Он не отвечает, просто смотрит на нее. — Медсестра, — настаивает Санна. — Сыну тринадцать, теперь он сирота. — Я не понимаю, — отвечает он. — Я думал, что полиция расследует убийство пожилой дамы в Сёдра Виллурна. Но вы заявляетесь сюда, говорите о каких-то других людях и тычете в мой приход. Он бросает взгляд на стоящий в комнате сейф, после чего недовольно скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула. Вздохнув, Санна указывает пальцем на бумажку с номером своего телефона. — Если вдруг что-то вспомните, по этому номеру можно дозвониться до меня в любое время суток. Он улыбается ей в ответ. — Вы когда-нибудь слышали о Маре? — неторопливо спрашивает он. — О ком, простите? — Маре. Она высокая, с черными крыльями. Руки большие как… — он смолкает. — Ночами она рыскает в поисках людей, проникает сквозь самую маленькую замочную скважину, влезает им на грудь и сжимает в объятиях до тех пор, пока из легких у них не выйдет весь воздух. Тот, с кем приключается эта беда, просыпается весь в холодном поту и с ощущением, что его кто-то медленно душил… — Что… Он скрещивает руки на груди. — Знаете, что я говорю тем, кто приходит ко мне и молит о помощи, чтобы изгнать Мару из их жизней? Тем, кто просит меня прийти и рассыпать по полу зерно, положить в их доме мертвую хищную птицу или нарисовать шестиконечный крест в стойле? — Нет… — То же, что говорю сейчас и вам. Чтобы помочь вам, мне пришлось бы вернуть вас обратно в Средневековье. Санна застывает в проеме двери. — Никто из тех, кто работает или возносит молитвы здесь, под моим началом, не живет в минувшем, — произносит он. — И мы здесь не потерпим ненависти и насилия. Его голос звучит твердо, взгляд холоден. — Нам пригодится любая помощь, так что позвоните мне, если вам придет на ум что-то, что вы сочтете существенным, — она старается, чтобы голос звучал как можно мягче. — Что бы я ни считал о происходящем в этом мире, все это будет лишь умозрением. Истина известна лишь Господу. Эйр написала рапорт о ночном происшествии с машиной, и по управлению поползли слухи. Кто-то из коллег косо посматривает на нее, кто-то теперь и вовсе старается избегать. Жирные буквы, написанные детским почерком, кислотно-розовая краска — у нее нет никаких сомнений в том, чьих рук это дело. Девицы, с которыми она подралась в первую ночь на острове, должно быть, видели ее, когда она проезжала мимо, преследовали до больницы и дождались, пока она выйдет. Она-то это хорошо понимает, но нечего и пытаться объяснить что-то Экену. Собрав оперативную группу в комнате расследования, он благодарит всех за то, что они собрались в выходной. Язык его тела при этом предельно сдержан. Спокойно и методично он подтверждает, что связь между тремя телами действительно прослеживается. Это маска лисы, кулон с тремя сердечками и деньги, которые Мари-Луиз оставила для Ребекки. Он указывает на то, что мотивы хотя бы одного убийства могли быть религиозными из-за обнаруженного в квартире Ребекки Абрахамссон полусожженного экземпляра «Потерянного рая». На столе рядом с Экеном стоит кружка из меламина, материала, который нельзя разбить. Пораженные артрозом руки могут раз за разом ронять ее на пол. Из оранжевой, цвета спасательного жилета, кружки идет пар от заваренной коры и корешков — попытки унять боль, которую в других случаях он пытается победить при помощи отвара из шиповника. — Вот где мы сейчас, — произносит он и указывает на висящую в комнате маркерную доску. — Эйр? Какие зацепки? Какие у вас планы на сегодня? На самом верху доски прикреплены фотографии Мари-Луиз Рооз и Ребекки. Информации под ними по-прежнему немного. Франк, пронзающий своими зелеными глазами пространство комнаты, все еще здесь, но его фотография сдвинулась ближе к краю. Фото Джека закреплено под информацией о Ребекке. Это школьный снимок. Джек на нем смотрит прямо в камеру, не улыбаясь. Рядом с ним кто-то приписал «вероятный свидетель». — Некоторые моменты нам до сих пор непонятны, — начинает Эйр. — Каким образом Мия Аскар связана с Мари-Луиз Рооз и Ребеккой Абрахамссон и какое отношение к этим женщинам имеют дети с картины? У Мии Аскар на теле было написано число 26. Что оно означает и имеет ли это отношение к расследованию? Охотничьи ножи, которыми совершили оба убийства, по мнению Суддена, взяли в