиссаров. Во время посадки толпа оттеснила младшую, и она осталась в Одессе. Это была бабушка больного парня. А вторая девочка добралась в конце концов до Франции, где вышла замуж за испанца… Она бабушка донора. У испанки и у россиянки родились дочери, похожие друг на друга как близнецы. И появились внуки[4]. – Чего только не бывает в жизни, – улыбнулась я. Костин опять повернул ко мне ноутбук: – Глянь на эти фото. Слева Чернова, посередине молодая женщина из мастерской Егора, личность ее пока не установлена. Справа Елена Яковлева до того, как она изменила цвет волос и прическу. Что скажешь? Я уставилась на снимки: – Оксана и Елена похожи. Близнецами их нельзя назвать, но за родственниц сойдут. – И возраст совпадает, – уточнил Костин, – а вот даты рождения разные. – И та, кого нашли в мастерской Егора, смахивает на родственницу Черновой, – сказала я, – с Оксаной у нее больше общих черт. Но глаза у всех трех женщин одинаковые. Ух ты! Смотри. – Что? – прищурился Володя. – Куда глядеть? – На брови, – уточнила я. – Видишь? – Вижу брови, – подтвердил Костин. – Может, есть детское фото Елены? – поинтересовалась я. – Да. Сейчас покажу. К сожалению, у нее в соцсетях оно одно, – ответил Володя, – нынче-то у детей тысячи снимков. – Мы росли в доинтернет-эпоху, – сказала я, – про мобильные с камерами тогда никто не слышал. Взрослые каждый год нанимали человека с камерой, детей выстраивали на ступеньках школы. Фотограф делал несколько общих кадров, потом портрет каждого ребенка. В выпускном классе получался альбом. У меня был такой. Володя нажал на клавишу, и я увидела на экране детское личико. – Вот, пожалуйста. Елене здесь двенадцать. – Обрати внимание на левую бровь, – велела я, – у нее не совсем обычная форма. Я схватила карандаш со стола и листок бумаги. – Похоже на букву «Л». Только без загогулин, печатная «Ʌ». – И что? – спросил Костин. – Правая бровь – плавная полудуга, левая от нее отличается, – уточнила я. – И что? – повторил Володя. – Во взрослом возрасте у Яковлевой бровки как у всех! – Точно, – обрадовалась я, – как у всех. Но мы дружим давно, поэтому я помню, что раньше Ленка переживала из-за «буквы», всегда запудривала дефект тенями или замазывала карандашом. – Хоть убей, не вижу «Л», – сказал Вовка. – Конечно, – согласилась я, – как только появилась возможность сделать на лице татуаж, Лена рванула к мастеру. Сначала бровь выглядела красиво, потом посинела. Спустя время появилась новая технология – микроблейдинг, Яковлева опять сбегала в салон. Похоже, так же поступили Оксана и, возможно, неизвестная девушка. Пусть эксперт изучит фото и объяснит, что у них с бровями. Костин взял телефон. – Никита, можно понять, на снимках, которые сейчас пришли, есть… э… микро… бла… блу… – Микроблейдинг бровей, – громко подсказала я, – и, если можно, установите, как они выглядели до того, как с ними поработал мастер! Завершив разговор с Костиным, я вышла на улицу и позвонила Яковлевой, но у Лены включился автоответчик. Катя тоже не ответила. Зато со мной соединилась Энн. – Лена! Вы готовы встретиться? – Да, – подтвердила я, – предлагаю пересечься в торговом центре «Имена». – Адрес подскажите, – попросила продюсер. Я посмотрела на здание, около которого стояла, сообщила, куда ехать, и добавила: – На четвертом этаже есть кафе «Мягкий ежик», встретимся там. – На дорогу мне час нужен, – предупредила Энн. – Мне столько же, – соврала я, уже входя в молл. Очень хорошо, что Энн требуется время на дорогу. В моей голове нет ни одной креативной мысли. Я не горазда на выдумки, понятия не имею, как продвигать девицу, которая вдохновенно выводит рулады, напоминающие «пение» кошек в марте. Правда, иногда на меня нападает вдохновение и тогда придумывается «гнилое жало лягушки». Кто бы мог подумать, что глупость, сказанная просто из желания что-то произнести, сподвигнет народ покупать билеты? Авось пока похожу по галереям, что-то в голову придет. И в какую сторону двинуться? Взор упал на вывеску «Книжные дебри». Ноги сами собой направились в этот магазин. Вероятно, Милада Смолякова выпустила очередной детектив, а я как раз дочитала ее предыдущий опус. И первое, что я увидела, когда вошла в лавку, оказался стеллаж «Пиар и реклама». Я вытащила самый толстый том, имя его автора мне ни о чем не говорило, но в аннотации указывалось: «Джон Волховски много лет проработал на телевидении и «раскрутил» с нуля известных звезд шоу-бизнеса. Он признанный авторитет…» Я открыла какую-то страницу и прочитала: «Мэри Смит нечего делать на эстраде, Мэри Смит покупает для своих детей пиццу и ждет выходного дня у своего мужа Джона, чтобы пойти с ним в кино. Но поменяйте ей имя, превратите Мэри Смит в Латишу Бу, и это уже будет не простая женщина…» Я купила книгу и села с ней на диван, который стоял в магазине. Глава десятая – Предлагаешь все изменить? – изумилась Энн, которая явилась на встречу с Таней. – Да! – кивнула я. – Но те, кто добился успеха в шоу-бизнесе, залез на вершину, никогда не принимают столь резких решений, – возразила продюсер, – если ты стала известна и любима публикой в образе блондинки, что поет про аленькие цветочки, то ной о них до старости. Максимум, что можешь себе позволить, это лет в шестьдесят начать подвывать о зеленых елях и дубах. Зритель привыкает к своему кумиру, тот становится заложником своего образа. Вышел один раз на сцену в драном халате, публика в восторге забилась. И носи теперь его вечно! – Может, и так, – согласилась я, – да только твоя Таня не Фредди Меркьюри, не Зыкина и не Пупси-Мумси-Кукси, которые сейчас подросткам нравятся. Извини, но Бубликова никому не известна. Она для кого поет? Бабушки-дедушки ее основной зритель? Или ее песни адресованы среднему возрасту? Тридцать, сорок, пятьдесят лет? – Нет, – засмеялась Энн, – их инфаркт хватит от ее текстов. – Отлично, – обрадовалась я, – значит, зонги про жизнь-дерьмо предназначены для аудитории от двенадцати до примерно двадцати двух лет. И одновременно с Таней к деньгам и славе рвутся Кука-Дука-Бука и еще много девушек. Имена похожи, одежда будто в одной лавке куплена, текст песен как под копирку. Билеты на концерт Бубы приобретали? – Ну, нет, – нехотя призналась продюсер. Я обрадовалась. – А что получилось, когда певица назвалась гнилым жалом лягушки? Ее заметили. Следовательно, надо ехать в этом направлении. Пошли. – Куда? – впервые открыла рот Таня. – Одевать тебя, – пояснила я, – здесь есть магазинчик для девочек – подружек невесты. Бубликова скорчила рожу. – Вставай, – скомандовала Энн. – Не хочу, – закапризничала девчонка, – всю жизнь ношу черное и носить буду. – Всю жизнь ты в дерьме провела и всю жизнь в дерьме проводить будешь, – парировала продюсер, – Лена дело говорит. Никому очередное чмо на эстраде не нужно. Надо переформатировать тебя. – Только внешне, – уточнила я, – не творчески. Попытка не пытка!