одном и том же месте, но мы не знаем, где именно. Стоит ли связаться с охотничьим клубом и попросить их проверить свои склады? На случай, если что-то было оттуда похищено. Дома у Ребекки Абрахамссон нашли таблетки для беременных и допплер, но она не была беременна. Кому предназначались эти таблетки? — Йон, возьмете на себя охотничий клуб, — говорит Экен. — Бернард, посмотри, что еще можно выяснить насчет Авы Дорн и образов на этой картине. Почему она изобразила там этих детей? Может, есть какие-то другие картины, которые могут указать на разгадку. И проверь, заказывала ли Мари-Луиз Рооз свою картину у самой Дорн. Потом еще деньги, у нас есть вся информация о счетах Мари-Луиз и Ребекки, чтобы установить возможную связь между ними? Бернард кивает. — У нас все на руках, но я еще не успел посмотреть… — Оставь все бумаги мне, — отвечает Экен. — Я распоряжусь, чтобы кто-нибудь просмотрел их. Свяжись еще раз с разыскной группой, Бернард, я хочу, чтобы мы предприняли новую попытку найти Франка Рооза. Хорошо? Бернард кивает. Йон откашливается. — Где Санна? — спрашивает он. — Она разве не должна быть здесь? — Мы ее искали, — отвечает Экен. Эйр фыркает про себя, она все еще зла на напарницу. — Я соберу вас снова, если появится новая информация, — говорит Экен. — Пока это все. Действуйте, сверимся в течение дня. Когда он заканчивает, Йон проскальзывает поближе к Эйр. — Ты что, была в отделе судмедэкспертизы в ночи? Это же на твою машину напали? Эйр оглядывается на Экена, но тот беседует с Бернардом. — Да, — коротко отвечает она и разворачивается, чтобы уйти. — Все-таки как-то чересчур работать так поздно, — произносит он с двусмысленной улыбкой. Экен прерывает их разговор и берет Эйр за руку. — А ты куда? — Я думала… — У меня тут записи по Ребекке Абрахамссон, хочу, чтобы ты на них посмотрела. — Какие записи? — Ее психиатра. — Вот оно что. Быстро же вы их получили. — Мне помогли звонком сверху. Отправляйся к стойке дежурного администратора. Ее история болезни должна сейчас быть там. И расщедрись на улыбку, парень тоже вышел сверхурочно в выходной. Она кивает. — И еще кое-что, — добавляет Экен. — Да? — Это тот же психиатр, с которым Джек Абрахамссон встречался перед выпиской из больницы. — Хорошо… — Я это просто так упомянул. Нечего пугаться. — Вы хотите, чтобы он уговорил Джека встретиться с кем-то вместо Санны? — Я ничего не хочу. Эйр фыркает. — Но вы же знаете — мальчишка заявил, что не будет разговаривать ни с кем из нас. Кажется, его устроит только Санна, так что ничего не будет. Она же испарилась. Вы говорите, что этот мужик общался с Джеком, вы как будто… — Остынь-ка. — Не можем же мы силой или хитростью вынудить ребенка разговаривать с нами, мне даже подходить к нему нельзя, если ему этого не захочется. Меня же за это могут на хрен… — Ты попросила меня дать тебе вести это дело, — резко обрывает ее Экен. — Да, но… — Так соберись и сделай все, что требуется. Листы истории болезни Ребекки все еще теплые, администратор только успел достать их из принтера и сразу передал Эйр. Когда она идет с этими бумагами обратно в комнату опергруппы, в ней нарастает чувство противоречия. Она начинает листать страницы и почти сразу останавливается на фотографии женщины в глубоком кризисе. Психически нездоровой. Исходя из записей, примерно пять лет назад у нее начались бредовые состояния. Галлюцинации, а временами приступы паранойи. Все описано мучительно подробно. Кажется, будто психиатр, Гуннар Бильстам, проникает внутрь личности пациентки, становится с ней единым целым, когда так бестактно описывает каждую морщинку и каждую крупицу в картине ее болезни, думает Эйр. Как человек, который никак не может перестать расковыривать ранку. Непостижимо, как Джеку могли разрешить жить вместе с ней. Эйр вспоминает, что дама из службы опеки, Инес Будин, что-то говорила о том, как Ребекка влезла на крышу его школы, и она начинает листать записи в обратном направлении. Ей казалось, что она птица. Когда дети вышли на длинную обеденную перемену, она стала подпрыгивать и цитировать слова Дронта из «Алисы в Стране чудес». Потом ее отвезли в отделение психиатрии, где лечили от приступов психоза. Бильстама попросили прокомментировать, может ли Ребекка заботиться о Джеке и действительно ли для него лучше жить с матерью.